выяснить, что есть следствие твоих прямых действий, а что развивается само
по себе?
- Не уверен. В том-то и дело. Пока просто догадываюсь. Ну а вот хотя
бы...
Новиков нажал кнопку, включающую большой настенный экран. Яркая
зеленая линия обозначила на карте европейской России положение фронта на
текущий момент. Упираясь правым флангом в Дон, она поднималась к Харькову,
через Полтаву шла к Днепру и, немного не достигая Киева, резко сворачивала
на юг, к Одессе.
- Для двух месяцев совсем неплохо, - сказал Андрей. - Мы так
планировали, и так получилось. На этом фронте можно и остановиться. До
весны. Провести мобилизацию, накопить резервы. За зиму очистить Кавказ. А
большевики пусть окончательно доведут на своей территории народ до ручки.
Пока война не окончена, никакого НЭПа у них не получится, а без него
Совдепия способна развалиться и сама собой.
- Никомед. - Новиков удивился, что Воронцов, оказывается, запомнил
ситуацию из его недописанного романа, в котором ему удалось, пусть и
несколько иначе, предсказать многое из уже случившегося. И Никомед там
присутствовал, но не в роли персонажа, а как кодовое наименование одного
из этапов крайне хитрого плана военного переворота в раннебрежневском
СССР. Сопряженного с использованием логических связей третьего порядка и
многослойных, иногда и в самом деле цинических провокаций.
- Вот-вот. И у меня есть некоторые наметки. Раз уж нас тут так не
любят. А вы вот, леди, не по-товарищески поступаете. Ну, знаете что-то
интересное, так и поделитесь без всякого...
- Я вас понимаю, Дмитрий. Только извините, принципы у нас разные.
Если будет что-то реальное - скажу немедленно. А сейчас что же говорить?
Предположения, ощущения, озарения... А вы ведь все рационалисты. Как это
писал ваш любимый Марк Аврелий - "Делай, что должен, случится, чему
суждено..." Ничего лучшего я вам не могу посоветовать. А Москву вы,
Андрей, навестите, как собирались, это правильная мысль... Хуже не будет.
Глава 13
Тихим и неожиданно теплым сентябрьским днем, чуть пасмурноватым, но
все равно светлым - от огненно-желтых и багрово-алых деревьев Бульварного
и Садового колец - над Москвой появился аэроплан.
Ничего особенного в этом вроде бы и не было, с Ходынского аэродрома
самолеты летали часто, и легкие "ньюпоры" с "моранами", и двухмоторные
бипланы "бреге" и "де хэвиленды". Только сегодняшний "Илья Муромец"
оказался белогвардейским, о чем говорили трехцветные розетки на крыльях и
разрисованный добровольческой символикой фюзеляж. Ровно гудя моторами, он
сделал круг над самым центром города, сопровождаемый взглядами тысяч глаз
- и испуганных, и ненавидящих, но по большей части обрадованных и
восхищенных.
Загомонила, задрав к небу головы, Сухаревка, гигантский толкучий
рынок на пересечении Садового кольца, Сретенки и Первой Мещанской, у
подножия одноименной башни, где торговали всем на свете, от скверных
спичек и армейских револьверов до сахарина и поддельных бриллиантов из
императорской короны.
Слухи по этому стихийному средоточию экономической жизни столицы
РСФСР и так давно уже ходили самые разные: что большевиков бьют на всех
фронтах и они стремительно откатываются к Москве, что армии Буденного и
Тухачевского не просто отступают, а наголову разбиты поляками, хуже, чем
Самсонов в четырнадцатом, что сам Буденный застрелился, а Тухачевский
бежал в Германию, что Антанта и финны не сегодня-завтра возьмут Петроград,
что в тамбовских лесах появился какой-то Антонов, не то бывший большевик,
обиженный Троцким и поднявший двести тысяч мужиков против Советов, не то
засланный из-за границы новый Лжедмитрий...
