заставляя темную Мать Медузу закрывать глаза перед кадуцеем его искусства.
Его собственный анализ не был таким трудным. Девять лет назад (как
давно это было!) он добровольно подвергся инъекции новина в самую
болезненную область своей души. Это было после автокатастрофы, когда
погибли Рут и их дочь Миранда, и он хотел отстранения. Возможно, он не
хотел вновь обрести переживания; возможно, его собственный мир теперь
базировался на определенной жесткости чувств. Если так, то он достаточно
разбирался в путях мозга, чтобы понять это, и, видимо, решил, что такой
мир имеет свои преимущества.
Его сыну Питеру было теперь десять лет. Он учился в хорошей школе и
писал отцу каждую неделю. Письма постепенно становились грамотными,
показывали признаки раннего развития, которое Рендер мог только одобрить.
Он должен взять мальчика на лето с собой в Европу.
Что касается Джил - Джил Де Вилл (какая же вычурная, смешная фамилия
- он и любил ее за эту фамилию), то она все больше и больше интересовала
его. Он иногда задумывался, не признак ли это преждевременной старости.
Его привлекал ее немузыкальный голос, ее внезапный интерес к архитектуре,
ее беспокойство по поводу неизлечимой родинки на правой стороне ее во всех
других отношениях красивого носа. По-настоящему, следовало бы немедленно
позвонить ей и отправиться на поиски нового ресторана, но почему-то не
хотелось.
Он уже несколько недель не был в своем клубе "Куропатка и Скальпель"
и сейчас чувствовал желание поесть за дубовым столиком одному, в
построенной на разных уровнях столовой с тремя каминами, под
искусственными факелами и кабаньими головами, напоминающими рекламу джина.
Итак, он сунул свою перфорированную членскую карточку в прорезь телефона
на столе, и позади голосового экрана дважды прожужжало.
- Алло, "Куропатка и Скальпель", - сказал голос, - чем могу служить?
- Говорит Чарльз Рендер, - сказал он. - Я хотел бы столик примерно
через полчаса.
- На сколько человек?
- На меня одного.
- Очень хорошо, сэр. Значит, через полчаса. Рендер? Р-е-н-д-е-р?
- Правильно.
- Спасибо.
Он выключил связь и встал. Снаружи день уже исчез. Монолиты и башни
теперь бросали вдаль собственный свет. Мягкий снег, похожий на сахар,
падал вниз и превращался в капли на оконных стеклах.
Рендер влез в пальто, выключил свет, закрыл внутреннюю дверь. На
книге записей миссис Хиджс лежала записка.
"Звонила мисс Де Вилл", прочел он. Он скомкал записку и бросил в
мусоропровод. Придется позвонить ей завтра и сказать, что работал допоздна
над лекцией.
Он выключил последний свет, надел шляпу, вышел и запер за собой
наружную дверь. Лифт спустил его в подземный гараж, где была припаркована
его машина.
Там было холодно, и его шаги громко звучали по цементу. Под ярким
светом его Спиннер С-7 казался гладким серым коконом, из которого вот-вот
появятся буйные крылья. Два ряда антенн, веером склоняющихся вперед над
капотом, усиливали это впечатление. Рендер прижал большой палец к дверце.
Усевшись, он коснулся зажигания, и раздалось жужжанье одинокой пчелы,
проснувшейся в большом улье. Дверца бесшумно закрылась, когда он поднял
рулевое колесо и закрепил его на месте. Покрутившись по спиральному скату,
он подъехал к двери перед выходом наружу.
Когда дверь с грохотом поднялась, он включил экран назначения и
повернул ручку, которая меняла передачу карты. Слева направо, сверху вниз
он сменил секцию за секцией, пока не нашел часть Карнеги-авеню, которую
желал. Он пробил эти координаты и опустил руль. Кар включил монитор и
выехал на окраинное шоссе. Рендер закурил.
Оттолкнув свое сиденье обратно в центр, он оставил все стекла
прозрачными. Приятно было откинуться и смотреть на машины, пролетающие
мимо как рой светлячков. Он сдвинул шляпу на затылок и посмотрел вверх.
