ничего.
...Три человека в штурманской рубке крейсера - путевая вахта - вдруг
ощутили легкую дрожь палубы. Дрожь мелкую, едва уловимую, возникшую где-то
далеко в корме, но от которой внезапно и остро заныли зубы. Штурман
вскинул голову на приборы, но не успел ничего увидеть и оценить. Потому
что второй, теперь уже катастрофически мощной ударной волной корабль
скрутило судорогой деформации, разрывая уши пронзительным до тошноты
скрежетом рвущегося металла и грохотом ломающегося пластика.
И все!
Люди так и не успели ничего понять и почувствовать. Катастрофы в
космосе если происходят, то происходят быстро.
Среагировали автоматы. Совсем ненамного, на тысячную долю секунды
опередив ту вспышку, что превратила в плазму огромный по человеческим
меркам корабль. Ходовая рубка, вынесенная на восемьсот метров вперед от
главного ствола и на три километра от маршевых генераторов, имела
автономный псевдомозг, и сигнал крайней опасности поступил в него прежде
чем испарились волноводы.
Закрученные в тугие силовые коконы спасательных капсул тела трех
космонавтов отделились от крейсера, уже начавшего превращаться в излучение
и, изолированные от времени и пространства, полностью подчинились всему,
что предусматривала включившаяся аварийная программа. Остальные двадцать
два члена экипажа разделили судьбу своего корабля.
...Спасательные средства - вещь, безусловно, полезная. Беда лишь в
том, что иногда они вместо смерти легкой и незаметной предлагают конец
долгий и мучительный. Как в свое время, например, надувной жилет в
полярных водах. Через триста лет в этом смысле мало что изменилось. Хотя
виноваты, конечно, не сами средства, а всегда и только - не
соответствующие средствам обстоятельства.
Три человека стояли на полотой, уходящей вдаль и вниз равнине. У
дальнего горизонта стеной чернел лес, будто размашисто нарисованный тушью
по серой бумаге, ближе по склону беспорядочно росли одинокие неохватные
сосны, с низкого рыхлого неба бесшумно падал медленный снег, задергивая
сумрачный пейзаж прозрачной, колеблющейся завесой. Трудно представить и
еще труднее передать ощущения людей, только что, сию минуту сидевших в
удобных креслах, в уютной и привычной тишине ходовой рубки могучего
звездолета, не успевших ничего подумать, осознать, просто испугаться,
наконец, - и вдруг выброшенных на унылую серую равнину, где косо летит
пушистый снег, мертво шуршит промерзшая трава на голых подветренных
склонах и вместо теплого ароматизированного воздуха из климатизаторов
легкие обжигает сухой морозный ветер.
Возможно, это походке на то, что может чувствовать человек, вдруг
выпавший холодной ночью за борт круизного лайнера и еще не успевший
поверить, что все кончено, что в ночи, сияющая огнями, тает и исчезает
твоя жизнь, твоя судьба... Ведь все случилось так быстро, так внезапно,
что кажется - это не всерьез, это так только... Одно усилие воли,
сильное-сильное желание, и все можно вернуть, сделать, как было...
Но это только иллюзия, последняя и недолгая. За ней - пронзительная
ясность, отчаяние и - конец. Причем на твердой земле этот процесс
продолжается дольше и мучительнее, чем в море.
...Три человека стояли посреди снежной равнины: двое мужчин - штурман
я кибернетик, и женщина - экзобиолог. Нормальная кодовая вахта, только
женщина была здесь лишняя. Ей полагалось спать в своей каюте, как и всему
остальному экипажу, а она вместо этого в свободное время стажировалась в
космогации. Как оказалось, для того лишь, чтобы в последние часы случайно
продлившейся жизни увидеть наяву пейзаж, который свел бы с ума всех
экзобиологов системы во главе с их могучим мэтром, академиком Арпадом
Харгитаи.
Но наяву ли? В десятках световых лет от Земли - землеподобная
планета...
- Что это было? - с усилием выговорил штурман, как принято
спрашивать: "Где я?" после глубокого обморока.
