уверенностью, сколько у нас осталось шансов. Кое-кто считает уже почти
необходимым произвести некоторые изменения в природе человека, с тем чтобы
победить его. Чем это кончится, не знаю. На что я покушаюсь сейчас - это
купить время, замедлить, насколько возможно, ход вещей, хотя бы пока я
продолжаю исследовать вопрос. Принятие решения теперь, на Генеральной
Ассамблее ООН, поможет в этом, поможет существенно. Я знал, что
голосование пройдет закрыто. Вот почему я и подготовил спектакль - ваше
убийство. Я надеялся, что предложение убитого мученика получит
дополнительные шансы на принятие. В последний момент, однако, я осознал,
что мой расчет, моя жертва не позволят мне оставаться постоянно
хладнокровным. Я был обязан дать вам столь длительное объяснение. Хотя
предотвращать убийство уже слишком поздно. Да и нет необходимости. Я
обладаю способностью манипулировать физиологией живущего, сводя ее в
точку, где результат тот же, что и в результате остановки времени. Вот я и
сделал это, чтобы дать вам объяснение, предоставить вам выбор.
- Выбор?
Незнакомец кивнул.
- Я могу использовать почти каждого. Почти...
- Понятно, - произнес Ван Дайн. - Я уже вижу, что моя смерть могла бы
внести изменения... Но, в любом случае, кто вы?
Смуглолицый человек покачал головой.
- Сейчас просто не время рассказывать вам мою историю, потому что она
длинней, чем вся история Земли. Что же до имени... Я утратил счет своим
именам. Можно сказать, что я ранний эксперимент тех, что принесли сюда
зло. Но прежде, чем они меня захватили, я сумел завладеть несколькими их
ценностями. Периодически они делали попытки погубить меня и мою женщину,
но им никогда не удавалось вырвать из нас наши жизни. На множестве путей
они ставили передо мной дополнительные помехи, и долгие годы мы потратили
на создание специальной защиты. То есть я... Я их враг! Вот и все. Этого
вполне достаточно.
- Очень хорошо! - сказал Ван Дайн, выпрямляясь. Он снова оглядел
город, повернулся, пересек крышу и осмотрел темную реку. - Очень хорошо.
Спустя некоторое время он обернулся назад и посмотрел на
смуглолицего.
- Перенеси меня обратно, вниз.
Тот порылся в своей сумке и через мгновение протянул руку Ван Дайну.
Они покинули крышу.
Спустившись, двое вошли в здание. Ван Дайн направился в зал
Ассамблеи. Когда он оглянулся, чтобы сказать пару слов смуглолицему
человеку, то обнаружил, что незнакомца больше нет.
Ван Дайн продолжал идти: вошел в зал, зашагал обратно вдоль того же
прохода, который недавно покинул. Постоял возле человека с револьвером,
изучая его искаженное лицо. Отметил положение пули - она значительно
продвинулась за время его отсутствия. Затем, взойдя на подиум, Ван Дайн
вновь обратился к аналою, на котором лежала, его речь.
Он собрал листки, взял их в руку. Потом взглянул на флаг Объединенных
Наций - голубой, с белым кругом в центре. При этом ему показалось, что
краешком глаза он уловил какое-то движение. Затем что-то его ударило, и мы
- он - я...
Повалившись грудью на аналой, он - мы - видит белый круг на голубом
поле, а вокруг все еще растет смутный и...
Он - я...
Я... Я есть - я.
Я!
Я есть! Я есть! Я существую!..
...Он лежал там, едва дыша. Кровотечение остановилось.
Уже ночь, и женщина сотворила костер, укрыв мужчину шкурами зверей.
Он очень замерз. Она принесла ему воды в широкой раковине. Я начинаю
кое-что понимать.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
Ричард Гиз шел по холмам, стеком обезглавливая цветы. Нет более
занятной выпуклости на нашей Земле, чем северный Нью-Мексико, тем более
когда лето принимает его в объятия и вносит в наилучшую, ласковую пору. Но
глаза Ричарда Гиза в тот день никакими декорациями не интересовались.