Было время, когда он любил снег, когда снег напоминал ему романы
Томаса Манна и музыку скандинавских композиторов. Но теперь в его мозгу
был другой элемент, от которого он никак не мог полностью отделаться. Он
так отчетливо видел облачка молочно-белого холода, кружившиеся вокруг его
старой машины с рулевым управлением, текущие в ее оплавленное огнем нутро,
чтобы почернеть там; видел так ясно, как будто он идет по известковому дну
озера к машине - затонувшему обломку - и он, водитель, не может раскрыть
рта и заговорить - боится утонуть; и он знает, что когда бы ни увидел
падающий снег - это где-то белеют черепа. Но девять лет вымыли большую
часть боли, поэтому он также сознавал, что ночь приятна.
Он быстро ехал по широким дорогам, проносился по широким мостам, чья
гладкая поверхность, сверкающая под фарами, была соткана из листьев дикого
клевера, нырял в туннель, где тускло светящиеся стены расплывались как
мираж. В конце концов он затемнил окна и закрыл глаза.
Он не мог вспомнить, дремал он или нет, и это означало, что скорей
всего дремал. Он почувствовал, что кар замедляет ход, и подвинул сиденье
вперед. Почти тотчас же раздалось жужжание отключения. Он поднял руль,
въехал в паркинг-купол, остановился у ската и оставил кар в секции,
получив талон от обслуживающего бокс робота, который торжественно мстил
человеческому роду, прокалывая картонный язык всем, кого обслуживал.
Как всегда, шум был приглушен, как и освещение. Помещение, казалось,
поглощало звук и превращало его в тепло, успокаивало нос и язык вкусными
запахами, гипнотизировало ухо живым потрескиванием в трех каминах.
Рендер был рад, что ему оставили его любимый столик в углу, справа от
меньшего камина. Меню он знал наизусть, но рьяно изучал его, потягивая
манхеттен и делая заказ соответственно аппетиту. Занятия по формированию
всегда возбуждали в нем волчий голод.
- Д-р Рендер...
- Да? - он поднял глаза.
- Д-р Шалотт желает поговорить с вами, - сказал официант.
- Не знаю никакого Шалотта, - сказал Рендер. - Может, нужен Вендер?
Это хирург из Метро, он иногда обедает здесь...
Официант покачал головой.
- Нет, сэр, Рендер. Вот взгляните - он протянул карточку 3х5 дюймов,
на которой было отпечатано заглавными буквами полное имя Рендера. - Д-р
Шалотт обедает здесь почти каждый вечер за последние две недели и всегда
спрашивает, не пришли ли вы.
- Хм... - задумался Рендер. - Странно. Почему он не позвонил мне в
офис?
Официант сделал неопределенный жест. - Ну, ладно, скажите, пусть
подойдет, - сказал Рендер, допивая манхеттен - и принесите мне еще
стаканчик.
- К несчастью, д-р Шалотт не видит, - объяснил официант. - Может
быть, вам легче...
- Да, конечно. - Рендер встал, оставляя любимый столик с сильным
предчувствием, что сегодня к нему не вернется. - Проводите.
Они прошли между обедающими и поднялись на следующий уровень.
Знакомое лицо сказало "Привет!" от столика у стены, и Рендер ответил
приветливым кивком ведущему семинар для учеников, которого звали не то
Юргенс, не то Джеркинс, или еще как-то в этом роде.
Он вошел в меньшую по размерам столовую, где были заняты только два
столика. Нет, три. Один стоял в углу у дальнего конца затемненного бара,
частично скрытый древним рыцарским костюмом. Официант вел Рендера туда.
Они остановились перед столиком, и Рендер уставился на темные очки,
которые тут же откинулись вверх. Д-р Шалотт оказалась женщиной чуть старше
тридцати. Низкая бронзовая челка не вполне скрывала серебряное пятно на
лбу, похожее на кастовую метку. Рендер затянулся дымом, и голова женщины
слегка дернулась, когда вспыхнул кончик его сигареты. Она, казалось,
смотрела прямо в его глаза. Он почувствовал себя неловко, хотя знал, что
она могла увидеть лишь то, что ее крошечный фотоэлектрический элемент
передал в соответствующий участок коры мозга по имплантированной тонкой
как волос проволочке, направленной к этому излучателю-конвертеру: горящую
сигарету.
