оно без дверей и без окон. Я часто
пытался убить его снова. Не знаю,
что это такое. Лишь Сет мог ответить
на этот вопрос и при помощи Жезла.
Но - живо оно и - по-прежнему плачет,
и, если когда-нибудь сможет прорваться, -
убьет оно Жизнь, что на Средних Мирах.
Осирис с Анубисом власть поделили
за этой атакой. Смолчал я. Поскольку
я должен остаться на страже, покуда
не будет оно уничтожено. Вскоре
на станциях многих и ангелы стали
друг с другом сражаться. Их войны продлились
лет тридцать. А после - Осирис с Анубисом
то, что, осталось, пожали совместно.
И - нет этих станций.
Теперь эти двое волнами Энергий
должны управлять, подвергая народы
чуме или войнам. Достичь равновесий
от мирных воздействий путем постепенным
и с помощью станций - значительно легче...
Они не способны идти по-другому,
поскольку боятся двумнения или
дележки энергий, которые взяли
путем беззаконья. И даже друг с другом
они договор заключить не сумели.
Когда Безымянное я уничтожу
и путь, наконец, отыщу для убийства,
я силу энергий своих переброшу,
смещу моих Ангелов, двух, что остались...
И это - труда не потребует. Руки
мне новые будут нужны, чтобы волю
мою воплотить. Было б гибельно просто
убрать тех, кто может работать с волнами...
Когда я добьюсь всего этого, сразу
я, мощь этих станций собрав воедино,
1 Стихотворный перевод здесь, прежде и далее С. Барышевой
ТЕБЯ ВОПЛОЩУ, О БЛАГАЯ НЕФИТА...
...Нефита плачет у моря: - Это невозможно! Этого никогда
не будет! - и Принц-Который-был-Тысячей встает и протягивает
руки.
В облаке, парящем перед ним, возникает прозрачный силуэт
женщины. Капельки лота усеивают его лоб, и образ Нефиты
становится почти отчетливым. Он делает шаг, пытается обнять ее,
но руки ловят только дым, и имя Принца, грозное имя Тот, бьется
как рыдание в ушах Того-Кто-был-Тысячей... Затем он стоит
совсем один, и волны одного моря плещут у его ног, а волны
другого - перекатываются над Головой, и прозрачные звезды в
небе - это рыбьи желудки, переваривающие рыбью пищу.
Глаза его увлажняются, а губы шепчут проклятья, ибо он
понимает - еще немного, и Нефита сама освободит себя.
Навсегда... Он зовет ее, но нет ответа, нет даже отклика эха.
Теперь он знает, что Безымянное умрет. Он бросает камень в
океан, и камень не возвращается.
Скрестив руки. Принц исчезает. Отпечатки ног расплываются
на песке.
Пронзительно кричат морские птицы, и неуклюжая рептилия
поднимает зеленую голову над волнами, качает длинной шеей и
погружается в океан.
МАРАЧЕК
Взгляните теперь на Цитадель Марачека, что в сердце
Средних Миров...
Она мертвая. Все здесь мертвое. Сюда
Принц-Который-когда-то-был-Богом приходит часто: здесь никто не
мешает ему размышлять о многом.