Как и полагается, интенсивность и содержание слухов немедленно нашли
свое отражение в финансовой сфере - вторую неделю, как пошел вверх курс
царских денег, особенно пятисотрублевых "Петров" и сторублевых
"Катеринок". За "Петра" сегодняшним утром просили четыре миллиона
совзнаками, а теперь, конечно, запросят еще больше.
Невольно приосанились бывшие офицеры, ухитрившиеся избегнуть
мобилизации или расстрела, а ныне перебивающиеся случайными заработками, и
так же дружно приуныли их коллеги, оказавшиеся на советской службе.
Они-то лучше других знали реальную обстановку и догадывались, чем
может грозить им лично дальнейшее развитие событий.
По рукам образованной части населения ходили вырванные из школьных
атласов и томов Брокгауза и Ефрона карты европейской части России с "самой
точной" линией фронта. В зависимости от степени информированности и
оптимизма владельца карты она проходила то где-то между Харьковом и
Курском, а то и прямо через Тулу.
"Только вчера приехавший (бежавший) оттуда" зять, брат, свояк, в
самом сдержанном варианте - "один знакомый" рассказывал якобы, какую
огромную помощь получил от Антанты Врангель, что белые войска, словно и не
было столько тяжелых поражений, бьются отчаянно и беспощадно, а у красных,
наоборот, "лопнула становая жила" и что даже вольный батька Махно
перекинулся "на ту сторону" и буквально вчера взял Киев!
Как бы там ни было на самом деле, общественное мнение сходилось на
мысли, что на сей раз Врангель взялся за дело всерьез, о чем
свидетельствовало сравнительно медленное, но планомерно-неудержимое
продвижение его войск на север и по Украине, ничуть не похожее на
отчаянный, закончившийся новороссийской катастрофой прошлогодний рывок к
Москве Деникина. И что большевикам, уж на этот-то раз, наступает
непременный конец!
Газеты "Правда" и "Известия" писали о положении на фронтах глухо,
стараясь не упоминать конкретные географические пункты, а больше напирали
на примеры массового героизма красноармейцев и неизбежность восстания
европейского пролетариата. Верили им, разумеется, мало. Русский народ
стремительно постигал науку чтения между строк.
Стало известно об экстренном прибытии в Москву Троцкого с двумя
эшелонами охраны из мадьяр и китайцев и еще одним эшелоном, груженным
краденым церковным золотом, о том, что ЦК заседает непрерывно и
обсуждается отъезд правительства не то в Кострому, не то в Вологду,
поближе к морю и пароходам.
Чрезвычайка свирепствовала, как никогда. Прокатилась очередная волна
облав на заложников, все больше из семей военспецов, даже тех, кто служил
большевикам не за страх, а за совесть...
И вот теперь появился аэроплан. Знающие люди тут же принялись
объяснять всем желающим, что фронт, получается, совсем уже рядом. Верст
двести, не больше. Аэроплану больше не пролететь.
...Новиков, заросший трехдневной щетиной, в стоптанных и сто лет не
чищенных солдатских сапогах, в суконном бушлате и картузе с треснувшим
козырьком сидел на ступеньках проходного подъезда углового дома, через
который в случае внезапной облавы легко было скрыться в лабиринте дворов
между тремя Мещанскими улицами. Рядом примостился Басманов и еще один
офицер, поручик Рудников, до войны служивший репортером по уголовным делам
в "Ведомостях московского градоначальства" и знавший город не хуже самого
Гиляровского.
Они закусывали ржаным хлебом, салом и печеными яйцами, скучающе
озирая раскинувшуюся перед ними панораму Сухаревки. Даже появление
аэроплана, неведомо что предвещавшее, не вывело троицу... не то
дезертиров, не то мешочников средней руки из сосредоточенного процесса
насыщения. И не такое, мол, видали...
И действительно. Они сами принимали участие в подготовке "Ильи
Муромца" к полету. На старом бомбардировщике заменили двигатели на куда
более легкие и мощные "М-17", полотняную обшивку - на кевларовую,
проволочные растяжки - на титановые трубчатые стойки, и в итоге получилась
совсем другая машина.
