сквозь который доносятся все сообщения громкоговорителей на вокзалах, а
тебя терзают глупые страхи: боишься крушения, неполадок с отоплением,
кражи лежащего под головой бумажника. Бог знает чего еще.
Он вышел из поезда на Лионском вокзале без кашне, в расстегнутом
пальто. В Марселе всю эту бесконечную неделю было жарко, как летом. Пе-
ред глазами у него еще стояла ослепительная улица Канебьер, какой он
увидел ее однажды в три часа дня, когда шел к Старому порту, а солнце
светило ему прямо в лицо. Увидел легкое колыхание светлых платьев, под
которыми угадывалось кипение пышных нижних юбок, отчего ему всегда ста-
новилось немного не по себе. А теперь он подхватил грипп. Так ему и на-
до.
Он сам не знал, почему ему так и надо. Может, тут дело в тех девицах,
в его застенчивости, в том, что в свои тридцать восемь он так одинок. В
его завистливых взглядах, которых он стыдился, но которые ему не всегда
удавалось скрыть, когда навстречу попадалась молодая счастливая и бога-
тая парочка. Из-за всей этой глупости, от которой ему становилось не по
себе...
Он вспомнил Марсель-пребывание там стало для него настоящей пыткой,
куда более мучительной, чем весенние месяцы в Париже, - вспомнил один
вечер в Марселе, ровно двое суток назад. Глупо, но он тут же поднял гла-
за. Еще когда он был ребенком, у него появилась такая привычка: желание
удостовериться, что никто не угадал твоих мыслей. Тридцать восемь лет.
Впереди, через ряд от него, какая-то девушка читала "Монд". Он повер-
нул голову, понял, что они уже проехали Шатле, а он еще не прочитал в
газете ни строчки.
Сегодня он ляжет пораньше. Поужинает, как всегда, в ресторане "У Шар-
ля", на первом этаже своего дома. Уборкой же займется завтра. Посвятит
этому все воскресное утро.
В газете - он так и не начал ее читать, а лишь машинально перебегал
глазами от абзаца к абзацу - он вдруг увидел свое имя, но это лишь на
мгновение привлекло его внимание. По-настоящему он заинтересовался за-
меткой, только когда двумя строчками ниже наткнулся на предложение, где
речь шла о ночи, о спальных местах, о поезде.
Он прочел всю фразу, из которой узнал лишь о том, что прошлой ночью
что-то произошло в одном из купе "Фокейца". Он прочел предыдущие две
строчки и понял, что некто по имени Кабур занимал одну из полок в этом
купе.
Ему пришлось раздвинуть локти, чтобы развернуть газету и вернуться к
первой странице, где было напечатано начало заметки. Его сосед что-то
недовольно буркнул и подвинулся.
При виде фотографии, помещенной на первой полосе, у него перехватило
дыхание. Несмотря на невысокое качество газетного клише, изображенная на
нем женщина обладала вполне узнаваемыми чертами не слишком приятного те-
бе человека, с которым ты недавно, слава Богу, расстался, надеясь, что
навсегда, и вдруг встречаешь его на первом же углу.
Глядя на черно-серый отпечаток, он отчетливо представил себе цвет ее
глаз, густые волосы, ослепительную улыбку, которая вчера вечером, в на-
чале их путешествия, определила все дальнейшее: и глупую надежду, и пе-
режитое им в четверть первого унижение. Он вдруг почувствовал запах ее
духов, показавшийся ему неприятным, когда эта женщина, стоявшая рядом с
ним, повысила голос и, повернувшись, резко дернула плечом, как это сде-
лал, заметив "окно" в защите, как-то субботним вечером в начале програм-
мы в Спортзале тот боксер, маленький и напористый смельчак с недобрым
взглядом.
Сердце отчаянно колотилось, казалось, оно подступило прямо к горлу, и
он даже тремя пальцами - большим, средним и указательным - дотронулся до
шеи.
Он инстинктивно перевел взгляд на окно, чтобы посмотреть на свое от-
ражение, и понял, что автобус едет уже по Страсбурскому бульвару, скоро
конечная остановка.
Он прочел заголовок над фотографией и несколько первых строк заметки,
затем сложил газету.
В автобусе оставалось человек десять. Он вышел последним, с кое-как
сложенной газетой в правой руке.
