Человеческий потенциал для разработки простого вреда умножился
масс-продукцией; его способность вредить психике через личные контакты
распространилась в точной пропорции с усилением легкости общения. Но все
это - предметы общего знания, а не то, что я хочу рассмотреть сегодня. Я
хотел бы поговорить о том, что я называю аутопсихомимикрией -
самогенерирующиеся комплексы тревоги, которые на первый взгляд кажутся
подобными классическим образцам, но в действительности представляют
радикальный расход психической энергии... - он сделал паузу, чтобы
положить сигару и сформулировать следующую фразу. - Аутопсихомимикрия -
самопродолжающийся комплекс имитации - почти всегда дело, привлекающее
внимание. Например, джазист полжизни действовал в возбуждении, хотя
никогда не пользовался сильными наркотиками и с трудом вспоминает тех, кто
пользовался - потому что сегодня все стимуляторы и транквилизаторы очень
слабые. Как Дон Кихот, он шел за легендой, и одной его музыки было бы
достаточно, чтобы снять его напряжение.
Или мой корейский военный сирота, который жив и сейчас благодаря
Красному Кресту, ЮНИСЕФ и приемным родителям, которых никогда не было. Он
так отчаянно хотел иметь семью, что выдумал ее. И что дальше? Он ненавидел
воображаемого отца и нежно любил воображаемую мать, потому что он был
высокоинтеллигентным парнем и слишком сильно стремился к полуистинным
традиционным комплексам. Почему?
Сегодня каждый достаточно искушен, чтобы понимать освященные веками
образцы психического расстройства. Сегодня многие причины для этих
расстройств устранены - не радикально, как у моего теперь взрослого
сироты, но с заметным эффектом. Мы живем в невротическом прошлом. Почему?
Потому что наше настоящее направлено на физическое здоровье, безопасность
и благополучие. Мы уничтожили голод, хотя сирота в глуши охотнее примет
пачку пищевых концентратов от людей, которые о нем заботятся, чем горячую
еду из автоматического устройства.
Физическое благополучие теперь является правом каждого человека.
Реакция на это встречается в области ментального здоровья. Благодаря
технологии причины многих прежних социальных проблем исчезли, и с ними
ушли многие причины психических бедствий. Но между черным вчера и светлым
завтра огромное серое сегодня, полное ностальгии и страха перед будущим,
что не выражается в чисто материальном плане, а представлено упрямыми
поисками исторических моделей тревоги.
Коротко прожужжал телефон. Рендер не услышал его за Восьмой.
- Мы боимся того, чего не знаем, - продолжал он, - а завтрашний день
полностью неизвестен. Область моей специализации в психиатрии тридцать лет
назад еще не существовала. Наука способна так быстро развиваться, что
становится подлинным неудобством - я бы даже сказал - бедствием для
общества, и логическое следствие - полная механизация всего в мире...
Он проходил мимо стола, когда телефон снова зажужжал. Рендер выключил
микрофон и приглушил Восьмую.
- Алло!
- Сент-Мориц.
- Давос.
- Чарли, ты страшно упрям!
- Как и ты, дорогая Джил.
- Мы так и будем спорить об этом?
- Не о чем спорить.
- Так заедешь за мной в пять?
Он поколебался.
- Ладно, в пять.
- Я сделала прическу. Хочу снова удивить тебя.
Подавив смешок, он сказал:
- Надеюсь, приятно удивить? О'кей, до встречи. - Он подождал ее "до
свидания" и выключил связь.
Он сделал окна прозрачными, выключил свет на столе и посмотрел на
улицу.
Небо серое, медленно падают хлопья снега, спускаются вниз и теряются
в беспорядке...
Открыв окно и высунувшись, он увидел место, где Иризари оставил не
земле свою последнюю отметку.
Он закрыл окно и дослушал симфонию. Прошла неделя с тех пор, как он
сделал слепой виток с Эйлин. Встреча назначена через час.
Он вспомнил как ее пальцы прошлись по его лицу, легко, как листья или
тельца насекомых, изучая его внешность по древнему методу слепых.
Воспоминание было не очень приятным - непонятно почему.