Зрение его было обращено на него самого.
Спустившись в овраг, он следовал по нему до разветвления, где в
нерешительности остановился. В конце концов он вздохнул, уселся на камень
в тени противоположной стены и сидел, рассматривая волны пыли.
- Проклятье! - сказал он немного погодя, и снова: - Проклятье!
Во многом Ричард Гиз был сходен с местными сельскими жителями, хотя
рожден был в городе Нью-Джерси и свои сорок с лишним лет прожил в основном
в городах. Ричард - плотный, хорошо загорелый мужчина, с волосами
серо-песочного цвета, более темными на тыльной стороне его рук с
узловатыми пальцами, в которых он сжимал стек: темные глаза широко
расставлены у поломанного носа.
Нет, он не был без ума от гор, пиний, скал, кактусов, хлопковых
полей. Ричард был президентом Международного союза операторов телепатии и,
несмотря на громадную производительность связи двадцать первого века,
существенной частью которой он сам являлся, президент избрал бы нечто
более комфортабельное, где-то в мире больших городов, предпочтительно на
Востоке. Правда, он уже имел в подобных местах офисы, но его донимала та
же проблема, которая возникала перед всеми телепатами, имеющими маленьких
детей: основать резиденцию в уединенном месте. Только с Денни что-то все
не ладилось...
Применив свои особые способности, Ричард спустился вниз, в
инфрасознание пробирающегося между камнями жучка.
...Мир состоит из грубых тканей и массивных форм, из поразительных
ароматов и исключительных тактильных ощущений...
Ричард помахивал стеком и следил за ощущениями бедолаги, а они
сокращались до ничто, и скоро их передвижение окончательно затухло. Еще не
вся правда была в том, что удобно иметь дело с отзывчивым эмпатическим
партнером. Иногда незаменимо полезной для канала информации бывает
возможность перекрыть его.
В последние недели, когда стало обнаруживаться все яснее, что с сыном
что-то по-прежнему неладно, прогулки Ричарда участились. Кроме усиления
усталости, была возможность улавливать вблизи ребенка его чувства, но
Ричарду чрезвычайно не нравилось строить мысленную защиту вокруг Вики.
Чтобы поразмыслить об этом, неплохо бы удрать в какое-нибудь другое
местечко.
- Проклятье!
Он пошевелил жука, наблюдающего за тем, как за ним наблюдает человек.
Возможно, на этот раз доктор найдет, что доброе можно сказать родителям
Денни.
Виктория Гиз ухаживала за растениями. Она поливала их, опрыскивала,
пропалывала; отщипывала умершие листья, добавляла удобрения, переносила
вазы из палисадника во внутренний двор, выставляла их на скамью,
перемещала с освещенных солнцем мест в тень и наоборот; мысленно она их
ласкала. Синие короткие цветки, а здесь белая петля, там - красный носовой
платок, а вон - словно кожаные сандалии... Как бы ни была огорчена сама
Виктория, растения всегда получали от нее больше, нежели полезное для них
внимание. Зеленые глаза ее украдкой наблюдали за жизнью мира растений, она
обнаруживала расхитителей насекомых, наносила точный удар, - и враг
поникал, словно увянув, и падал на взрыхленную землю. Виктория сознавала,
что в таких случаях допускала прорыв эмоционально неправильного
руководства. Пусть так, но это было эффективно.
В этот день она не обязана была скрывать собственные мысли и
ощущения. Кроме всего прочего, это занимало гораздо больше времени, чем
она предвидела. Доктор был все еще здесь, с Денни, и Дик, вероятно, уже
давно хотел возвратиться. Вот только его нетерпение могло бы обнаружить
себя чуть более явно, а темно-синие петунии все еще выглядят томимыми
жаждой.
Когда она ощипывала сзади папоротник спаржи, робкая, вопрошающая
мысль пришла ей в голову: "А все ли в порядке?" Виктория ощутила
присутствие Дика, представила ландшафт, по которому он двигался, сухой и
каменистый, дом на вершине холма. Дик проходил вдоль узкого оврага на
север.