Пилотировал ее прославленный ас первой мировой и этой войн, лично
сбивший восемнадцать немецких и тринадцать красных самолетов, поручик
Владимир Губанов по прозвищу Кот. Происходило ли это прозвище от
изображаемого на борту каждого очередного самолета черного зверя с
выгнутой спиной и свирепо встопорщенными усами или, наоборот, - не знал
никто из ныне живущих.
- Кремль бомбить прилетел! - пронеслась неизвестно кем пущенная
догадка, и в толпе началось возвратно-поступательное движение. Часть ее
устремилась в сторону центра - посмотреть, как это будет, а часть, из тех,
кто поосторожнее, потянулась от греха подальше, под прикрытие глубоких
подворотен.
"Илья Муромец" тем временем завершил свой первый медленный круг над
ржавыми крышами и облупленным золотом куполов московских "сорока сороков".
Со стороны Кремля действительно загремели нестройные винтовочные
выстрелы, несколько очередей с Никольской башни дал в сторону аэроплана
пулемет. Скорее со злости, нежели надеясь попасть.
...Новиков с группой из пятнадцати прошедших специальную подготовку
офицеров появился в городе утром, в районе Павелецкого вокзала. Все они
были одеты разнообразно и пестро - в домотканые поддевки, старые шинели и
ватники, с расчетом ничем не выделяться из общей массы, и изображали кто
огородников из ближних сел, доставивших на рынки свою продукцию, кто
артель плотников или печников, кто пильщиков дров с козлами на плечах и
завернутым в тряпки инструментом. Замаскировавшись таким образом, каждый,
не привлекая внимания заградотрядников, нес под видом невинного груза по
паре пудов необходимого снаряжения.
Одновременно с ними в Москву просочились еще две аналогичные группы,
одной из которых командовал Шульгин, а другой - коренной москвич
штабс-капитан Мальцев.
Заранее поделенные на пятерки и тройки, каждая с хорошо знающим город
офицером во главе, рейнджеры рассеялись по дворам и улицам, имея все
необходимые инструкции и постоянно включенные на прием рации. Детального
плана действий у Новикова пока не было, все зависело от конкретной
обстановки. Решающий ход был сделан самим фактом этой экспедиции, теперь
нужно было ждать ответного.
Берестин назвал их рейд разведкой боем. А Андрей добавил, что,
возможно, правильней будет - "Вызываем огонь на себя". ...Снизившись до
трехсот сажен так, что отчетливо стали видны фигуры пилотов в застекленной
носовой кабине, оглушая москвичей ревом моторов, бомбардировщик пронесся
над самым центром барахолки и выбросил из брюха облако похожих на пух из
распоротой перины листовок.
Вторую серию он сыпанул прямо внутрь кремлевской ограды.
Переглянувшись, Новиков с товарищами не спеша завернули в не слишком
чистые тряпицы остатки своей трапезы, затянули шнурки вещмешков, разом
поднялись.
Кружась и колыхаясь в потоках нагретого многочисленной толпой
воздуха, листовки, может быть, несколько быстрее, чем следует, опускались
в гущу людского моря, на плечи и головы продающих и покупающих, на
мостовую, на ветки деревьев и крыши окрестных домов.
Первый листок достиг земли, и тут произошло непонятное. Гражданин в
поношенной темно-серой паре и не идущей к костюму шляпе-канотье,
любопытствуя, поймал спланировавшую прямо в руки бумажку, скользнул по ней
без особого интереса глазами. И вдруг рот его полуоткрылся, глаза странным
образом округлились...
Неуловимым движением он сунул смятый в кулаке листок в карман и
метнулся вперед, расталкивая окружающих.
Листовки этот странный гражданин, через секунду потерявший свое
канотье, хватал обеими руками, пихал их в карманы и за пазуху,
подпрыгивал, чтобы поймать очередную бумажку на лету, припадал к земле,