Пересекая площадь перед Восточным вокзалом, он вновь уловил запахи,
связанные теперь у него с поездкой, услышал знакомые звуки, на которые
никогда не обращал особого внимания, поскольку проходил здесь каждый ве-
чер. За ярко освещенным зданием вокзала раздался свисток, поезд с грохо-
том тронулся.
Задушенную женщину обнаружили на нижней полке купе после прибытия по-
езда. Ее имя было установлено, Жоржетта Тома. Для него же накануне она
была всего лишь позолоченной монограммой "Ж", которую он увидел на ее
сумочке; глубоким, чуть глуховатым голосом, спутницей, любезно предло-
жившей ему сигарету "Винстон", когда они обменялись несколькими словами
в коридоре. Он не курил.
Перейдя площадь и оказавшись на тротуаре, он не выдержал и снова раз-
вернул газету. Но он остановился довольно далеко от фонаря и не смог ни-
чего разобрать. Так, с развернутой газетой, он толкнул застекленную
дверь ближайшего пивного бара, чуть было не передумал, когда его обдало
горячим воздухом и гулом голосов, но затем, сощурившись, вошел. Он про-
шел через переполненный зал и отыскал место на диванчике рядом с тихо
переговаривавшейся парочкой.
Он сел, не снимая пальто, разложил газету на блестящем красном столи-
ке, для чего пришлось отодвинуть два порожних бокала, стоявших на мокрых
картонных кружках.
Соседи по столику взглянули на него. Обоим, должно быть, было лет по
сорок, мужчине, возможно, и больше, выглядели они усталыми, грустными,
как люди, у каждого из которых есть своя жизнь и которые встречаются на
часок после работы. Рене Кабуру они показались некрасивыми, в них было
даже что-то отталкивающее: оба не первой молодости, подбородок у женщины
оплыл, а дома ее ждут муж и дети, вот так.
Подошел официант, убрал посуду. Рене Кабуру пришлось приподнять газе-
ту. Официант вытер стол мокрой тряпкой, оставлявшей после себя влажные
следы, которые тут же на глазах исчезали. Кабур заказал кружку пива, как
и у Орлеанских ворот, как и утром, когда, оставив дома чемодан, зашел в
бистро на углу.
Его мучила жажда, но он даже не заметил, как официант поставил перед
ним кружку. Погруженный в чтение, он только почувствовал, что она уже на
столе, и, не поднимая головы, протянул к ней руку. Пока он пил, не отры-
вая глаз от заметки, на газету упали две капли пива.
Та женщина демонстрировала косметические товары. Она сама ему об этом
сказала. Как и то, что провела четыре дня в Марселе. Ожерелье он тоже
помнил, потому что очень близко видел замок у нее на затылке, когда нак-
лонился к ней, прежде чем это сделать.
Ее нашли лежащей с открытыми глазами на нижней полке, одежда была в
беспорядке. Эта картина неотступно стояла у него перед глазами, пока он
не дочитал заметку до конца. Тут была масса излишних подробностей: слег-
ка задранная юбка, и черные лодочки на высоких каблуках, и следы от ра-
зорвавшегося ожерелья на шее.
Она жила в маленькой двухкомнатной квартире неподалеку от площади Пи-
галь. Консьержку уже успели допросить.
Консьержка, говорилось в заметке, "утирала слезы платком". Она очень
уважала свою жиличку: Жоржетта всегда улыбалась, хотя ей не слишком вез-
ло в жизни. Развод в двадцать пять лет. Она из тех, кто честно работает.
А Богу известно, что таких не слишком много в их квартале: куда больше
тех, кто плывет по течению. Конечно, у нее бывали мужчины, но консьержка
считала это ее частной жизнью, в конце концов, она была свободной, бед-
няжка.
Рене Кабур представил себе лампу под абажуром в комнате с задернутыми
шторами, единственное светлое пятно среди окутавшей комнату темноты.
Реплики шепотом. Мужчина, вероятно, высокий, смазливый, с фатоватой, са-
модовольной улыбкой покорителя женских сердец. Где-то на границе света и
тени на пол спадает юбка, ослепительная белизна обнажившейся кожи, соб-
лазнительные изгибы бедра или плеча. Ее частная жизнь.