Далеко внизу пятно вымытой мостовой было пусто; под тонким налетом
белизны оно было скользким, как стекло. Сторож при здании поспешно вышел и
набросал на пятно соли, чтобы кто-нибудь не поскользнулся и не
покалечился.
Зигмунд был ожившим мифом Фенриса. После того как Рендер велел миссис
Хиджс впустить их, дверь стала открываться, потом вдруг распахнулась, и
пара дымчато-желтых глаз уставилась на Рендера. Глаза сидели в странно
уродливой собачьей голове.
У Зигмунда не было низкого собачьего лба, идущего слегка покато от
морды; у него был высокий грубый череп, отчего глаза казались посаженными
даже глубже, чем сидели на самом деле. Рендер слегка вздрогнул от вида и
размера этой головы. Все мутанты, которых он видел, были щенятами, а
Зигмунд был вполне взрослым, и его серо-черная шерсть имела тенденцию
вставать дыбом, и из-за этого он казался больше, чем нормальный образец
породы.
Он посмотрел на Рендера совсем не по-собачьи и проворчал нечто очень
похожее на "Привет, доктор".
Рендер кивнул и встал.
- Привет, Зигмунд. Входи.
Собака повернула голову, понюхала воздух в комнате, как бы решая,
вверить или нет опекаемую этому пространству. Затем он утвердительно
наклонил голову и прошел в открытую дверь. Весь его расчет длился не более
секунды.
Следом за ним вошла Эйлин, легко держа двойной поводок. Собака
бесшумно шла по толстому ковру, опустив голову, словно подкрадывалась к
чему-то. Глаза ее не покидали Рендера.
- Значит, это и есть Зигмунд? Ну, как вы, Эйлин?
- Прекрасно... Да, я страшно хотела прийти и встретиться с вами.
Рендер подвел ее к креслу и усадил. Она отстегнула двойной карабин от
собачьего ошейника и положила поводок на пол. Зигмунд сел рядом, продолжая
внимательно смотреть на Рендера.
- Как дела в Стейт Псик?
- Как всегда. Могу я попросить сигарету, доктор? Я забыла свои.
Он вложил ей сигарету в пальцы, поднес огонь. На Эйлин был
темно-синий костюм, стекла очков тоже отливали синим. Серебряное пятно на
лбу отражало свет лампы. Она продолжала смотреть в одну точку, когда он
убрал руку. Ее волосы длиною до плеч казались немного светлее, чем в тот
вечер; сегодня они были похожи на новенькую медную монету.
Рендер сел на угол стола.
- Вы говорили мне, что быть слепой не значит ничего не видеть. Тогда
я не просил вас объяснить это. Но сейчас хотел бы попросить.
- У меня был сеанс нейросоучастия с д-ром Рискомбом до того, как с
ним произошел несчастный случай. Он хотел приспособить мой мозг к
зрительным впечатлениям. К несчастью, второго сеанса не было.
- Понятно. Что вы делали в тот сеанс?
Она скрестила ноги, и Рендер заметил, что они красивой формы.
- Главным образом, цвета. Опыт был совершенно потрясающий.
- Хорошо ли вы их помните? Когда это было?
- Около шести месяцев назад... и я никогда не забуду их. С тех пор я
даже думаю цветными узорами.
- Часто?
- Несколько раз в неделю.
- Какого рода ассоциации их приносят?
- Никакие специально. Просто они входят в мой мозг вместе с другими
стимуляторами - в случайном порядке.
- Например?
- Ну, вот сейчас, когда вы задали мне вопрос, я увидела его
желтовато-оранжевым. Ваше приветствие было серебряным. А сейчас, когда вы
просто сидите и слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с
глубоким синим, почти фиолетовым.
Зигмунд перевел взгляд на стол и уставился на боковую панель.
Слышит ли он, как крутится кассета магнитофона? - думал Рендер. - А
если слышит, то знает ли, что это такое и для чего служит? Если так,
собака, без сомнения, скажет Эйлин; Хотя та и сама знает об этой
общепринятой практике, но ей может не понравиться, что Рендер
рассматривает ее случай как лечение, а не как механический адаптационный
процесс. Он поговорил бы с собакой частным образом насчет этого, если бы
думал, что это что-то даст. Он внутренне улыбнулся и пожал плечами.
