И стояла совсем рядом, и он вдыхал запах ее духов, рассматривая замок ее
жемчужного ожерелья. И это ожерелье напомнило ему другое, которое он ни-
когда не видел. И вот в ту минуту, когда она, высунув голову в окно,
смеясь, болтала Бог весть о чем, ведь он даже не слышал ее слов, он до-
казал, что не знает правил, что он действительно жалкий тип.
Рене Кабур не слышал, как дверь в туалет за его спиной отворилась. И
вот, когда он стоял в расстегнутом пальто, склонившись над грязной, в
трещинах, раковиной, перед открытым краном, смачивая волосы и лоб холод-
ной водой, забрызгивая пиджак, ему всадили пулю из револьвера чуть ниже
затылка. Он не услышал выстрела, не увидел вспышки, не заметил даже, что
кто-то появился в пустом туалете. Перерыв закончился уже около четверти
часа назад.
Сперва он упал вперед" к висевшему над умывальником зеркалу, не пони-
мая, почему он движется навстречу собственному изображению, не испытывая
боли, все еще думая о том, что он скажет завтра. Но вдруг он сделал
странный поворот и повалился на раковину, галстук его оказался в воде,
которая продолжала течь из крана. Он думал, как он скажет им всем, да,
всем, что, когда она высунулась из окна, он и сделал это, нет, он не
прижал ее. Он не допустил ни одного из тех жестов, которые ему, вероят-
но, следовало сделать; его затопила безумная надежда (он уронил голову в
раковину и стоял уже на коленях на выложенном плиткой полу в туалете), и
он положил руку ей на плечо, да, на плечо, потому что только она, она
одна могла его понять, и Богу известно, что она поняла (голова его уже
погрузилась в воду). Она резко повернулась, дернула плечом, как боксер,
который заметил "окно" в защите, может быть, хотела посмеяться над ним,
но, увидев его лицо, должно быть, поняла, что это гораздо серьезнее,
должно быть, прочла в его глазах что-то совершенно нестерпимое. Она ра-
зозлилась и закричала.
Он медленно соскользнул на пол, с мокрым лицом и закрытыми глазами,
все еще думая: да, моя рука опустилась на ее плечо, вот так, и по-преж-
нему не понимая, что же такое было написано на его лице, чего она не
смогла вынести, но раньше, чем он нашел ответ, он уже лежал ничком на
выложенном плиткой полу, он был мертв.
МЕСТО 224
Жоржетта Тома улыбалась фотографу пленительной спокойной улыбкой. В
этот день она надела не то белый жакет, не то пальто с белым меховым во-
ротником, и волосы, обрамлявшие ее лицо, на котором выделялись ее свет-
лые глаза, казались еще прекраснее и еще темнее. Она, должно быть, люби-
ла свои волосы, холила их, подолгу расчесывала, пробовала разные причес-
ки. Вероятно, ей нравилось все, что подчеркивало их красоту, и, видимо,
поэтому в ее гардеробе преобладал белый цвет.
Человек в майке и пижамных брюках, Антуан Пьер Эмиль Грацциано, кото-
рого все звали просто Грацци, подумал, что шеф его, наверное, прав. Та-
кую красивую девушку могли убить только из ревности, и преступник, воз-
можно, уже льет слезы в полицейском участке своего квартала.
Он спрятал маленькую фотографию в красный сафьяновый бумажник, полу-
ченный в подарок на Рождество три года назад, и посидел так немного пе-
ред окном, облокотившись о стол и подперев ладонями подбородок. Прежде
чем поставить кофе на плиту, - он мог дотянуться до нее даже не вставая
со своего табурета, - он раздвинул цветастые занавески и взглянул на
скучный, сумеречный день, в котором не было ничего воскресного, на се-
ренькое небо, которое, казалось, никак не могло решить, хмуриться ли ему
и дальше.
За окном чахлая трава небольшого участка перед домом, который принято
называть "зеленой лужайкой", впервые в этом году ночью покрылась инеем.
А потому Грацци, собиравшийся пойти с сыном после обеда в Венсеннский
зоопарк, теперь не так уже жалел, что не сможет этого сделать. Он поста-
рается вернуться домой к обеду, возможно, воспользуется служебной маши-
ной и немного побудет с Дино, пока мать не уложит его спать. Так что
мальчик останется доволен.
