книжной лотерее, и в то же время неизбежной.
Если даже предположить, что незнакомка сама ищет встречи со мной, как
она могла знать, что я буду проходить именно здесь и сейчас? Я ведь сам
этого не знал пять минут назад, мой путь был вполне произвольным и я мог
свернуть в любой переулок, по которому к дому гораздо ближе. И она ведь не
за мной шла, она и сейчас, и раньше шла мне навстречу.
Все это я успел подумать, пока мы сближались.
Женщина шла не спеша, поднятый воротник пальто слегка спасал ее от
ветра. В черной гамме ее одежды выделялось единственное яркое пятно -
бело-сине-красный шарф на шее. Она шла, опустив голову, словно погруженная
в свои мысля, и было в нашем неторопливом сближении нечто от Кафки или же
от Антониони - не знаю.
Я невольно все замедлял и замедлял шаг, зачем-то вытащил отсыревшую
пачку сигарет, стал прикуривать, заслоняя зажигалку от ветра ладонями и
искоса, словно персонаж шпионского фильма, осматриваясь. Наверное, со
стороны, если б кому оценить, выглядел я смешно. Почувствовав это, я
словно стряхнул с себя детективно-мистическую паутину. Все снова стало
реальным. Сумеречный свет, пустынный бульвар, одинокая женщина в черном,
ветер, отражения в мокром асфальте...
До предполагаемой точки нашей встречи оставалось метров двадцать, и
тут она резко свернула влево, пересекла бульвар и, ни разу не взглянув в
мою сторону и не обернувшись, вошла в двери художественного салона на
углу.
Признаться, давно я не чувствовал себя так глупо...
Но в сален-то я зайти имею право в любом случае, тем более, что здесь
выставлена на продажу одна моя работа и я, может быть, давно намеревался
узнать, как она..
Женщина стояла возле моей акварели, и я услышал, как она спрашивает у
зав секцией:
- А нет ли у вас других работ этого автора?
- Отчего же нет, - сказал я, подходя. - А что именно вас интересует?
В каком-то метре от себя я увидел ее глаза, уловил запах совершенно
мне незнакомых духов, и хоть голова у меня слегка закружилась, я за
короткие мгновения прочел в бездонно фиолетовых глазах, что она меня
великолепно знает, но согласна принять мои условия игры.
И несколько минут мы с ней говорили так, будто она действительно
приняла меня за товароведа или, допустим даже, директора. Выяснилось, что
она неплохо для любителя разбирается в живописи, знает мои работы и, в
частности, мечтала бы приобрести одну из ранних картин цикла "Московские
дожди".
Не скрою, столь глубокое знание моих произведений польстило бы и
безотносительно к внешним данным ценительницы, но сейчас я был
деморализован полностью, окончательно, и меня можно было брать голыми
руками.
- Думаю, это можно будет устроить, - слегка поклонившись, сказал я. -
Но придется совершить небольшую прогулку. До мастерской. Тут совсем рядом,
- я назвал себя.
Она столь искренне удивилась и обрадовалась, что я мгновенно и почти
окончательно забыл все свои сомнения и тревоги. Что там говорить о
вероятностях? Не зря сказано: "Все будет так, как должно быть. Даже если
будет иначе".
Некоторое время мы шли молча. Петом она сказала:
- Я вижу, вы уже догадались?
- Простите, о чем? Разве о том, что наша встреча сегодня не случайна?
- Хотя бы. Это совсем не мало... Вы очень наблюдательны.
- Профессия такая.
- Да, конечно... Ваши работы мне очень нравятся, и я давно искала
подходящего случая, чтобы познакомиться с вами. Сегодня этот случай
представился.
Я вновь я несколько иначе посмотрел на нее. Увидел исхлестанное
ветром лицо, подрагивающие от холода губы и представил, как она устала,
если повторила весь мой сегодняшний маршрут. Пять часов на ногах, да еще
на каблуках. У меня и то ноги как не свои, а ей каково? Да... И все это -
из-за святой любви к моему творчеству? Лестно, куда как лестно... А я ведь
далеко не Пикассо и не Модильяни, да и за теми, насколько я знаю,
поклонницы по улицам не бегали. Среди художников и их ценителей это как-то
не принято.
