рабочие беспрерывно подкидывали сухие побеги кактуса и кривые, колючие
ветки. Жара от такого костра было не много, но пряный дым разгонял
насекомых. Софи велела принести себе складной стул и расположилась у огня.
Из палатки Мариано доносился писк морзянки, свист, вой и всякая
радиокутерьма. Машадо сидел у входа, подвернув под себя ногу, и Софи вдруг
показалось, что он подслушивает. С одной стороны, Мариано не мог
передавать ничего такого, чего нельзя было бы слышать даже простому
носильщику, с другой стороны, между Мариано и меднокожим мулатом
существовала какая-то давняя привязанность.
Тем не менее Софи резко окликнула его и подозвала к костру, сама не
зная зачем.
- Машадо, - сказала она, когда он приблизился, - ты не знаешь
человека, инициалы которого А.М.М.К.?
При свете костра было видно, как передернулось сухое лицо мулата.
- А зачем это знать вам? - ответил он вопросом на вопрос. - Зачем это
знать вам? Каждый человек знает, как зовут его мать. Каждый бразилец знает
имя Конселейро. Если вы не привыкли к этому имени с пеленок, зачем вам
узнавать его сейчас?
Софи посмотрела на него снизу вверх, слегка приподняв брови.
Запальчивость мулата позабавила ее, хотя тон его был явно недопустим.
- Ты забываешься, Машадо, - сказала она лениво. - Тебе задан вопрос.
Отвечай коротко.
- На такие вопросы коротко не отвечают. Вы ехали сюда, чтобы попасть
в райскую страну, в страну-сказку, где цветные рабы смотрят вам в рот: да,
мадемуазель, слушаюсь, мадемуазель, будет исполнено, мадемуазель. Но
Бразилия - не такая страна. Она не такая с тех пор, как на этом самом
месте пролил свою кровь Антонио Мендес Масиэл Конселейро. Может быть, он
умер именно там, где горит наш костер.
Спать еще не хотелось, и и тому же Софи разбирало любопытство.
- Послушай, Машадо, а нельзя ли твоего героя называть как-нибудь
покороче? Мой бедный европейский язык не в силах выговорить ничего
подобного.
- Народ называл его коротко: "пастырь". Здесь построил он
город-крепость Канудус, здесь учил он свой народ выше всего ценить
свободу, и здесь он погиб вместе со всеми жителями Канудуса. Ни один
человек, способный держать в руках винтовку или хотя бы камень, не сдался
врагу. Их кости там, под зарослями каатинга.
- Ну, довольно, - сказала Софи. - Не понимаю только, почему ты мне
все это рассказываешь. Насколько я помню, ни я, ни мои ближайшие предки не
расстреливали этого твоего пастыря. Ступай спать.
- Я говорю это вам потому, что вы пришли на нашу землю.
- Мы пришли дать вам воду, осел. Можешь не возмущаться, твои дружки
ни слова не понимают по-французски. Дети ваших детей поставят нам
памятник. А теперь проваливай.
- В Минас-Жераис и Пернамбуку, в Пиауи и Сержипи десятки рек и сотни
долин, - медленно произнес мулат. - Но вы, чужаки, нарочно выбрали именно
эту, чтобы затопить наш Канудус. Берегитесь! Это священный город, где
прозвучали слова свободы!
Рядом с Машадо стояли рабочие, и по их лицам Софи вдруг увидела, что
им понятно, о чем говорит Машадо. Этого не хватало! Револьвер в палатке.
Мариано... Да будет ли защищать ее Мариано в случае стихийного бунта? Ведь
он тоже бразилец.
- Красная пропаганда в сертанах, - произнесла Софи, подымаясь и
потягиваясь. - Слова свободы... Дать им по ведру воды и два фунта маиса на
нос, и они выдали бы своего пастыря с ручками и с ножками. На деле свобода
легко заменяется жратвой и пойлом.
Машадо вскинул голову и неожиданно улыбнулся:
- Ты дочь рабов, - сказал он и плюнул ей под ноги.
Не думая о последствиях, она размахнулась и изо всех сил ударила
мулата.
