лягался и яростно работал локтями.
Пока растерявшийся народ с изумлением наблюдал за хрестоматийной
картиной внезапного помешательства, "несчастный" успел ухватить никак не
меньше двух десятков листовок.
И тут неподалеку раздался вопль, еще один, еще. По толпе прокатился
слитный гул, сквозь который то там, то тут прорезались отдельные, наиболее
пронзительные крики и возгласы - яростные, испуганные,
истерически-отчаянные.
Сухаревка забурлила. Такое обычно случалось здесь лишь во время
устраиваемых чекистами массовых облав.
Толпа кружилась и раскачивалась, в ней возникали водовороты и
разрежения, народ то сбивался в кучу там, где листовки ложились гуще, то
бросался в стороны.
Приливная волна выкатилась на тротуар - часть листовок нанесло на
стены окружающих площадь зданий, и они тихо, как осенние листья,
скользили, прижимаемые ветром к облупленной штукатурке, вниз, к сотням
рук, жадно протянутых навстречу, застревали на карнизах и подоконниках,
попадали в водосточные желоба.
Трое разведчиков отступили в глубь подъезда. Смешиваться с теряющей
человеческий облик толпой им было явно не с руки. А неподалеку вдобавок
вспыхнула свирепая потасовка.
Хорошо еще, что почти никто из торгующих не раскладывал свои товары
на земле, иначе в возникшей сутолоке не обошлось бы без жертв. Но драки
тем не менее вспыхивали теперь уже повсеместно - все за те же листки
бумаги. Еще миг - и наиболее проворные и сообразительные кинулись в
окрестные дворы, оттуда по пожарным и внутренним лестницам - на крыши.
А в небе наконец появились два красных "фармана". Можно представить,
сколько криков и ругани по начальственным телефонам их появлению
предшествовало!
Отпугивая истребители огнем из всех своих восьми пулеметов (да не
каких-нибудь старомодных "льюисов", а надежных скорострельных "ПКТ") -
малиновые огоньки трассеров были снизу хорошо видны, - "Илья Муромец"
круто пошел вверх, причем настолько быстро, что "фарманы" сразу начали
отставать. Само по себе это было невероятно. Истребитель, даже с
изношенным мотором и на плохом горючем, должен превосходить устаревший
бомбардировщик по скорости километров на сто в час. Разве что красные
летчики сознательно не хотели лезть под пули, из страха или по идейным
соображениям. Они ведь наверняка видели знаменитую эмблему на борту "Ильи
Муромца" и знали, что сулит встреча с обладателем этого "рыцарского
герба".
Поднявшись версты на полторы, белый аэроплан высыпал над
Замоскворечьем третью порцию листовок и, покачав крыльями, еще прибавил
газу. Под самой кромкой облаков развернулся на юго-запад, блеснул на
прощание серебристыми ореолами винтов и исчез, растворяясь в густеющей
дымке.
"Фарманы", поняв бессмысленность преследования, с раздраженным
жужжанием тоже повернули восвояси.
Новиков, Басманов и Рудников, закурив "козьи ножки", с видом людей
степенных и на всякую ерунду не падких, наблюдали за овладевшим москвичами
психозом, изредка обмениваясь мнениями о действиях охотников за
листовками. Пока наконец один, самый азартный, стараясь дотянуться до
повисшего в раструбе водосточной трубы листка, сорвался, мелькнул со
сдавленным вскриком вдоль краснокирпичного брандмауэра и исчез за крышами
дровяных сараев.
- Кхм! - подавился дымом Басманов. - Это уже и лишнее.
- Жадность фраера сгубила, - не согласился с его мнением Рудников.
- Что уж тут... Глупо, конечно. Так черт ли его понес? - Новиков
раздраженно дернул щекой и отвел глаза. - А вы могли бы предложить лучший
способ?
Басманов пожал плечами и ничего не ответил. А Новиков в очередной раз
удивился странной чувствительности прошедшего все круги гражданской войны
капитана. Но, может, потому он и капитан, когда люди младше его по выпуску
уже и генеральские погоны носят?
