кактус. В песке никто не живет, кроме змей, немногих птиц, насекомых и
пары бродячих койотов. В послеполуденные часы все эти существа будут
искать тени. В любом месте, где есть старая изгородь, камень, череп или
кактус, могущие укрыть от солнца, вы увидите жизнь, съежившуюся от страха
перед стихиями. Но цвета невероятны, и стихии более красивы, чем существа,
которые они уничтожают.
- Поблизости такого места нет, - сказала она.
- Если я говорю, значит есть. Я видел его.
- Да... вы правы.
- И не имеет значения, лежит ли это прямо за нашим окном или
нарисовано женщиной по имени О'Киф, если я это видел?
- Подтверждаю истинность диагноза, - сказала Эйлин. - Вы хотите
говорить со мной о нем?
- Нет, пойдем дальше. - Он снова наполнил стаканчики.
- У меня ущербны глаза, но не мозг, - сказала она.
Он зажег ей сигарету и закурил сам.
- Я увижу чужими глазами, если войду в чужой мозг?
- Нейросоучастие основано на факте, что две нервные системы могут
разделить тот же импульс, те же фантазии... контролируемые фантазии.
- Я могла бы производить терапию и в то же время испытывать подлинные
визуальные впечатления.
- Нет, - сказал Рендер. - вы не знаете, что значит быть отрезанной от
всей области раздражителя! Знать, что монголоидный идиот может испытывать
нечто такое, чего вы никогда не узнаете, и что он не может оценить это,
поскольку он, как и вы, еще до рождения осужден судом биологической
случайности - это не правосудие, а чистый случай. Вселенная не изобретает
справедливость. Человек - да. Но, к несчастью, человек должен жить во
вселенной.
- Я не прошу вселенную помочь мне; я прошу ВАС.
- Мне очень жаль.
- Почему вы не хотите помочь мне?
- Сейчас вы демонстрируете мою главную причину.
- А именно?
- Эмоции. Это дело очень много значит для вас. Когда врач в фазе с
пациентом, он нарко-электрически отгоняет большую часть собственных
телесных ощущений. Это необходимо, потому что его мозг должен полностью
погрузиться в данную задачу. Необходимо также, чтобы его эмоции
подверглись такой же временной отставке. Полностью убрать их, конечно,
невозможно. Но эмоции врача возгоняются в общее ощущение хорошего
настроения, или, как у меня, в артистическую мечтательность. А у вас будет
слишком много "видения". И вы будете в постоянной опасности утратить
контроль над сном.
- Не согласна с вами.
- Ясное дело, не согласны. Но факт, что вы постоянно будете иметь
дело с ненормальностью. О силе невроза не имеет понятия девяносто девять,
запятая и так далее процентов населения, потому что мы не можем адекватно
судить об интенсивности собственного невроза - мы отличаем один от другого
только когда смотрим со стороны. Вот почему не-нейросоучастник никогда не
возьмется лечить полного психа. Немногие пионеры в этой области сегодня
сами все на излечении. Это вроде втягивания в водоворот. Если врач теряет
высший контроль в интенсивной работе, он становится творимым, а не
творящим. Синапсы действуют вроде атомной реакции, когда нервные импульсы
искусственно увеличены. Эффект передачи почти мгновенен.
Пять лет назад у меня была клаустрофобия; потребовалось шесть
месяцев, чтобы победить эту штуку - и все из-за крошечной ошибки,
случившейся за неизмеримую долю секунды. Я передал пациента другому врачу.
И это только минимальное последствие. Если вы сглупите в сценарии,
девочка, вы на всю жизнь попадете в лечебницу.
Наступала ночь. Город остался далеко позади, дорога была открытая,
чистая. Между падающими хлопьями все больше сгущалась тьма. Спиннер
набирал скорость.
- Ладно, - согласилась она, - может вы и правы. Но я все-таки думаю,
что вы можете мне помочь.
- Как?
- Приучить меня видеть, тогда образы потеряют свою новизну, эмоции
спадут. Возьмите меня в пациенты и избавьте меня от страстного желания
видеть. Тогда то, о чем вы говорили, не приложится. Тогда я смогу заняться
тренировкой и все внимание отдам терапии. Я смогу возместить зрительное
удовольствие чем-то другим.