...Мы, наконец, пришли, поднялись по темной лестнице в мезонин
донаполеоновского еще особняка, притаившегося позади многоэтажных домов на
Пушкинской, где мне в свое время неким чудом удалось устроить мастерскую.
Толстые каменные стены и сплошная дубовая дверь надежно отделили нас от
внешнего мира с его непогодой и проблемами. Что интересно - полжизни я
провожу на улицах, а уверенно и раскованно чувствую себя только как
следует от этих улиц отгородившись.
Я помог незнакомке, которую, по ее словам, ввали Ириной
Владимировной, снять пальто. Невероятно, но если бы пришла в голову идея
изобразить идеальную, в моем понимании, женщину, я вряд ли придумал бы
что-нибудь иное. Ефремову бы, Ивану Антоновичу, на нее полюбоваться - для
подтверждения его теорий... С полчаса она знакомилась с моими работами, и
живописными, и фотографическими, а я в это время готовил кофе и легкий
ужин, и думал, что мне, кажется, наконец, повезло, и если я не буду
дураком, то этот шанс не упущу.
Когда я вернулся, она сидела в кресле у камина. (Камин появился у
меня не как дань моде - он был в этом доме всегда).
- Посмотрели? - стараясь казаться светски-небрежным, спросил я,
разливая кофе.
- Да. И нашла то, что хотела... - Она показала на старый колет, где я
когда-то изобразил перспективу Столешникова переулка, затянутого сеткой
дождя.
- Вот эта пепельная гамма, ощущение печали и одиночества... Вы как-то
выставляли ее в Манеже.
- Да, было... - Мне понравилось, что она уловила мое тогдашнее
настроение. Значит, мы с ней похоже воспринимаем мир.
- Сколько это будет стоить?
- Ну, вообще-то я с рук не торгую, да и не положено это. Бот если вы
согласитесь принять в подарок... При условии, что сегодня - не последняя
наша встреча.
Она не стала отказываться, манерничать, а спокойно и серьезно
посмотрела мне прямо в глаза - как там, в салоне.
- Что ж, это я, пожалуй, могу вам обещать. А кстати, что вы вообще
обо мне сейчас думаете?
- Не хочу показаться банальным. Вам, наверное, и так говорят
достаточно комплиментов...
Она посмотрела на меня внимательно, понимающе и словно даже жалеючи.
С таким выражением хорошо похоронки вручать.
- Вы наблюдательный, умный человек, с большей выдержкой, крепкими
нервами...
Я сделал попытку встать и, поклонившись, звякнуть шпорами. Ирина
остановила меня коротким жестом. В смысле, мол, - брось дурака валять.
- Но сможете ли вы спокойно выслушать то, что я сейчас скажу... - В
ее тоне не было вопроса, она, скорее, размышляла вслух.
- Смогу, - твердо сказал я, закуривая. Близких родственников, за
которых можно тревожиться, у меня нет, а лично меня испугать трудно. Я был
готов к чему угодно, но, так сказать, в привычных рамках. В любви она
сейчас объясняться явно не будет, следовательно... Она вполне могла
представиться сотрудницей иностранного посольства, любой разведки мира, на
худой конец - какой-нибудь мафии по делам искусства... Предложить мне
подписать коллективный протест против чего угодно или наладить массовое
производство "подлинников" Сальвадора Дали или Шишкина. До сих пор ко мне
с такими предложениями как-то не обращались, но ведь могут и начать?!
- Даже если я скажу, что говорю с вами по поручению внеземной
цивилизации?
"Ого! - подумал я, - жаль. А с виду выглядишь вполне нормальной..."
Но взятый ранее тон даже в этой ситуации обязывал, и я кивнул:
- Отчего же нет?