На газовой плите засвистел итальянский кофейник. Грацци протянул руку
и выключил газ. Затем, не вставая, взял кофейник и наполнил одну из двух
стоявших перед ним чашек. Аромат горячего кофе ударил ему в нос.
Он пил кофе без сахара и думал о своем вчерашнем отчете, о квартире
на улице Дюперре, небольшой, хорошо обставленной, сверкающей чистотой, с
тем налетом слащавости, какой встречается в квартирах одиноких женщин,
думал и о вдохновенных советах своего шефа, Таркена. Во-первых, влезть в
шкуру самой красотки, узнать ее лучше, чем она сама себя знала, стать ее
двойником и так далее, и тому подобное. Понять ее нутром, если ты усека-
ешь, что я хочу сказать.
Все это прекрасно усекли. Один из инспекторов, Малле, так ясно предс-
тавил себе Грацци в шкуре и платьях Жоржетты Тома, что даже прощаясь ни-
как не мог унять смеха. Уже стоя в коридоре, примерно в половине девято-
го, он сказал ему: "Чао, куколка! - и пожелал ему получше провести время
со своими мальчиками.
Видимо, само собой разумелось, что мужчин в ее жизни было немало. Сам
Грацци в кабинете шефа невольно навел их на мысль, что любовников она
меняла так же часто, как и белье.
А белья у нее было много, и очень хорошего, содержалось оно в иде-
альном порядке и было помечено с изнанки маленькой красной буковкой "Ж".
Такими метками пользуются обычно в пансионах, эту буковку можно было
увидеть повсюду: на комбинациях, трусиках, бюстгальтерах, даже на носо-
вых платках. Целых два ящика, доверху набитых бельем. Белье было таким
тонким и приятным на ощупь, что Грацци стало не по себе. И на всех вещах
с изнанки пришита маленькая красная буковка.
В семь часов вечера в присутствии шефа и своих коллег Грацци недоста-
точно ясно выразил свою мысль. Или, вернее, пытаясь хоть что-нибудь выу-
дить из своего красного блокнота, он высказал предположение, которое ему
самому даже не принадлежало. Там, на улице Дюперре, роясь в шкафах и
ящиках, Габер, молодой блондин, работавший вместе с ним, сказал, видимо
потому, что девица была очень хороша собой и на него как-то подействова-
ли все эти буковки и нижние юбки: "Уж она-то наверняка не скучала".
В жизни убитой было трое мужчин, вернее, четверо, если считать мужа,
с которым она не виделась уже несколько месяцев. Продавец автомобилей
Арро, явившийся на набережную Орфевр к шести часам вечера, растерянный,
с подобострастным видом. Боб, который где-то там учился, с ним ему
предстояло встретиться утром. И молодой паренек, студент, живший на шес-
том этаже на улице Дюперре, в котором консьержка, вероятно, души не чая-
ла.
Однако лишь про первого из них можно было с уверенностью сказать, что
он был ее любовником. Высокий, рыхлый, бесхарактерный на вид мужчина,
занимавшийся ремонтом и перепродажей американских автомобилей, владелец
гаража у Порт Майо, на него не оказалось ничего компрометирующего в кар-
тотеке правонарушений, хотя по его виду можно было, скорее, предположить
обратное. Он все время норовил уйти от прямого ответа и сказал, понизив
голос, то ли потому, что речь шла о покойнице, то ли потому, что теперь
он женат и это уже старая история, что "да, они действительно какое-то
время были вместе".
Грацци продержал его двадцать минут. Рожа кирпича просит. И ничего в
картотеке. Железное алиби на первые четыре дня октября и на субботу,
когда было совершено убийство. Только что купил жене маленький "фиат"
(новый, а не подержанный, Грацци уж и не помнил, откуда ему это извест-
но). Бумаги в полном порядке. Хорошо сшитый костюм. До блеска начищенные
ботинки. Бывший коммерческий директор парфюмерной фабрики. Там, на фаб-
рике, он и познакомился с Жоржеттой Тома, в то время Жоржеттой Ланж, де-
монстрировавшей продукцию фирмы. Связь длилась полгода до ее развода и
два с половиной года после, "какое-то время были вместе". Ничего сейчас
о ней не знает. Не знает, были ли у нее враги, какие были друзья. Не по-
нимает, как такое могло случиться. Вообще ничего во всем этом не понима-
ет. Ему ее искренне жаль. Рожа кирпича просит.
