ботинками по половицам, удаляясь.
Рудников, остановленный было криком Басманова, бросился следом,
наугад стреляя в темноту.
За ним, выхватив маузер, рванулся Шульгин. После шестого или седьмого
выстрела раздался отдаленный грохот. Потом - тишина. Андрей, подавив
желание бежать на помощь Сашке, стал вместе с Басмановым укладывать
уцелевших бандитов на пол, мордой вниз, руки за голову.
Шульгин, светя мощным галогеновым фонарем, догнал Рудникова в конце
длинного коридора. Поручик хладнокровно перезаряжал пистолет, а беглец
скорчился у его ног с разнесенным крупнокалиберной пулей затылком.
- Поспешил, Виктор Петрович, - упрекнул Сашка Рудникова.
- Никак нет. Едва успел. Смотрите-ка... Шульгин только сейчас, подняв
луч фонаря, увидел, что "мастеровой" едва не спасся. Бамбуковая этажерка,
стоявшая у стены, была повалена, по полу раскатились жестяные банки,
скорее всего - с краской, а рядом в стене зияла черная щель, откуда тянуло
сквозняком.
- Извольте. Я предполагал, что тут есть запасный выход, и, возможно,
не один...
- Молодец, поручик, четко соображаете! А что это он про своих кричал?
- Да как бы не агент ихнего сыскного, то есть утро по-нынешнему. Или
вообще все они тут "товарищи". Я слыхал еще в восемнадцатом, что есть у
них такие, под налетчиков работают.
Шульгин фыркнул. В свое время ему приходилось читать книжки из серии
"Подвиг" про бандитов, которые маскировались под чекистов, чтобы грабить
буржуев и разжигать ненависть к советской власти. Но если верна прямая
теорема, то так же верна и обратная... - Тогда нужно и остальных
поспрашивать. Сумеете? -Делов-то...
Знаток уголовного мира, поручик Рудников у Деникина служил в
контрразведке. Для допроса он отобрал троих. "Матроса" и двух других,
подходящих по внешности. Прочие у Рудникова интереса не вызвали.
"Раскололись" его пациенты быстро, ему даже бить как следует никого не
пришлось. Быстрота, агрессивный напор и тычки в зубы благоухающим свежим
дымом стволом.
В своей принадлежности к губрозыску признался только один, напарник
убитого, с которым они внедрились на Хитровку еще в прошлом году. Из
сбивчивых и путаных слов трудно было понять, чем они больше занимались,
"освещением" замыслов преступного мира или собственным обогащением.
"Матрос" и в самом деле был из гельсингфорсской братвы (одичавшей и
озверевшей от безделья на шестой год) стоящих без дела у стенки линкоров,
а третий - "мастеровой" - оказался бывшим приказчиком молочного магазина
Чикина, соблазненным возможностью широко пожить в голодное время под
надежной милицейской "крышей".
Они даже и не грабили по-настоящему, а просто выезжали на обыски по
добытым у наводчиков адресам и выгребали подчистую то, что состоятельным
людям удавалось укрыть от предыдущих изъятий и реквизиций. А заодно
распродавали и делили выручку за имущество того самого Пал Саввича, к
которому и шел Рудников. Сам же хозяин квартиры недавно умер.
- Все ясно, господа? - Шульгин сказал "господа", но смотрел только на
поручика, справедливо считая, что от гвардейца Басманова сейчас пользы
будет мало.
Рудников молча кивнул и указал "кольтом" в сторону коридора.
- Пошли, соколики. А ты со мной, Михаил Федорович, рядом постоишь,
мало ли что... Басманов без удовольствия, но понимая необходимость
происходящего, встал с табурета. Против ожидания Новикова никаких
неприятных сцен с мольбами о пощаде, паданием на колени и размазыванием
соплей по щекам не произошло. Смертники покорно, хотя и на подгибающихся
ногах, поплелись в указанном направлении. И вправду, к концу гражданской
войны жизнь человеческая сильно подешевела. И чужая и своя.
Выстрелы из подвала прозвучали едва слышно. Все это время Андрей,
оставаясь в передней комнате, держал под прицелом лежащих на полу воров.