Рендер задумался. Наверное, можно. Но трудно. И это могло войти в
историю терапии. Никто не был настолько квалифицирован, чтобы взяться за
такое дело, потому что никто никогда и не пытался.
Но Эйлин Шалотт тоже была редкостью - нет уникумом, поскольку она,
вероятно, была единственной в мире, соединившей необходимую техническую
подготовку с уникальной проблемой.
Он допил свой стакан и снова налил себе и ей.
Он все еще обдумывал эту проблему, когда вспыхнули буквы:
ПЕРЕКООРДИНИРОВАТЬ. Кар вышел на обходную дорогу и остановился. Рендер
выключил зуммер и надолго задумался.
Мало кто слышал, чтобы он хвастался своим уменьем. Коллеги считали
его скромным, хотя бесцеремонно отмечали, что в тот день, когда лучший
нейросоучастник начал практиковать, стал днем, когда больного гомо
сапиенса стал лечить некто неизмеримо меньший, чем ангел.
Оба стакана остались нетронутыми. Рендер швырнул пустую бутылку в
задний бункер.
- Вы знаете? - сказал он наконец.
- Что?
- Пожалуй, стоит попробовать.
Он наклонился, чтобы дать новые координаты, но она уже сделала это.
Когда он нажал кнопки и машина повернулась, Эйлин поцеловала Рендера. Ниже
очков щеки ее были влажными.
2
Самоубийство расстроило его больше, чем следовало бы, и миссис
Ламберт позвонила накануне и отменила встречу, так что Рендер решил
потратить утро на размышления. Он вошел в офис хмурый, жуя сигару.
- Вы видели?.. - спросила миссис Хиджс.
- Да. - Он бросил пальто на стол в дальнем углу комнаты, подошел к
окну и уставился в него. - Да, - повторил он. - Я ехал мимо с прозрачными
стеклами.
- Вы его знали?
- Я даже не знаю его имени. Откуда мне знать?
- Мне только что звонила Прайс Толли, секретарша в инженерной
компании на 86-м. Она сказала, что это был Джеймс Иризари, дизайнер, офис
которого дальше по коридору. Далеко падать! Он, наверное, был уже без
сознания, когда ударился? Его отнесло от здания. Если вы откроете окно и
выглянете, то увидите - слева...
- Неважно, Бинни. Ваша приятельница имеет какое-нибудь представление,
почему он это сделал?
- Нет, вообще-то. Его секретарша выскочила в коридор с воплем.
Похоже, она вошла в его кабинет насчет какого-то чертежа как раз когда он
перемахнул через подоконник. На столе лежала записка: "У меня было все,
чего я хотел. Чего ждать?" Занятно, а? Я не хочу сказать - смешно...
- Угу. Что-нибудь известно о его личных делах?
- Женат. Пара детишек. Хорошая профессиональная репутация. Куча
работы. Разумный, как всякий другой. Он мог позволить себе иметь офис в
этом здании.
- О, господи! И вы узнали все это здесь, или в другом месте?
- Видите ли, - она пожала пухлыми плечами - у меня в этом улье
повсюду друзья. Мы всегда болтаем, когда нечего делать. А Прайс к тому же
моя золовка...
- Вы хотите сказать, что если я нырну в это окно, то моя биография
через пять минут пойдет по кругу?
- Вероятно. - Она скривила в улыбке яркие губы. - Отдаешь и получаешь
взаимно. Но ведь вы сегодня этого не сделаете, а? Знаете, это будет
повторение, произойдет нечто вроде спада, и это не получит такой огласки,
как в единичном случае.
- Вы забываете о статистике, - заметил Рендер. - В медицинской
профессии, как и в юридической, такое случается примерно втрое чаще, чем в
других областях работы.
- Ну да! - она, похоже, расстроилась. - Уходите от моего окна! Иначе
я перейду работать к д-ру Хансену. Он растяпа.
Рендер подошел к ее столу.