Он допил свою кружку, и снова две капли пива упали на газету. Черные
лодочки. Женщина со спокойной улыбкой, предложившая ему сигарету в кори-
доре. И еще этот недобрый взгляд маленького боксера в Спортзале. Все эти
мужчины раздевали ее, держали в объятиях, возбужденную, на смятых прос-
тынях, их грубые руки касались ее бедер, плеч. А он, с его нелепым пос-
тупком вечером в Марселе, и это нестерпимое желание овладеть ею, когда
он помогал ей снять с верхней полки чемодан, и весь этот странный день
после того, как он покинул Лионский вокзал, а вот теперь эта газета.
Он подумал, что даже рад, что она умерла, что ее нашли мертвой.
Расследование, должно быть, еще только началось, когда вышла газета.
Полиция располагала списком всех пассажиров купе. Их приглашали явиться
в полицейскую префектуру или в комиссариат своего квартала. Надеялись
получить от них дополнительные сведения о том, что произошло в поезде до
убийства. Предполагалось, что убийство было совершено после прибытия по-
езда, во время вокзальной сутолоки.
Поскольку убийство вряд ли было совершено с целью ограбления, комис-
сар Таркен и его помощники из уголовной полиции рассчитывают в скором
времени найти виновника. Вот и все.
Рене Кабур знал, что толчеи по прибытии поезда не было. Пассажиры,
стоявшие с чемоданами в коридоре, спокойно выходили один за другим.
Кое-кто передавал чемоданы через окно. На платформе по мере приближения
к контрольному пункту поток пассажиров увеличивался, обтекал вас со всех
сторон. Приехавшие вытягивали шею, становились на цыпочки, чтобы поверх
голов разглядеть тех, кто пришел их встречать.
Никто не встречал Рене Кабура. Он это знал, и ему не терпелось поско-
рее покинуть купе, поезд, вокзал. Он первым вышел из купе, одним из пер-
вых - из вагона, с первой волной тех, кого никто не встречал, покинул
вокзал.
Он в четвертый раз перечитывал список фамилий, опубликованный в газе-
те, пытаясь определить, кто из пассажиров занимал ту или другую полку.
Риволани, вероятно, был тот мужчина с редкими волосами, в кожаном пиджа-
ке и с фибровым чемоданчиком с потертыми углами; Даррес - та молодая де-
вушка, что села в Авиньоне, она еще улыбнулась ему в коридоре, когда он
болтал там с женщиной, на сумке у которой имелась монограмма "Ж". Нет,
это не она, раз у Тома, убитой, билет был на два номера больше, а нечет-
ные полки находятся слева, тогда как четные справа. Он уже ничего не по-
нимал. Он проверил номер своего места.
Так и есть. Нижнюю полку слева занимал мужчина в кожаном пиджаке, Ри-
волани. Справа внизу - Даррес, блондинка лет сорока, накрашенная, манто
из леопарда или из того, что он принял за леопарда. Полку слева занимала
девушка, севшая в поезд в Авиньоне. Она тоже была белокурой, лет двадца-
ти или чуть больше, и на ней было светло-голубое пальто и скромное лег-
кое платье, с бантом спереди. Среднюю полку справа занимала Жоржетта То-
ма, и Рене Кабур снова увидел ее круглые колени и то, как она на мгнове-
ние приподняла юбку, когда хотела снять с полки свой чемодан. Слева, на
верхней полке, спал Гароди. Рене Кабур совсем не помнил его. Не обратил
внимания. Или, вернее, вспомнил: место еще не было занято, когда сам он
улегся около половины первого на верхней полке справа. Потом он слышал
чей-то голос.
Он взглянул на стоявшего перед ним официанта. У того кончался рабочий
день, и он хотел получить по счету.
Доставая мелочь из кармана, Рене Кабур обнаружил там телефонный же-
тон. Он вспомнил, как дождливым вечером в тесной кабине, пахнувшей мок-
рыми опилками, в одном из бистро на Страсбурском бульваре, неподалеку
отсюда, он пытался недели две назад дозвониться до одного сослуживца,
сказавшего ему, что он любит бокс. Телефон не ответил.
Официант, получив деньги, произнес несколько ничего не значащих слов
о субботних вечерах, о зиме, покачал головой и с перекинутой через руку
салфеткой удалился усталым шагом человека, который весь день провел на