- Я даже не успел повернуться к пульту, - ответил кибернетик. -
Вибрация, удар - и все!
- Но планета! Откуда здесь планета? До выхода из тоннеля оставалось
еще триста с лишним часов...
- Похоже, вы просчитались где-то, навигаторы... Туннель
деформировался под воздействием неучтенных полей тяготения, и на
искривлении нас размололо. Не думал я, что и при этом можно уцелеть...
Кибернетик был намного старше остальных, больше чем полжизни провел в
глубоком космосе, давно готов был но всякому, к смерти тоже, и
единственное, на что он всегда надеялся, что судьба подарит ему какое-то
время, чтобы успеть умереть осознанно. Он ненавидел мысль о внезапной
смерти, может быть, именно за то, что обычно именно такою она и была для
тех, кто умирал в Пространстве. Человек должен успеть понять, что умирает,
и приготовиться к этому, считал он.
И вот похоже, что судьба дала ему эту возможность. Кибернетик
прислушался к себе и отметил, что действительно доволен, если здесь
уместно это слово, значит, раньше он не рисовался и не кривил душой.
Каждый, кто родился, должен умереть. Это неприятно, но необходимо. Дело
лишь в сроках. Он думал так всегда и сейчас - так же.
А штурману умирать не хотелось до спазмов в желудке. Но его мнение,
похоже, судьбой в расчет не принималось.
- Не было здесь никаких искривлений. И звезд не было, и планет! - со
злостью выкрикнул он, хотя на кого ему было злиться?
- Значит, мы вышли не там, где считали, - сказал кибернетик. И
поежился. - Здесь здорово холодно.
Экзобиолог была так молода, что о возможности смерти просто не
задумывалась. Главным для нее оказался шок от крушения теории, в которую
она верила с излишней, не понятной страстью. И крикнув: "Я сейчас!" -
побежала к ближайшему дереву, чтобы убедиться, что это никакая не сосна, а
лишь ее конформный аналог.
- Девочку жаль... - сказал кибернетик. - Хоть бы огонь разжечь... -
Но в карманах у него было совершенно пусто.
- Вон там, слева какие-то скалы, - показал штурман движением головы,
- Пойдем туда, вдруг пещеру найдем...
- И что? Замерзнем на два часа позже?
- Но не стоять же посреди поля?
- Верно, конечно. Пойдем. Смотри, девочка что то нашла...
Экзобиолог вернулась, держа в руке сосновую шишку, и хотя лицо у нее
уже горело от мороза, а тело начинала бить дрожь, она все еще не могла
переключиться.
- Это же невероятно! Абсолютно земная сосна. А Харгитаи доказал, что
геоморфизм невозможен в принципе.
- Я боюсь, что он так и останется при своем заблуждении, - мрачно
сострил штурман, и только сейчас девушка начала осознавать истинное
положение вещей.
...Тесно прижавшись друг к другу, они сидели на обнаженном корне
дерева. Так казалось чуть-чуть теплее, тем более, что толстый ствол и угол
скалы прикрывали их от усилившегося, ставшего совершенно пронзительным
ветра. Мягкий стереосинтетик, отличный материал для рабочего костюма -
легкий, немнущийся и самоочищающийся, от здешней погоды защищал немногим
лучше, чем нарисованный зонтик от реального дождя.
- Ничего... - выговорил непослушными губами кибернетик. - Я читал,
что еще немного, и станет тепло. Вообще, когда-то считалось, что
замерзнуть - самая приятная смерть.
Штурман молчал, стараясь как можно теснее прижать к себе девушку,
заслонить ее от ветра и хоть немного согреть. Сомнительное, если подумать,
благодеяние - позволить ей замерзнуть последней.