На Марачеке нет океанов. Осталось лишь несколько ключей,
солоноватых и пахнущих псиной. Солнце его - крошечная
красноватая звезда, давно уставшая светить, слишком
высокомерная или слишком ленивая, чтобы однажды стать новой и
умереть во вспышке славы - она льет свой бессильный свет, и
уродливые каменные глыбы отбрасывают синеватые тени на
оранжево-серые пески, бесконечно перебираемые ветрами; звезды
над Марачеком можно видеть даже в полдень, а вечером они
достигают яркости неоновых ламп над открытыми всем ветрам
равнинами; Марачек - плоский мир, но воздушные потоки
переделывают его бесплодную поверхность дважды в день, пытаясь
достичь совершенства, нагромождая и разбрасывая горы песка и
все тоньше и тоньше перемалывая его зерна - так что пыль утра
и сумерек весь день висит желтоватым туманом, и оттого с любой
стороны Марачек кажется тусклым глазом, подернутым зыбкой
пеленой; ветер превращает горы в равнины, воздвигает и
разрушает скалы, бесконечно зарывая все и раскапывая... - это
Марачек, опустевшая сцена славы, пышности и великолепия; но
кроме всего этого на Марачеке есть нечто, всем своим видом
свидетельствующее о подлинности, - Цитадель, которая будет
существовать, пока существует сам Марачек, хотя пески придут и
уйдут от нее много раз, прежде чем наступит час окончательного
распада; она так стара, что никто не может сказать с
уверенностью, была ли она вообще когда-либо построена, Цитадель
- быть может, самый древний город во Вселенной, разрушавшийся
и восстанавливавшийся - кто знает, сколько раз - на том же
самом месте, снова и снова , - возможно, с - самого
воображаемого начала великой иллюзии по имени Время; Цитадель,
которая самим своим существованием свидетельствует, что
некоторым вещам дано продолжаться почти бесконечно, и они,
пусть даже впавшие в оскудение и упадок, существуют невзирая на
все превратности - это о них написал Фрамин в "Той, что гордо
застыла в Вечности": "...И сладость распада вовек не коснется
порталов твоих, ибо ты Неизменность, застывшая каплей в смоле
янтаря..." - Цитадель Марачека - Карнака, изначальный город,
но обитатели оголишь насекомые и рептилии, пожирающие друг
друга; и только один из обитателей этого мира занят сейчас
совсем другим - жаба, сидящая под опрокинутым бокалом на
древнем столе в самой высокой, северо-восточной башне Марачека,
- она кажется спящей в этот миг, когда больное солнце
поднимается из пыли и сумерек и свет звезд слабеет. Это -
Марачек.
Фрамин и Мадрак входят сюда через ворота, открытые на
Блисе, и опускают свою ношу на древний стол, высеченный из
единого куска странной розовой субстанции, которой не может
коснуться разрушением само Время.
Здесь призраки чудовищ и Сета, вечно побеждающего их,
ведут нескончаемую битву сквозь мрамор воспоминаний - сквозь
стены и башни разрушаемой и восстанавливаемой Цитадели
Марачека, древнейшего города во Вселенной.
Франки вправляет руку и ступню Генерала; он поворачивает
его голову так, что лицо снова обращено вперед, и укрепляет его
шею, чтобы она могла держать голову.
- Что с другим? -спрашивает он. Мадрак, приподняв правое
веко Оакима, всматривается в его зрачок и щупает пульс.
- Шок, я полагаю. Кого-нибудь раньше выхватывали из битвы
фуги?
- Кажется, нет. Мы, несомненно, открыли новый синдром -
я назову его "усталость фуги" или "темпоральный шок". Можем
вписывать свои имена в учебники.
- Что нам теперь с ними делать? Ты способен вернуть их к
жизни?
- Вполне. Но тогда они начнут опять - и не успокоятся,
пока не разрушат и этот мир.
- Хотел бы я знать, что тут осталось разрушать. Будь мы с
тобой умнее, могли бы продать кучу билетов на это
представление, а потом снова напустить их друг на друга.
- Презренный торговец индульгенциями! Только поп и мог
такое придумать!
- Неправда! Я позаимствовал это на Блисе, там вовсю
торговали и жизнью, и смертью...
- Да, конечно - там еще гвоздем программы стало
напоминание, что жизнь иногда кончается. Тем не менее, мне
кажется, мудрее всего было бы отправить этих двоих на разные
миры, подальше отсюда, и предоставить самим себе.
- Тогда зачем ты приволок их сюда, на Марачек?
- Никого я не волок! Их засосало через дверь, как только
я открыл ее. Я нацелился в это место, потому что достичь Сердца
Миров легче всего, а времени у нас было в обрез.
- Тогда посоветуй, что делать дальше.
- Давай пока отдохнем здесь, а Оакима с Генералом я
подержу в трансе. А еще мы можем открыть себе другую дверь и
благополучно оставить их.
