себя премерзко.
Руки и ноги у меня были связаны прочными кожаными ремнями, песок и
мелкие камешки служили подушкой, а заодно и матрасом, рот, нос, глаза и
уши забиты пылью - отличная добыча для всяческих микробов. Я хотел пить,
был голоден, весь в синяках и меня отчаянно трясло. Вспомнились слова
одного из моих бывших кураторов, доктора Мерими: "Вы являетесь живым
примером абсурдности всего сущего".
Из этих слов ясно, что Мерими специализировался на французской
литературе середины двадцатого века. И все же, все же, может быть, его
искаженные толстыми стеклами очков глаза как раз и заглянули в самую суть
моего нынешнего положения. Несмотря на то что он покинул университет уже
довольно-таки давно, окутанный дымкой какой-то скандальной истории, в
которой были замешаны девушка, карлик и осел - или как раз благодаря
этому, - Мерими в последние годы стал чем-то вроде оракула в моем личном
космосе, и его слова теперь часто возвращаются ко мне в обстоятельствах,
не имеющих ничего общего с предварительной беседой, которую проводит
куратор со студентом в начале семестра.
Обжигающий песок окатывал меня этими словами целый день, а потом
холодный ночной ветер шептал их, словно надоевший припев песенки, мне в
ухо, которое превратилось в подгоревшую телячью отбивную: "Вы являетесь
живым примером абсурдности всего сущего".
Если задуматься над этими словами, их можно интерпретировать
множеством самых разнообразных способов, а у меня была масса свободного
времени - в данный момент. С одной стороны, можно подумать о сущем. С
другой, о живом. Или, например, об абсурдности.
Ах да. Руки..
Я попытался пошевелить пальцами и не понял, слушаются они меня или
нет. Вполне может быть, что их там и вовсе нет, а я стал жертвой фантомных
болей. На случай, если пальцы все-таки на месте, я некоторое время
размышлял о гангрене.
Проклятье. И еще раз - проклятье. Очень огорчительно все это.
Семестр начался, и я уехал. Договорившись о пересылке всей моей
корреспонденции Ральфу, с которым мы вместе владели антикварной лавкой, я
направился на запад, задержался по дороге ненадолго в Сан-Франциско,
Гонолулу и Токио. Прошло несколько недель. Тихо и спокойно. Потом я провел
пару дней в Сиднее - ровно столько, сколько мне было нужно, чтобы получить
причитающуюся мне дозу неприятностей. Они возникли в тот момент, когда я
решил взобраться на напоминающий громадную рыбину оперный театр,
выстроенный на мысе Бенелонг, совсем недалеко от гавани.
Я покинул город хромая и с дисциплинарным взысканием в кармане.
Полетел в Алис-Спрингс. Забрал там воздушный скутер, который заказал
заранее. Отправился в путь ранним утром, до того как невыносимая дневная
жара и свет разума вступили в свои законные права. Местность показалась
мне подходящей для тренировочных занятий будущих святых, чтобы они заранее
могли подготовиться к тому, что их ждет. Несколько часов ушло на поиски
подходящего места и на устройство лагеря. Я не предполагал, что пробуду
здесь долго.
В том районе найдены наскальные рисунки, довольно старые, занимающие
площадь, равняющуюся примерно двум тысячам квадратных футов. Местные
аборигены утверждают, что не имеют ни малейшего представления о том,
откуда взялись эти рисунки и с какой целью были сделаны. Я видел
фотографии, но мне хотелось взглянуть на них собственными глазами, сделать
несколько своих снимков, скопировать парочку рисунков и потратить немного
времени на раскопки.
Я вернулся в тень своего убежища, выпил лимонада и, попытавшись
успокоиться, начал рассматривать высеченные на камне рисунки. Хотя сам я
очень редко занимаюсь рисованием на стенах, я всегда сопереживал тем, кто
считал необходимым именно таким способом осчастливить своих потомков.
Чем глубже ты погружаешься в прошлое, тем интереснее тебе становится.