- Д-р Шалотт, это д-р Рендер, - сказал официант.
- Добрый вечер, - сказал Рендер.
- Добрый вечер, - ответила она. - Меня зовут Эйлин, и я страшно
хотела встретиться с вами. Вы не пообедаете со мной?
Ему показалось, что голос ее слегка дрогнул.
- С удовольствием, - сказал он, и официант выдвинул ему стул.
Рендер сел и заметил, что женщина уже пьет. Он напомнил официанту о
своем втором манхеттене.
- Вы уже получили заказ? - спросил он у официанта.
- Нет.
- Дайте два меню... - начал он, но прикусил язык.
- Только одно, - улыбнулась женщина.
- Не надо, - поправился он и процитировал меню.
Они сделали заказ. Она спросила:
- Вы всегда так?
- То есть?
- Держите все меню в голове?
- Только некоторые, - сказал он, - для тяжелых случаев. Так о чем вы
хотели поговорить со мной?
- Вы врач нейросоучастник, - сказала она. - Творец.
- А вы?
- Я резидент психиатрии, Стейт Псик. Мне остался год.
- Значит, вы знали Сэма Рискомба.
- Да, он помог мне получить назначение. Он был моим советником.
- А мне - близким другом. Мы вместе учились у Меннинджера.
Она кивнула.
- Я часто слышала от него о вас - это одна из причин, почему я хотела
встретиться с вами. Он подбодрял меня идти дальше в моих планах, несмотря
на мой гандикап.
Рендер внимательно оглядывал ее. она была в темно-зеленом вельветовом
платье. На корсаже с левой стороны была приколота брошь, вероятно,
золотая, с красным камнем - возможно, рубином, контур оправы которого был
помят. А может быть, это были два профиля, смотрящие друг на друга через
камень? В этом было что-то смутно знакомое, но не мог сейчас вспомнить.
Камень ярко блестел в слабом освещении.
Рендер взял у официанта свою выпивку.
- Я хочу стать врачом-нейросоучастником, - сказала она. Если бы она
обладала зрением, Рендер подумал бы, что она в упор смотрит на него в
надежде получить ответ по выражению его лица. Он не сразу понял, что она
хочет ему сказать.
- Приветствую ваш выбор и уважаю ваши стремления, - сказал он,
пытаясь выразить в голосе улыбку. - Дело это нелегкое, и не все желающие
становятся учеными.
- Я знаю. Я слепа от рождения и мне нелегко было идти так далеко.
- С рождения? - повторил он. - Я думал, что вы недавно потеряли
зрение. Значит, вы на последнем курсе и прошли медицинскую школу без
глаз... Просто поразительно.
- Спасибо, но это не совсем так. Я слышала о первых нейросоучастниках
- Бартельметце и других - когда была еще ребенком, и тогда же решила, что
хочу стать им. И с тех пор моя жизнь управлялась этим желанием.
- Как же вы работали в лабораториях? - допытывался он. - Не видя
образец, не глядя в микроскоп... А читать все это?
- Я нанимала людей читать мне мои записи. Я все записывала на ленту.
Все понимали, что я хочу идти в психиатрию, и специально договаривались в
лабораториях. Лабораторные ассистенты вскрывали трупы и все мне описывали.
Я все знаю на ощупь... И память у меня вроде как у вас на меню. - Она
улыбнулась. - Качество феномена психосоучастия может определить только сам
врач в тот момент вне времени и пространства, когда он стоит среди мира,
созданного из ткани снов другого человека, узнает неевклидову архитектуру
заблуждения, а затем берет пациента за руку и свертывает ландшафт... Если
он может отвести пациента обратно в обычный мир - значит, его суждения
здравы, его действия имеют ценность.
Из "Почему нет психометриста в этой службе"... "Чарльз Рендер, Д.М.",
- отметил Рендер.
- Наш обед на подходе, - сказал он, поднимая свой стакан, в то время
как перед ним ставили быстро зажаренное мясо.