- Это несколько противоречит моей этике, брат.
- Не хватало, чтобы этике учил меня ты, гуманист без
чувства гуманности! Ты, продающий любую потребную ложь!
- Но не могу же я действительно оставить человека
умирать!
- Хорошо... Смотри-ка! Кто-то был здесь до нас и,
кажется, хотел придушить жабу! Мадрак задумчиво смотрит на
бокал.
- Я слышал басни, что без воздуха жабы могут продержаться
века. Интересно, сколько времени она сидит таким образом? Если
бы только эта тварь была жива и могла говорить! Подумай, как
много она могла видеть, какие триумфы и катастрофы!
- Не забывай, Мадрак, что я - поэт, и будь любезен
приберечь такие соображения для тех, кто способен невозмутимо
проглотить их. Я...
Фрамин идет к окну: - Гости, - замечает он. - Теперь мы
можем покинуть этих братьев по оружию с чистой совестью.
На зубчатых стенах Цитадели Бронз тихо ржет и перебирает
копытами. Лазерные лучи из его ноздрей летят в подернутый пылью
закат.
И что-то, пока неясное, приближается к Цитадели сквозь
пыль и мрак...
- Идем?
- Не сейчас.
- Значит, остаемся. Они ждут.
СЕКСОКОМП
Сегодня всякий знает, что машины занимаются любовью. Ну,
юли не всякий, то хотя бы тот, кто читал метафизические писания
святого Иакова Механофила, рассматривающего человека как
сексуальный орган машины, созданный ею для осуществления
высшего предназначения Механизма. Человек производит одно за
другим поколения машинного рода, машина же проводит свою
механическую эволюцию через человека, пока не наступит тот
момент, когда он выполнит свою задачу, совершенство будет
достигнуто и можно будет произвести Великую Кастрацию. Святой
Иаков, разумеется, еретик. Как было продемонстрировано на
примерах, слишком многочисленных, чтобы на них ссылаться,
здоровой машине требуется пол. Затем, так как человек и машина
часто подвергаются взаимообмену компонентами и целыми
системами, то всякое существо имеет возможность побывать в
любой точке спектра "машина-человек", где только пожелает.
Человек - чрезмерно самонадеянный орган, следовательно,
достигает своего апофеоза или слияния с Механизмом через жертву
и искупление. Человеческая изобретательность много сделала для
этого, но изобретательность - это, по сути, форма
механического вдохновения. Можно более не говорить о Великой
Кастрации, можно не рассматривать отсечение от машины ее
творения. Человек должен остаться как часть Единого Целого.
Всякий знает, что машины занимаются любовью. Конечно, не в
примитивном смысле, как те женщины и мужчины, которые,
руководствуясь экономическими мотивами, сдают внаем свои тела
на год или два, чтобы быть присоединенными к машинам, питаясь
внутривенно, упражняясь изометрически, отключая свое сознание
(или оставляя включенным, если пожелают), чтобы сделать
возможным вживление электродов, стимулирующих определенные
движения их тел (не дольше пятнадцати минут за одну кредитку)
на кушетках клубов наслаждений (а из-за моды все чаще и чаще в
лучших домах, а также в дешевых кабинках на улицах) для
удовольствия и развлечения своих собратьев. Нет. Машины
занимаются любовью посредством человека , но произошли
многочисленные обмены функциями, и получилось так, что они
обычно любят духовно.
Взгляните же на только что возникший уникальный феномен:
Компьютер Наслаждений, компьютер, подобный оракулу, способный
ответить на огромный круг вопросов, но который будет делать это
лишь до того момента, пока вопрошающий сможет по-настоящему
удовлетворять его. Скаль многие из вас входили в его будуар,
чтобы наконец разрешить свои, в том числе и сексуальные
проблемы, и убедились, как быстротечно время. Вот именно.
Подобно кентавру наоборот (то есть человек ниже талии) он
представляет лучшее из двух разных миров, слитых в одно целое.
Когда человек входит в будуар Вопроса, чтобы спросить у