Внезапно из темноты выбежал человек и упал перед Софи на землю,
касаясь пальцами ее ботинок.
В первую минуту она решила, что это житель поселка, расположенного
выше по течению реки. Но лежавший поднял голову, и Софи услышала
испуганные вскрики рабочих. Незнакомец приподнялся, и рабочие в одно
мгновение исчезли в ночной темноте.
Последним был Машадо.
Неизвестный поднялся.
- Вы пришли из поселка? - начала Софи.
Тот не шевельнулся. Как жаль, что этот мерзавец Машадо сбежал. Было
ясно, что необходим квалифицированный переводчик.
- Мсье да Пальха! - крикнула Софи через плечо.
Полог палатки зашелестел, и девушка услышала, что Мариано остановился
за ее спиной.
- Где вы раздобыли этого серого, мадемуазель?
При мерцающем свете костра Софи не успела разглядеть незнакомца как
следует. Но теперь она видела, что он не похож ни на европейца, ни на
аборигена. Серая кожа как серые лохмотья. Держался незнакомец прямо, но с
видимым трудом. Можно было предположить, что он прошел не один десяток
километров без воды и пищи. Софи и Мариано смотрели на него в
замешательстве, не зная, что предпринять.
- Он вышел из темноты, - отвечая на вопрос молодого человека,
проговорила Софи. - Выбежал как раз в ту минуту, когда ваши
соотечественники собирались поступить со мной так же, как туземцы с
капитаном Куком. Этот несчастный упал у костра, и ваши смельчаки
разбежались, вопя что-то несусветное. Вид у них был такой, словно перед
ними появился сам дьявол.
- Рабочие были с вами непочтительны? Я предупреждал вас, мадемуазель
Берже, что первое время вы должны вести все переговоры только через меня и
Машадо. Но... замечаете, что он абсолютно не понимает нас?
- Вы знаете местные наречия. Попробуйте хотя бы приблизительно
договориться с ним.
Мариано заговорил с пришедшим; он слушал внимательно и, как
показалось молодым людям, чуточку снисходительно.
- Не понимает, - констатировал Мариано. - Это не бразилец, я вам
гарантирую. И вообще не житель Латинской Америки. Взгляните на его римский
профиль, тонкие губы. Или мне кажется, или у него совершенно отсутствуют
брови и ресницы.
- Типичный монстр, - кивнула Софи. - Несмотря на римский профиль. Но
что нам с ним делать?
- По-моему, прежде всего накормить, - предложил Мариано.
- Ввести его в нашу палатку?
- Ну, зачем же, вынесем столик сюда, к костру.
Никого из рабочих так и не было видно. "Трусливые мерзавцы, - шипела
Софи, - завтра же рассчитаю половину". Незнакомец все так же неподвижно
стоял у костра, словно все происходящее его не касалось. Мариано подошел к
нему и тронул его за плечо. Незнакомец вздрогнул, взгляд его сразу стал
осмысленным, и Мариано подумал, что тот, вероятно, спал стоя и с открытыми
глазами.
Да Пальха подвел гостя к столу к усадил на складной стул.
- Одну минуту, - сказала Софи и побежала в палатку. Она вернулась
тотчас же и, нагнувшись сзади над Мариано, сунула ему что-то тяжелое в
боковой карман куртки. Молодой человек опустил руку в карман: это был
револьвер.
- Ужин начался в теплой, дружественной обстановке, - прокомментировал
Мариано и положил на тарелку гостя порцию дымящихся бобов.
Незнакомец обнюхал еду, потом быстро погрузил в нее указательные
пальцы обеих рук и, действуя ими, как деревянными палочками, начал есть
неторопливо, но с видимым наслаждением. Очистив тарелку таким образом, он
ее старательно вылизал, откинулся на спинку стула и издал неопределенный
стонущий звук, который можно было расценить только как выражение острого
блаженства.
Ни Мариано, ни Софи не притронулись к еде. Их обоих переполняла
невыносимая смесь жалости и отвращения, сострадания и брезгливости.
Вызвано это было даже не странным способом принятия пищи. Их ошеломило
другое: на негнущихся серых пальцах пришельца не было ногтей. Не то что
они были кем-то сорваны - нет: их явно не было никогда.