- Это еще что, - ухмыльнулся Рудников. - Подождите, скоро по второму
разу дележка пойдет, вот тогда... С треском распахнулась перекошенная
балконная дверь на третьем этаже, и краснорожий дебелый мужик заорал
дворнику, который ручкой метлы гнал перед собой прошмыгнувших в щель под
запертыми воротами беспризорников:
- Никитич, какого... они там с ума посходили? Чего с крыш сигают?
Дворник, изгнав посягнувшего на его законную добычу врага, ответил, с
трудом сдерживая торжество, поскольку карманы его фартука оттопыривались:
- Да вот слышь, листки с неба падали... А на каж-ном листке десятка
николаевская пришпандорена. Не иначе клеем столярным, не оторвешь! - Да
ну? Врешь небось. Я сбегаю сейчас, погляжу-ко! Дверь так и осталась
открытой, а мужик исчез. - Поглядишь, поглядишь... Хрен в сумке ты
поглядишь... - пробурчал дворник с отчетливым владимирским выговором,
скрываясь в свою нору слева от подворотни. Слышно было, как лязгнул
наброшенный крюк.
...Идея принадлежала как раз Новикову. Это он придумал таким способом
отвлечь внимание ВЧК и милиции от движущихся сейчас по городу разведгрупп.
Наверняка все наличные силы будут немедленно брошены сюда, в центр, на
охоту за счастливыми обладателями листовок с врангелевским подарком.
Ну а вдобавок не вызовет излишнего внимания и то золото, которое
завтра же появится в Москве уже по другим каналам. Андрей собирался
использовать его широко - в целях подкупа должностных лиц, для
финансирования нужных людей и просто для дезорганизации красного тыла.
Заодно и создать в обнищавшем за три года до последней крайности
городе нужное настроение тоже следовало. Как любил повторять к месту и не
к месту В. И. Ульянов-Ленин: "Коль воевать, так по-военному".
Кстати, листовки, сброшенные на Кремль, золотого обеспечения не
имели. Тоже с психологической целью. ...Попозже, когда "золотая лихорадка"
стихла, поскольку в радиусе двух километров не осталось ни одной, хоть раз
не подхваченной с земли дрожащими руками самой замызганной бумажки,
врангелевские листовки, пусть далеко и не все, были заодно и прочитаны.
Подкрепленное, словно гербовой печатью, монетой с царским курносым
профилем, содержание отпечатанных изящным шрифтом лазерного принтера
листков чересчур уж сенсационным не было, но кривотолкам конец положило.
Прежде всего в них сообщалось, что линия фронта проходит сейчас от
Ростова до Одессы через Курск. Взятие Москвы обещалось к исходу следующей
недели. Экономическое и военное положение "Свободной России" было названо
блестящим, что подтверждалось Указом Верховного правителя о восстановлении
отмененного в четырнадцатом году размена на золото билетов
Государственного банка и приравненных к ним денежных знаков правительства
Юга России.
Врангель, сочувствуя бедственному положению москвичей, счел возможным
накануне освобождения послать эту небольшую денежную помощь в надежде, что
хоть какая-то ее часть дойдет до истинно нуждающихся. Для сведения
остальных было сказано, что гарантируется поставка ста тысяч пудов
продовольствия на следующий же день после установления в Москве
надлежащего порядка, участвовать в чем призывалось все законопослушное и
здравомыслящее население. Также было обещано немедленное возобновление
свободной торговли без каких-либо налогов и сборов.
Особо обращаясь к служащему у большевиков офицерству,
генерал-лейтенант Врангель гарантировал полную амнистию всем, кто с сего
дня перестанет исполнять приказы кремлевских узурпаторов. Остальных ждал
суд, скорый, но справедливый...