Я был разочарован, даже шокирован. Такой поворот сюжета не
соответствовал ее облику. Даже сумасшедшие должны подчиняться определенным
правилам. Так сказать единству формы и содержания. А она - не
соответствовала. Я знавал ее единомышленников. Один все свободное время
посвящал сбору фактов об НЛО, выступал с лекциями, метался по конгрессам
соответствующего уровня и агрессивно вербовал неофитов в общество
покровительства пришельцам, другой, повредившись на индийской философии, с
21 по 23 часа ежедневно медитировал в Измайловском парке в целях
приобщения к Шамбале. Но и тот и другой в моих глазах заведомо были
жертвами чрезмерного распространения всеобщей грамотности, Ирина же такого
впечатления никак не производила.
Впрочем, почему это должно меня волновать? Мало ли кто как с ума
сходит? Если за знакомство с такой женщиной нужно прикинуться дураком -
отчего бы и нет? Я уже понял, что готов согласиться даже на обращение в
ислам, если потребуется.
По-моему, она испытала даже некоторое разочарование от моей
покладистости, как человек, у которого слишком легко удался тщательно
подготовленный розыгрыш.
- И вы так спокойно это воспринимаете?
- А вы ждали, что я в ужасе полезу под стол, начну творить крестное
знамение или хотя бы закричу: "Нет! Никогда!"? Что вас удивляет? Точка
зрения Джордано Бруно у нас признана официально, сомневаться в ней только
товарищу Шкловскому позволительно, для остальных же - как бы дурней тон.
Обскурантизм как бы. Люди посерьезней меня симпозиумы устраивают по
проблемам контакта. Меня другое смущает. Какая причина заставила уважаемых
пришельцев уведомить именно меня о своем прибытии, да еще столь приятным
способом? Надеюсь, вы занимаете достаточно высокое положение и
уполномочены вести переговоры? Правда я, к моему глубокому сожалению, к
встрече не готов. Не облечен, а также не знаком с этикетом и протоколом...
Сказал я все это и испугался, что переиграл. Возьмет, обидится и
уйдет. Кого попроще искать.
- Не надо, Алексей. Этот тон вам не к лицу. А причина есть, как ни
странно. Я сама в свое время задавала этот же вопрос. Можете себе
представить: с точки зрения инопланетного разума мы с вами - наиболее
подходящие объекты для контакта и выполнения некоей миссии...
- Как это для нас с вами ни лестно - не могу. Но допускаю.
- Странный вы, - вздохнула Ирина. - "Не могу, но допускаю". Надо
же...
- А чего тут странного? Очень просто. Основание верить в свою
исключительность среди пяти миллиардов землян у меня, при всем
самоуважении, нет. Но если контакт все же должен осуществляться на
индивидуальном уровне, то отчего не допустить, что субъектами, а равно
объектами такового можем быть и мы с вами? Как и любой другой, произвольно
выбранный индивид.
- Да... Логика у вас...
- Логика вполне простая. Но в обычной жизни люди предпочитают, вполне
бессознательно, заменять логику эмоциями, стереотипами, так называемым
здравым смыслом, и попытки кого-то к действительно логическому мышлению
или, упаси бог, поведению, воспринимаются окружающими как странность и
даже вызов. Стройные логически рассуждения любят также называть
демагогией. Те, кто знает это слово. Но суть сейчас не в этом. Если я
избран, то хотелось бы знать, чем же пришельцы руководствовались?
- Видите ли, в строгом смысле их нельзя назвать пришельцами. На Земле
они физически не присутствуют.
- Да? А где нее они? На орбитальном корабле? На базе в поясе
астероидов? На комете Галлея?
- Нет. Тут совсем другое. В вашем понимании они... вообще не
существуют.
"Тоже хорошо, - подумал я. - Но крайней мере, неординарно".
Поскольку я уже решил любым путем продолжить столь неожиданное и в
высшей степени интригующее знакомство, мне оставалось только играть в ее
игру и по ее правилам. А в них еще предстояло разобраться, не давая ей
оснований усомниться в моей искренности и лояльности. Когда тебе под