- Тогда я сконструирую элементарный фантастический мир, - сказал он
наконец, - и введу вам сегодня кое-какие базисные формы.
Она улыбнулась. Рендер посмотрел вниз, на миф, скорчившийся рядом с
ней и вывесивший язык через частокол зубов. Он тоже улыбается? - подумал
Рендер.
- Спасибо, - сказала она.
Зигмунд поколотил хвостом.
- Вот и хорошо. - Рендер положил сигарету. - Сейчас я достану "яйцо"
и проверю его. А в это время - он нажал незаметную кнопку - немного музыки
может подействовать расслабляюще.
Она хотела ответить, но увертюра Вагнера смахнула слова. Рендер снова
прижал кнопку. Настала тишина, и он сказал:
- Ох-ох. Думал, следующий Распай. - И он коснулся кнопки еще дважды.
- Вы могли бы оставить Вагнера, - заметила она. - Я люблю его.
- Не стоит, - сказал он, открывая шкаф - я бы воздержался от этой
кучи лейтмотивов.
В кабинет вкатилось громадное яйцо, вкатилось бесшумно, как облако.
Когда Рендер подтянул его к столу, он услышал тихое ворчанье и быстро
обернулся. Зигмунд как тень уже метнулся к его ногам и уже кружил вокруг
машины и обнюхивал ее, напружинив хвост и оскалив зубы.
- Полегче, Зиг, - сказал Рендер. - Эта машина не кусается и ничего
плохого не делает. Это просто машина, как, скажем, кар, телевизор или
посудомойка. Мы ей воспользуемся сегодня, чтобы показать Эйлин, как
выглядят некоторые вещи.
- Не нравится, - громко сказала собака.
- Почему?
Зигмунд не ответил, вернулся к Эйлин и положил голову на ее колени.
- Не нравится, - повторил он, глядя на нее.
- Почему?
- Нет слов. Пойдем домой?
- Нет, - ответила она. - Ты свернешься в углу и вздремнешь, а я
свернусь в машине и тоже вздремну... или вроде этого.
- Нехорошо, - сказала собака, опуская хвост.
- Иди, - она погладила собаку, - ляг и веди себя как следует.
Зигмунд пошел, но заскулил, когда Рендер затемнил окна и коснулся
кнопки, трансформирующей его стол в сиденье оператора.
Он заскулил еще раз, когда яйцо, включенное теперь в розетку,
раскололось в середине и верх отошел, показывая внутренность яйца.
Рендер сел. Его сиденье начало принимать контуры ложа и наполовину
вдвинулось под консоль. Рендер сел прямо - ложе двинулось обратно и снова
стало креслом. Он коснулся стола, и половина потолка отошла, изменила
форму и повисла в виде громадного колокола. Рендер встал и обошел яйцо.
Распай говорил о соснах и тому подобном, а Рендер достал из-под яйца
наушники. Закрыв одно ухо и прижав микрофон к другому, он свободной рукой
играл кнопками. Лиги прибоя утопили поэму; мили дорожного движения
перекрыли ее; обратная связь сказала: "...сейчас, когда вы просто сидите и
слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоким синим,
почти фиолетовым".
Он включил маску и проверил: р_а_з_ - корица, д_в_а_ - сгнивший лист,
т_р_и_ - сильный мускусный запах змей... и вниз через третий, и вкус меда,
уксуса, соли, и вверх через лилии и мокрый бетон, и предгрозовой запах
озона, и все основные обонятельные и вкусовые сигналы для утра, дня и
вечера.
Ложе, как полагалось, плавало в ртутном бассейне, стабилизированное
магнитами стенок яйца. Рендер поставил ленты.
Все было в отличном состоянии.
- О'кей, - сказал Рендер, поворачиваясь, - все проверено. Эйлин как
раз клала очки поверх своей сложенной одежды. Она разделась, пока Рендер
проверял машину. Его взволновала ее тонкая талия, большие груди с темными