Возможно, правы те, кто утверждает, что наскальная живопись родилась во
времена троглодитов, когда какой-нибудь новоиспеченный художник находился
в месте, служившем сортиром, - что-то вроде изобразительной сублимации
самого примитивного, с точки зрения эволюционного процесса, способа
разметки территории. Однако, любому должно быть очевидно, что, когда люди
начали штурмовать горы и карабкаться на стены для того, чтобы оставить там
примеры своего искусства, из обычного времяпрепровождения этот вид
деятельности превратился в одну из форм живописи.
Я не раз размышлял о том парне из времен мастодонтов, который первым
остановился возле скалы или стены пещеры и начал с интересом ее
разглядывать. "Интересно, - задавал я сам себе вопрос, - что заставило его
вдруг полезть наверх, чтобы нацарапать на камне свои каракули?" Меня
страшно занимало, что он чувствовал в тот момент. И как отнеслось к этому
общественное мнение. Собратья вполне могли проделать в художнике
достаточное количество дырок, чтобы вселившийся в него подозрительный дух
мог спокойно покинуть бренное тело. А может, смелая инициатива была охотно
подхвачена многими, потому что творческие способности наших далеких
предков только и ждали подходящей возможности вырваться наружу, и их
необычное проявление считалось таким же естественным, как откручивание
ушей. Невозможно ответить на все эти вопросы наверняка. И очень трудно
оставаться равнодушным.
Как бы там ни было, днем я сделал собственные фотографии рисунков, а
вечером и на следующее утро выкопал несколько ямок. Большую часть второго
дня я посвятил копированию рисунков и фотографиям. Продолжал раскопки и
нашел предмет, похожий на тупую каменную стамеску. На следующее утро мне
не повезло: я не раскопал ничего интересного, хотя работал гораздо дольше,
чем собирался.
Потом я вернулся в тень своей палатки, чтобы обработать ссадины и
царапины и восстановить баланс жидкости в организме. Сделал заметки о том,
чем занимался все утро, и записал несколько собственных, достаточно свежих
мыслей на предмет всего этого предприятия. Около часа дня я перекусил, а
потом снова вернулся к своим записям.
Почти сразу после трех над палаткой пронесся аэробиль, повернул и
начал снижаться. У меня его поведение вызвало легкое беспокойство,
поскольку я не имел никакого официального разрешения заниматься тем, чем
занимался. Где-то на листке бумаги или на карточке, а может быть, на
пленке - впрочем, возможно, на том, другом и третьем - я числился
туристом. Мне не было известно, нужно ли иметь разрешение на то, что я тут
делал, но я всерьез подозревал, что получение такого разрешения -
процедура обязательная. Время значит для меня очень много, бумажная
волокита отнимает его, а я всегда был уверен, что имею полное право делать
то, что мне никто не может помешать делать. Иногда, правда, приходится
прикладывать достаточные усилия для того, чтобы моя деятельность
оставалась скрытой от посторонних глаз. Все это совсем не так плохо, как
звучит, поскольку я приличный, цивилизованный и приятный во всех
отношениях парень.
Итак, прикрыв глаза рукой от ослепительно ярко-синего сияния, я
пытался придумать способ убедить в этом представителей власти. Пожалуй,
лучше всего будет что-нибудь наврать.
Аэробиль приземлился, и из него вышли двое. На вид они совсем не были
похожи на официальных лиц, но я всегда делал скидку на обстоятельства и
местные обычаи, поэтому встал, чтобы поприветствовать их. Один из мужчин
был примерно одного со мной роста - то есть немного меньше шести футов,
довольно плотного телосложения, с небольшим животиком. Светлые волосы и
глаза, легкий загар. И пот - ручьями. Его приятель, который был на
несколько дюймов выше и на несколько тонов темнее, сердито откинул прядь
непослушных черных волос со лба, когда пошел в мою сторону. Худой, в
прекрасной спортивной форме. На ногах у обоих были городские башмаки, а не
подходящие к данному случаю сапоги. Отсутствие головных уборов в такую
жару показалось мне несколько странным.