Неизвестно, какое число жителей Москвы в те дни искренне поддерживало
большевиков, но вряд ли больше десяти-пятнадцати процентов. Если уж в
пролетарском Петрограде то и дело вспыхивали волнения и забастовки,
подавлявшиеся со всей возможной свирепостью, и совсем немного времени
оставалось до Кронштадского восстания, то мещанская и купеческая Москва
тем более не имела оснований любить бессмысленно жестокую власть. Ее лишь
терпели от безысходности, считая непреодолимым злом и Божьим наказанием,
надеясь, что рано или поздно она как-нибудь да исчезнет, а до того дня
необходимо любой ценой выжить и перемочься. А вот теперь народ
по-настоящему воспрянул духом. И многие, может быть, даже слишком многие
начали готовиться к сведению счетов. Да ведь и было с кем. В воздухе
ощутимо запахло Вандеей и чем-то вроде очередной Варфоломеевской ночи.
...Новиков снова, как совсем недавно, в девяносто первом году, шел
через Сретенку, Большую Лубянку, Охотный ряд к Кремлю.
Во-первых, все равно нужно было скоротать время до темноты,
во-вторых, пройти намеченные планом контрольные точки, да и просто
немыслимо интересно вновь прогуляться по улицам родного города за три
десятка лет до собственного рождения.
Погода неожиданно быстро начала меняться. Легкий облачный покров на
глазах уплотнялся и темнел, опускаясь к самым шпилям кремлевских башен,
вдоль улиц потянулись полосы тумана, первые порывы шквального ветра
взметнули пыль на перекрестках. Похоже, бабьему лету приходил конец.
"Оно и к лучшему, - думал Новиков, оглядываясь по сторонам. - Туман,
дождь, хотя бы и метель. Чем мерзее на улице, тем спокойнее".
Басманов, ссутулившись и засунув руки в карманы, шел метрах в
двадцати сзади. Рудников настолько же впереди по другой стороне.
Оба в любую секунду готовы броситься на выручку. Огневой мощи даже их
маленькой группы вполне достаточно, чтобы прорваться сквозь любой заслон.
Но пока ничьего внимания они не привлекали. Да и с чего бы? Таких, как
они, здесь тысячи и тысячи.
А таких ли? Андрей с самого утра начал присматриваться к московским
жителям. И все более поражался. Подобных лиц он не видел ни в своей
нормальной жизни, ни в сорок первом, ни только что во врангелевском Крыму.
Конечно, в Севастополе, Ялте, Симферополе собрался сейчас цвет той,
дореволюционной, России, и процент интеллигентных людей как бы не выше,
чем при царе в центре Петербурга, но все же...
Нельзя сказать, чтобы Москву сплошь заполняли дегенераты, однако
количество физиономий, не отмеченных даже намеком на интеллект, вгоняло в
оторопь. Лишь постепенно он начал понимать, в чем тут дело.
Само собой, число людей не слишком умных и образованных здесь после
трех лет гражданской войны и красного террора непомерно велико. Однако,
если бродяга, нищий или босяк осознает свое место в обществе,
соответственно одет и держится, его облик и воспринимается более-менее
адекватно, без побочных эмоций. Но когда тысячи подобных типов одеты в
военную форму или партикулярный костюм "ответработника", толпами ходят по
улицам или разъезжают в автомобилях, произносят речи на митингах, а
вдесятеро большее их число создает массовку, заняв экологическую нишу
нормального обывателя, то картинка выходит пугающая.
Да и вот еще что - люди поумнее, недорезанные буржуи, купцы и
интеллигенция в том числе, успели понять, что в целях мимикрии лучше не
выделяться среди новых хозяев жизни, надели маски: кто тупой покорности -
только что слюни изо рта не пускает, а кто безудержного, агрессивного
люмпенского хамства. И еще многие, уже непроизвольно, приобрели постоянное
выражение горестного недоумения - что, в конце концов, происходит и как
жить дальше?
"Жаль, - думал Новиков, - что я не сообразил этого раньше, не
приказал, как приказывают перейти на соответствующую форму одежды, сделать
наиболее модные в этом сезоне морды и носить, не снимая. А то вон