- Я никогда не знаю, когда вас принимать всерьез, - сказала она.
- Я ценю ваши заботы. В самом деле ценю. Дело в том, что я никогда не
был склонен к статистике - наверное, за четыре года нервная игра должна
была сказаться.
- Хотя нет, о вас писали бы все газеты - задумалась она. - Все
репортеры спрашивали бы меня о вас... Слушайте, зачем это делают?
- Кто?
- Кто угодно.
- Откуда я знаю, Бинни? Я всего лишь скромный возбудитель души. Если
бы я мог точно указать общую подспудную причину и вычислить способ
предупреждения таких вещей - это было бы куда лучше моих бросков к новым
границам. Но я не могу этого сделать по одной простой причине: не могу
придумать.
- Ох!
- Примерно тридцать пять лет назад самоубийство считалось в США
девятой причиной смерти. Теперь она шестая для Северной и Южной Америки. В
Европе, я думаю, седьмая.
- И никто так и не узнает, почему Иризари выбросился?
Рендер отставил стул, сел стряхнул пепел в ее маленький сверкающий
подносик. Она тут же опорожнила его в корзинку для бумаг и
многозначительно кашлянула.
- О, всегда можно поразмыслить, - сказал он, - и человек моей
профессии подумает. Во-первых, посмотрит, не было ли личных черт,
предрасполагающих к периодам депрессии. Люди, держащие свои эмоции под
жестким контролем, люди, добросовестно и, может быть, с некоторым
принуждением занимающиеся мелкими делами... - он снова скинул пепел в ее
подносик и следил, как она потянулась было вытряхнуть пепел, но быстро
отдернула руку. Он оскалился в злой усмешке. - Короче говоря, нечто
типичное для людей тех профессий, которые требуют скорее индивидуального,
чем группового действия - медицина, закон, искусство.
Она задумчиво смотрела на него.
- Не беспокойтесь, - хохотнул он, - я чертовски радуюсь жизни.
- Но сегодня вы несколько унылы.
- Пит звонил. Он сломал лодыжку на уроке гимнастики. Они должны были
внимательнее смотреть за такими вещами. Я думаю перевести его в другую
школу.
- Опять?
- Может быть. Посмотрим. Директор хотел позвонить мне вечером. Мне
вовсе не нравится перемещать мальчика, но я хочу, чтобы он кончил школу в
целом виде.
- Мальчики не вырастают без одного-двух несчастных случаев. Такова
статистика.
- Статистика не судьба, Бинни. Каждый делает свою.
- Статистику или судьбу?
- То и другое, я думаю.
- Я думаю, если что-то должно случиться, то оно и случится.
- А я нет. Я думаю, что человеческая воля при поддержке здравого
смысла в какой-то мере управляет событиями. Если бы я так не думал, я не
занимался бы этим своим рэкетом.
- В машинном мире вы знаете причину и эффект. Статистика - это
проверка.
- Человеческий мозг не машина, и я не знаю причины и эффекта. И никто
не знает.
- У вас звание химика. Вы ученый, док.
- Так что я троцкистский уклонист, - улыбнулся он, - а вы когда-то
были преподавательницей балета. - Он встал и взял свое пальто.
- Кстати, мисс Де Вилл звонила, просила передать: "Как насчет
Сент-Морица?"
- Слишком ритуально, - сказал он. - Лучше Давос.
Самоубийство расстроило Рендера больше, чем следовало бы, поэтому он
закрыл дверь своего кабинета, закрыл окна, включил фонограф и только одну
настольную лампу.
"Как изменилось качество человеческой жизни - записал он - после
промышленной революции?"
Он перечитал фразу. С этой темой его просили выступить в субботу. Как
обычно в таких случаях, он не знал, что говорить, потому что сказать он
мог многое, а ему давался только час.
Он встал и начал ходить по кабинету, наполненному теперь звуками
Восьмой симфонии Бетховена.
- Сила вреда, - сказал он, щелкнув по микрофону и включив
записывающий аппарат - развивалась в прямой связи с технологическим
продвижением. - Его воображаемая аудитория притихла. Он улыбнулся. -