Грацци налил кофе во вторую стоявшую на столе чашку, положил два кус-
ка сахара, поднялся, потер затылок. Услышал, как жена заворочалась в
кровати.
В тесной передней, отделявшей кухню от спальни, кофе из налитой до
краев чашки расплескался. Он сдержал готовое сорваться с языка руга-
тельство, чтобы не разбудить малыша.
Жена, как и всегда, лежала с открытыми глазами. Грацци, спавшему
обычно крепким сном и знавшему, что она встает по ночам поправить одеяло
у Дино и дать ему попить, казалось, что она никогда не спит.
- Который уже час?
- Семь часов.
- Ты сегодня едешь туда? Он ответил, что придется, хотя при этом нем-
ного и покривил душой. На самом деле никакой острой необходимости в этом
не было. Он мог бы вызвать Кабура, Боба и родственников Жоржетты Тома на
понедельник. Никто не торопил его, никто не поставил бы ему в упрек по-
добное промедление. Даже если бы убийца воспользовался этим и попытался
ускользнуть от полиции, то было бы даже и лучше, его побег был бы равно-
силен признанию. Его бы начали искать и в конце концов нашли бы.
Нет, ничто не вынуждало его, если не считать присущей ему неуверен-
ности в себе, его всегдашней потребности иметь побольше в запасе време-
ни, подобно тем не слишком способным ученикам, которые оттягивают экза-
мен до самой последней минуты.
Его жена, Сесиль, хорошо его знавшая, дернула плечом, не осмеливаясь
напомнить ему о прогулке в Зоопарк, но, чтобы как-то выразить разочаро-
вание, придралась к тому, что кофе то ли недостаточно крепок, то ли
слишком сладок.
- Что тебе поручили?
- Женщину задушили в поезде на Лионском вокзале.
Она вернула чашку, зная уже, даже не спрашивая, что он не хотел, что-
бы на него взвалили это дело, и теперь какое-то время будет досадовать
от того, что не может оставаться на втором плане.
- А разве не Таркен этим у вас занимается?
- Он занят игральными автоматами. А потом, он не станет сейчас
браться за дело, в успехе которого не уверен. Если все пойдет хорошо, он
подключится. Если затянется, отвечать буду я. В январе его должны повы-
сить в чине, и он не хочет до этого ставить себя под удар.
Грацци брился, стоя у зеркала, а перед глазами его снова возникла
квартира Жоржетты Тома, он подумал, что она очень отличается от его
собственной. Да и что может быть общего между квартирой одинокой женщины
в старом доме неподалеку от площади Пигаль и двухкомнатной квартирой с
ванной и кухней в дешевом стандартном доме в районе Банье, которую трех-
летний мальчуган принимает за поле боя?
А ведь именно из-за этой ее квартиры с особой атмосферой полутонов и
мягкого, ровного света он сказал совсем не то, что думал, не то, что
можно было предположить. Спальня с кретоновыми занавесками, оборки на
покрывале, маленькие столики и хрупкие безделушки, - все это напоминало
комнату засидевшейся в девушках секретарши. Крохотная кухонька, где все
вещи лежали на своих местах. Умопомрачительная ванная комната, где стены
и пол выложены белой и розовой плиткой, - она, вероятно, истратила на
нее все свои сбережения, - и стоит аромат косметики и дорогого мыла. Ко-
ротенькая ночная рубашка на вешалке, как та, что нашли у нее в чемодане.
Пушистые, словно из меха, махровые полотенца всех цветов, помеченные,
как и все ее белье, буквой "Ж". Белая резиновая шапочка на душевом шлан-
ге. Целый набор кремов на туалетном столике. И главное, зеркала. Они ви-
сели повсюду, даже на кухне. А в маленькой спальне, где центральное мес-
то занимала кровать, они, казалось, были подвешены с особым наклоном,
что наводило на двусмысленные предположения. Стоя с намыленным лицом,
надув щеки, Грацци вдруг вспомнил, что находится в своей квартире, перед