Для них все происшедшее было не совсем уж неожиданным, к осложнениям в
трудной бандитской жизни тут все привыкли, но стремительность и
беспощадность пришельцев ошеломляли.
Все-таки в первых десятилетиях века темп жизни был значительно
медленнее. Но их еще ждала отдельная мизансцена. - Встать! Подойти к
стене! Мордой, мордой...Руками опереться, ноги подальше. Вот так... Ну,
шелупонь, кто тут у вас главный? - проверив карманы и загашники
хитрованцев на предмет оружия, спросил продолжающий играть роль пахана
новой банды Рудников. На него обыскиваемые смотрели со страхом и
почтением. Быстрота и жестокость расправы произвели должное впечатление.
Нынешнего, послереволюционного блатного языка поручик не знал и
настоящего вора разыгрывать не пытался, да и необходимости в том не было.
К уголовному миру за последнее время прибилось столько случайного люда, от
бывших гимназистов и офицеров до попов-расстриг и аптекарей, что все давно
смешалось, верх брал тот, кто "круче", невзирая на происхождение и стаж.
Ничего не поделаешь, здесь тоже вступили в свои права "либерте, эгалите,
фратирните".
- Вон наш главный лежит, "Хряк его звали, - указал один из парней на
незадачливого стрелка.
- Хряк! - презрительно сплюнул поручик. - На подсвинка не тянет, а
туда же... - Наклонился над убитым, перевернул на спину, без усилия
выдернул из-под ключицы нож. Вытер об его же пальто, протянул Новикову
рукояткой вперед.
На вид Хряку было лет двадцать пять, лицо почти интеллигентное,
особенно когда смерть стерла с него томно-наглое выражение. Откуда вдруг у
этого парня такая нелепая кличка?
В руке он сжимал никелированный пистолетик калибра 6, 35.
Действительно пижон, что тут скажешь.
- А по профессии вы кто здесь? - продолжал спрашивать Рудников. -
Портяночники все?
- Обижаешь, кореш, - прогудел дьяконский бас из середины строя. -
Домушники мы тут, природные. А тех и не знали почти, так уж не к ряду
вышло. Хабар толкнуть зашли, ну и обмыли чуть...
- Кореша твои в подвале валяются, - осадил фамильярность Рудников. И
повернулся к Новикову: - Покараульте их еще, а я тут осмотрюсь по
закоулкам, мало ли что...
Вернулся поручик минут через десять, обойдя все примыкающие комнаты,
коридоры и чуланы.
- Порядок. - И засунул свой устрашающего вида "кольт" под ремень. -
Однако загадили они квартиру и распотрошили все. Пал Саввич полвека
наживал, аккуратист был. Куда старика подевали, хевра, дядьку моего?
- Да не трогали мы его, ей-бо, вот те крест! - снова ответил
дьяконский голос. - Помер он, сам помер, от старости, скоро уж сороковины.
У Хряка с ним дела были, да у того, Копченого, что вы шлепнули, он вроде
как и наследство принял. Хабар стал скупать. Ну а наше дело какое - украл,
продал на блат, выпил, и вся радость...
- Кончай базарить. Знач так, сявки. Теперь мы тут жить будем.
Забирайте свою хурду - и у... Сами запомните и другим передайте, кого в
ближнем коридоре увижу, замочу без понта. Вы меня в деле видели. Узнаю,
что языком ляскаете, - в сортире утоплю...
- Обожди, Мизгирь, я лучше придумал, - вмешался в игру Шульгин,
который тоже рос в воровском квартале, хоть и на сорок лет позже.
- Вы, убогие, жить хотите? Хорошо жить, я имею... Тогда вот так -
очищайте себе хавиру напротив нашей и живите. Кто из соседей пасть
разевать станет - заткните. У нас на подхвате будете. За службу поимеете
больше, чем от Копченого. Но делать все будете, что я скажу. Кликуха моя -
Пантелей. Не слыхали? Ничего, еще услышите. Или у питерских поспрашайте,
те уже хорошо знают. Я - Пантелей, он - Мизгирь, это - Князь, это -
Таракан...
Басманов, услышав, как его назвал Шульгин, поморщился. А тот,
разбрасывая клички, не имел никакой задней мысли, говорил, что в голову
пришло, лишь бы без запинки.