- Фред Кассиди? - спросил первый мужчина, остановившись в нескольких
шагах от меня и повернувшись, чтобы рассмотреть стену с рисунками и
траншею, которую я выкопал.
- Да, - ответил я. - Собственной персоной.
Он достал удививший меня своей изящностью тонкий носовой платок и
вытер им лицо.
- Нашел то, что искал?
- А я ничего особенного не искал, - сообщил я ему.
- Такое впечатление, что ты тут неплохо потрудился, - хихикнув,
заявил мне толстяк, - чтобы найти это "ничего".
- Это исследовательская траншея, - объяснил я.
- А что ты тут исследуешь?
- Может, скажете мне, кто вы такие и почему задаете вопросы? -
поинтересовался я.
Ноль внимания.
Толстяк направился к моей траншее, прошел вдоль нее, несколько раз
остановился, чтобы заглянуть внутрь. Пока он этим занимался, его приятель
подошел к моей палатке, потянулся к рюкзаку, и я что-то крикнул ему, но он
все равно открыл рюкзак и высыпал содержимое на землю.
Я добрался до него как раз в тот момент, когда он разглядывал мои
бритвенные принадлежности. Он скинул мою руку, а когда я снова попытался
схватить его, сильно толкнул меня. Я споткнулся. И, еще не успев упасть,
сообразил, что они не полицейские.
Не поднимаясь на ноги, я сильно врезал ему по голени каблуком сапога.
Результат получился не таким впечатляющим, как в тот раз, когда я ударил
Пола Байлера в пах, но для моих целей этого было вполне достаточно.
Вскочив на ноги, я нанес парню прицельный удар в челюсть. Он упал и
остался неподвижно лежать. Совсем неплохо для одного удара. Если бы я смог
это сделать, не держа в руке камень, то представлял бы опасность для
окружающих.
Мой триумф длился всего несколько секунд. А потом мне на спину
обрушился целый мешок пушечных ядер - такое, во всяком случае, у меня
возникло ощущение.
На меня напали сзади и швырнули на землю, что было совсем
неспортивно. Толстяк оказался гораздо подвижнее, чем можно было судить по
его внешности, и когда он ловко заломил мне руку за спину и схватил за
волосы, я начал понимать, что большая часть его массы приходилась на
тренированные мышцы. А то, что я принял за животик, было железобетонным
брюшным прессом атлета.
- Ну ладно, Фред. Кажется, пришло время поговорить, - сказал он.
Звездный танец...
Я лежал на земле и ничего не понимал: я был избит, оглушен, наполнен
болью и думал о том, что профессор Мерими оказался очень близок к
неподвижному, холодному центру всего сущего, где обитают определения.
Абсурд - мертвец протягивает мне руку помощи.
Я лежал и беззвучно ругал себя, вспоминая свои действия, пока краем
глаза не заметил, как по южной границе моего тела двигается маленькое
темное пушистое существо. Оно остановилось, посмотрело на меня и снова
устремилось вперед. Я ни секунды не сомневался, что это какой-то хищник.
После отчаянных попыток унять дрожь мне удалось сделать вид, что я пожимаю
плечами. Звать на помощь не было никакого смысла. Абсолютно никакого.
Покинув этот мир таким способом, я смогу одержать верх над своими врагами.
Некоторое утешение.
Так что я попытался развить в себе стоицизм, одновременно стараясь
получше рассмотреть зверя. Он дотронулся до моей правой ноги, и я
конвульсивно дернулся, хотя и не почувствовал никакой боли. Прошло
некоторое время, и зверь перебрался к левому боку. Может, он съел мою
онемевшую ногу? Интересно, понравилась она ему?
Спустя еще несколько секунд существо вновь повернулось и двинулось
наверх, вдоль моего левого бока, а я, наконец, сумел его рассмотреть - это