Снег летел все так же монотонно и тихо. И в других условиях этот
дикий пейзаж, и сумрачное небо, и далекий темный лес показались бы
несомненно красивыми. Но не сейчас. Сейчас это больше походило на
изощренную насмешку судьбы. Спастись от внезапной и неминуемой гибели,
выпавшей остальным их товарищам, оказаться на кислородной планете с
биосферой, какой не находила еще ни одна экспедиция за всю историю
межзвездных полетов, и к тому же планете, так похожей на Землю, и только
для того, чтобы последние минуты жизни были отравлены ненужными,
терзающими душу мыслями.
Кибернетик хотел осознанной смерти. Для чего? Чтобы подвести итоги,
уйти с ощущением, что жизнь прожита по правилам. Правильная жизнь и
достойная смерть. Но отчего же сейчас, когда он все обдумал и приготовился
в душе, ничего, кроме острой обиды на нелепость происходящего?
Штурман, у которого мысли уме путались от холода, тоже никак не мог
поверить, что это - конец. Привыкшему, что все в жизни зависит от воли
человека, ему казалось диким собственное бессилие. Ты жив еще, не ранен я
не болен, полон сил - и не в силах ничего сделать и изменить. Можно пройти
еще километр или десять, через снег и мороз, но итог будет тот же.
Девушке было просто очень холодно и страшно. Ног и рук она уже не
чувствовала, и ледяная волна стояла возле самого сердца. И именно ее
обостренные отчаянным желанием выжить чувства уловили что-то вдруг
изменившееся в обстановке, новый, выпадающий из общего фона звук.
- Слышите? Что это?
Кибернетик вскинул голову, приподнялся, сбрасывая густо облепивший
спину и плечи снег.
Действительно - глухую тишину нарушил протяжный шорох, или, скорее,
шелестящий свист. По длинному полотому склону, вдоль которого они долго
шли, пока не потеряли последнюю надежду, сейчас быстро перемещалась какая
то темная точка, на глазах увеличиваясь, приобретая размерность, и вдруг
сразу, скачком превратилась в отчетливую фигуру. -
- Человек... - срывающимся шепотом сказала девушка и встала. Они с
кибернетиком, не отрываясь, смотрели на приближавшуюся фигуру. Только
штурман по-прежнему сидел, прикрыв глаза. Ему как раз сейчас стало все
равно, холод наконец исчез, и хотя он еще слышал слова, но уже не
улавливал их смысла.
- Абориген... - тоже шепотом подтвердил кибернетик. Отчаянная надежда
захлестнула сознание, но трезвая привычка исходить из худшего тут же
остерегла: - А если он сейчас подъедет, и топором по голове?
Чем этот вариант в конце концов будет хуже, он решить не успел.
Человек - действительно человек, весь в мехах и коже, заросший
светло-русой бородой и усами, на длинных и широких ярко-синих лыжах -
резко затормозил с поворотом, взметнув веер снега, и остановился в пяти
шагах, опираясь на блестящие, явно металлические папки.
С полминуты они молча смотрели друг на друга. Потом абориген
улыбнулся совершенно по-человечески и, странно растягивая слова, с
непривычными интонациями, но все равно понятно произнес низким хрипловатым
голосом:
- Если не ошибаюсь, земляки? В смысле - земляне? По-русски понимаете?
Это было дико, нелепо, невозможно, более чем невероятно, но - было!
Туземец вполне отчетливо говорил на русском, хотя и очень архаичном языке.
- Да... Земляне... Понимаем... - растерянно ответил кибернетик, и
абориген вдруг раскатисто захохотал, тут же оказался рядом, ударил его по
плечу тяжелой ладонью. Как-то очень быстро сбросил свое просторное меховое
одеяние, закутал в него девушку, рывком поставил на ноги штурмана,
встряхнул его так, что тот открыл наконец непонимающие, отсутствующие
глаза.
Потом в руке аборигена появился инструмент, визуально малознакомый
звездолетчикам, но оказавшийся не секирой или там каким-нибудь бердышем, а
именно топором, двумя ударами туземец свалил ближайшую молодую сосенку,
искрошил ствол на полуметровые куски, которые еще и рассек вдоль
стремительными точными взмахами сверкающего металла, особым образом