- А тут будет наша хаза. По делу, без дела, но чтобы двое-трое ваших
сявок всегда на стреме стояли, только свистну. Местная рвань сшиваться
станет - гнать в шею, чужого увидите - перо в бок и в аут. Сами не
справитесь, кого из нас позовите, но это вам уже в глупость будет. Не
одобрю. А позовем - на цырлах сюда. И ни в каком разе больше. Теперь -
так...
Он по очереди развернул к себе лицом каждого, буквально на секунду
фиксируя взглядом глаза очередного "пациента", и, словно теряя интерес,
небрежно отталкивал. Но они этот взгляд запомнили...
- Ну и все. Узнаю каждого хоть в Сухуме, хоть в Одессе. Теперь,
Мизгирь, пригляди. Всю хурду, а первей всего жмуриков из хазы долой. Лучше
всего - в реку. И полы выдраить, как в Бутырках учили... Потом еще глянь,
где квартировать будут. И за труды дай чего-нито.
Через полтора примерно часа, когда домушники, обращенные в шестерок,
закончили уборку и удалились, тихие и вежливые, не совсем еще понимая,
повезло им или наоборот, прихватив с собой массу всякого тряпья и прочей
дряни, имеющей тем не менее определенную рыночную стоимость, Рудников
устроил экскурсию по квартире.
- Я ведь давно ее в виду имел, сам не зная, для чего, - повествовал
он. - Павел Саввич, еще с восьмидесятых годов (прошлого века, XIX,
разумеется) съемщиком этого корпуса состоял и главным хитровским "каином",
скупщиком краденого, одновременно. Деньги жуткие зарабатывал. Я у него с
десятого года, как в газету поступил, бывал здесь иногда. Очень ему
мечталось в книгу попасть, он книги уважал, особенно Крестовского и
Гиляровского любил почитывать. Ты, говорил, Витя, и про меня что-нибудь
такое изобрази, вроде как в "Парижских тайнах". А вот не дождался, помер.
Однако живы будем, непременно напишу, колоритнейшая был личность. А помер,
скорее всего, действительно своей смертью, хоть и крепкий был, но уж за
семьдесят. Про Хряка с Копченым еще выясню, что да кто, однако обратите
внимание, полы не взломаны, подоконники на месте. Значит, или знали, где
старик деньги свои прятал, или, наоборот, знали, что искать нечего...
- А может, Виктор Петрович, после победы сам его место займешь? Куда
как прибыльно, а я уж прослежу, чтобы тебя и новая полиция не трогала? -
Шульгин вроде как пошутил, но и Рудников, вежливо хохотнув, словно бы
задумался.
Квартира же Павла Саввича на самом деле была недурна. Специально ли
ее так спланировали, или она образовалась в процессе многочисленных
перестроек? Четырехкомнатная, метров в сто полезной площади, она
отличалась длиннейшими, изломанными, вдоль и поперек ее пересекающими
коридорами. Все комнаты были расположены на разных уровнях, соединенные то
крутыми, то пологими, от десяти до трех-четырех ступенек лестницами, с
окнами, выходящими на все четыре стороны света. И решетки на окнах из
прутьев в вершок толщиной, и ставни дубовые тесаные на болтах.
Обшарпанные, конечно, стены, штукатурка кое-где отстает пузырями, и
масляная краска шелушится, но в целом жить можно. Из кухни с закопченными
печью и потолком над ней, оттого что четыре зимы топили черт знает чем,
вплоть до газет и соломы, железная дверь черного хода вела на задний двор,
а та, потайная в коридоре, соединялась кирпичным тоннелем с подвалами
соседнего корпуса, а люк из чулана вел вообще неведомо куда, возможно, и в
кремлевские подземелья.
Даже ватерклозет в квартире действовал, хотя ржавая вода еле-еле
сочилась из склеротических труб.
Правда, из былой обстановки в квартире осталось только то, чего не
удалось вынести или спалить в буржуйках - дубовый стол, титанических
размеров диван, разностильные стулья и табуретки, наверняка принесенные
позже, и резной буфет с остатками посуды.
- Живем, господа. Вам, Виктор Петрович, особливая благодарность и