- Теперь я понимаю, - прошептала Софи. - Этот несчастный урод
все-таки европеец, вернее сын европейских родителей. Такие дети, я знаю,
рождаются у людей, работающих с радиоактивными веществами. Самым
правильным было бы убить его еще младенцем.
- Мадемуазель Берже, я все-таки не уверен, что он ничего не понимает.
Будьте осторожнее.
- Ох, да Пальха, вы думаете, ему самому это не приходило в голову?
Ручаюсь, что не раз. Дайте-ка ему лучше еще чего-нибудь.
Мариано достал коробку сардин и принялся ее открывать, искоса
поглядывая на гостя.
- Боюсь, что вы неправы, - заметил он. - Этому человеку не меньше
тридцати лет. Тогда еще не было никакой атомной бомбы, слава богу.
- Но исследования велись, и как раз без соблюдения техники
безопасности.
- Может быть. Но он не понимает местных наречий, и потом его способ
питаться...
- Наверное, и это можно как-то объяснить.
Мариано пожал плечами и протянул гостю открытую коробочку с
сардинами. Но незнакомец вдруг шарахнулся в сторону, замахал руками, и его
всего затрясло, словно от страха или отвращения. Он не успокоился, пока
злополучная жестянка не была отнесена в палатку.
- Ну, ладно, - сказал Мариано, - пока закипает кофе, попробуем
объясниться при помощи карандаша и бумаги. Боюсь, что бедняга просто
глухонемой.
Карандаш и бумага появились на столе; придвинутые к незнакомцу, они
не произвели на него никакого впечатления. Молодые люди разочарованно
переглянулись.
- Начну-ка я сам, - предложил Мариано и, взяв карандаш, принялся
кое-как изображать усатого ковбоя. Глаза незнакомца округлились, он
выхватил карандаш, обнюхал его, поднес к уху, словно прислушиваясь, потом
быстро придвинул бумагу к себе и начал наносить на нее непонятные
волнистые линии, зигзаги и пятна. Это была радость дикаря, получившего ни
с чем не сравнимую игрушку.
- Придется завтра заехать в Жеремуабу и сдать его местным властям.
Бедняга заслуживает приюта умалишенных.
Между тем незнакомец начал издавать какие-то странные звуки;
увлеченный рисунком, он, по-видимому, сам не замечал, что они
непроизвольно вырываются у него. Наверное, это была песня, потому что
звучали только гласные различной тональности.
- Мариано, - вскрикнула вдруг девушка, - вы видите, что он рисует?
Это же план местности!
- Черт меня подери, это карта окрестных штатов. Да, это Васа Баррис,
ее характерные изгибы... Но ведь для того, чтобы нарисовать такой план,
надо видеть местность с самолета!
- Нарисуйте ему самолет, - посоветовала Софи.
Самолет был изображен и передан незнакомцу: тот крутил рисунок так и
этак, переворачивал вверх ногами, в конце концов пририсовал ему лапы,
глаза и клюв. Затем вернулся к первому рисунку. У изгиба Васа Баррис он
поставил крестик. "Наш лагерь", - прошептала Софи. Потом он несколько
помедлил и поставил второй крест в левом верхнем углу листа. Рядом со
вторым крестом он изобразил продолговатый овальный предмет.
- Галоша, - предположил Мариано.
- Или лодка.
Возле предполагаемой галоши появились крошечные пляшущие человечки;
три фигурки, покрупнее других, были расположены горизонтально. От их голов
расходились радиальные лучики. Точно такую же фигурку, с волосиками-лучами
вокруг головы, он нарисовал у первого креста, обозначавшего лагерь близ
Канудуса.
Затем он выразительно постучал пальцем себя в грудь и указал на
четвертую фигурку.
- Он хочет сказать, что это он, - догадалась Софи. - Но зачем он
нарисовал себе волосы? Ведь он абсолютно лыс.
- Наверное, это означает, что он считает себя святым.
- Или мудрецом.
- Это нетрудно проверить, - сказал Мариано и начертил прямоугольный
треугольник. На двух катетах он нарисовал квадраты и протянул