"Не знаю, - отвечала она ему. - Он все еще там, с ним".
Она ощущала его, следя за его шагом, ловила шепот его чувств.
"Вряд ли он пробудет еще долго", - добавила она.
Несколькими минутами позднее Виктория услышала, как в доме закрылась
дверь.
"Торопится, - послала она тотчас же. - Думаю, закончил".
Виктория прошла через ворота, закрыла их за собой, двинулась по кругу
к южной стене. Здесь росли только ноготки. Ни она, ни Дик никогда не
думали, что цветы необходимы какие-то особенные. Виктория склонилась к
ноготкам.
- Миссис Гиз? - слабо донесся голос доктора Уинчелла из глубины дома.
Она помедлила, наблюдая за цветами. Еще через минуту или...
- Миссис Гиз, да где же вы?
Теперь зовут из палисадника. Разговор. Дик возвратился! Она вздохнула
и двинулась обратно, на голоса.
Входя в комнату. Виктория окинула взглядом своего мужа и доктора,
которые сидели в креслах друг к другу лицом, осененные геранями. Доктор
Уинчелл был молодым, большим мужчиной, румяный, с излишком веса. Его
волосы цвета соломы уже изрядно поредели.
- Миссис Гиз! - сказал он, когда она появилась, и сделал вид, будто
хочет подняться из кресла.
Виктория уселась на софу напротив них, и он успокоился, погрузившись
обратно в кожаные объятия.
- Я только что объяснял вашему мужу, что еще слишком рано давать
рискованный прогноз, но...
"Давайте, выкладывайте прямо", - вмешался Дик. Уинчелл взглянул на
Вики. Она чуть наклонила голову, не отрываясь взглядом от его глаз.
- Отлично, - продолжил доктор, не желая, уходить с чисто словесного
уровня. - Ситуация не самая ободряющая, но вы должны иметь в виду, что он
еще дитя, то есть существо, приспосабливающееся очень легко, и тот факт,
что столь изолированное место...
- Повреждения непоправимые? - спросил Ричард.
- Для меня ответить на ваш вопрос сейчас невозможно. Вы пробыли
совсем недолго, и...
- Когда же вы сможете сказать точно?
- И снова я не могу вам ответить...
- А вообще есть что-то, о чем вы можете мне рассказать, Ричард? -
проговорила Вики. - Пожалуйста...
- Все в порядке, - сказал Уинчелл. - На самом деле я могу рассказать
вам больше о причинах случившегося.
- Начинайте.
- Впервые я увидел Денни, когда вы жили за двадцать миль от
ближайшего города, - хороший защитный барьер, построенный на общепринятых
основах, известных всем телепатам. Ребенок-телепат достаточно удален от
непрерывного воздействия мыслей горожан, - достаточно, чтобы сохранить
непосредственность восприятия. Деннис, однако, проявлял все признаки рано
пробудившихся способностей к восприятию и взаимодействию с другими
телепатами и уходил в кататонию. Никто из вас не страдал страхами того
рода, который мог ее вызвать. Врачи предполагали, что некоторая физическая
аномалия местности могла повысить восприимчивость Денниса или какой-нибудь
из поселков поблизости дал приют человеку - мощному излучателю мыслей,
необычайно горестных для ребенка. Тогда мы рекомендовали вам перебраться в
отдаленный уголок и пронаблюдать, не прояснятся ли обстоятельства
самотеком.
Ричард Гиз покачал головой.
- С тех пор мы переезжали шесть раз! Руководствуясь тем же так
называемым доводом. Ребенку уже тринадцать лет. Он не разговаривает, он не
гуляет. Сиделке до сих пор приходится переодевать его и мыть. Все говорят,
что больница - это уж совсем крайний случай, и пока я могу присоединиться
к этому мнению. Но мы все начинаем снова - и с тем же результатом.
- Да, - сказал Уинчелл. - Положение мальчика оставалось, в сущности,
неизменным. Он все еще под воздействием той, первоначальной травмы.
- Значит, переезд ничего не дал, - заметил Ричард.
- Я не это имел в виду. Цель усилий достаточно ясна: в будущем
