солнца разрушила ровные ступени, образовав беспорядочное скопище
горных вершин. Верхние пласты на этих горах снесены. Они рассыпались и
легли рыхлыми песками и глинами на дно низкой котловины. Но вот этот
первый уступ должен хранить под покровом наносов те породы, которые
исчезли на горах: его поверхность не подвергалась размыву. Если бы
пробить верхний покров уступа шурфом или шахтой - ведь он не более
тридцати метров толщины! Но для того чтобы предпринять такую работу,
нужно знать хотя бы приблизительно, что обещает исчезнувшая на горах
верхняя толща. Ответ на этот вопрос может дать только Белый Рог: на
его неприступной вершине уцелел маленький островок верхних слоев.
Грань между темными метаморфическими породами и загадочным белым
острием видна совершенно отчетливо - падение в сторону сброса.
Следовательно, нет сомнения, что в опущенном участке эта белая порода
полностью сохранилась. А гора словно заколдована: сколько ни искал он
в осыпях разрушенной породы у ее подножия, он не смог найти ни одного
куска, отвалившегося от Рога... Какая-то вечная, несокрушимая порода
слагает белый зубец! Но ведь именно у подножия Ак-Мюнгуза были найдены
два огромных кристалла касситерита - оловянного камня...
Нет, тайну Белого Рога надо раскрыть во что бы то ни стало!
Только на этой вершине лежит ключ к рудным сокровищам, погребенным
снизу. Олово! Как нужно оно нашей стране! Это ясно сознает он, геолог.
Значит, геолог и должен сделать то, чего не могут другие - те, кто не
понимает всей важности открытия.
Уставшие за день помощники Усольцева быстро заснули. Чистый
холодный воздух опускался на теплую землю. Лунный свет струился
зеленоватыми каскадами по темным обрывам. Усольцев лежал в стороне от
палаток, подставляя ветру горящие щеки, и старался уснуть.
Он снова переживал неудачную попытку восхождения на Белый Рог. Он
считал чудом свое спасение от неминуемой гибели и в то же время знал,
что еще раз повторит попытку.
"Теперь же, на рассвете! - решил он. - Пока не зашла луна, нужно
достать зубила".
Усольцев встал, осторожно пробрался между веревками палаток к
ящику со снаряжением и, стараясь не шуметь, принялся рыться в нем.
От дальней палатки послышалось тихое пение. Усольцев прислушался:
пела Вера Борисовна.
"Узнаешь, мой княже, тоску и лишенья, великую страду, печаль..."
- тихо разносился голос по выбеленной луной степи.
Усольцев захлопнул ящик и вернулся на свое место.
"Нет, подожду немного, пока не уедет. Если разобьюсь, еще
подумает что-нибудь... Будто я из-за нее полез... Тут еще этот
разговор об Эвересте... Хорош Эверест - в триста метров высоты!"
* * *
- Куда мы сегодня поедем, Олег Сергеевич? - спросил Усольцева
прораб.
- Никуда - планшет окончен. Даю вам два дня на приведение в
порядок съемки и коллекций. Потом поедете в Киргиз-Сай за подводой.
- Значит, переберемся поближе к границе?
- Да, в Такыр-Ачинохо.
- Это хорошо, там места куда лучше: горы повыше и рощицы есть, не
то что здешнее пекло. А вы сегодня будете отдыхать?
- Нет, проедусь вдоль главного сброса.
- К Ак-Мюнгузу?
- Нет, немного дальше.
- Знаете, я забыл вам сказать. Когда я был в Ак-Таме, мне
рассказывали, что на Ак-Мюнгуз пробовали взбираться альпинисты.
Приезжали какие-то спецы из Алма-Аты...
- Ну и что? - с нетерпением перебил Усольцев.
- Признали Белый Рог абсолютно неприступным.
* * *
Облако пыли поднималось за рыжим иноходцем. Усольцев ехал изучать
непобедимого противника. Белый Рог повис над ним всей своей
выдвинувшейся в степь громадой, словно чудовищный бык, старающийся
подняться из захлестнувших его волн каменного моря. Прямо к подножию
горы ветер накатывал клубки сухих колючих растений. Здесь когда-то
зияла трещина, здесь терлись друг о друга два передвигавшихся горных
массива. Следы этого трения остались на груди утеса, поблескивая
полированным камнем. Темно-серые и шоколадные метаморфические сланцы,
пересеченные тонкими жилами кварца, были наклонены внутрь горы и
образовали мелкослоистую поверхность обрыва - стену из тонких, плотно
уложенных плиток. Как ни напрягал свое воображение Усольцев, но ни
малейшей надежды подняться вверх хотя бы на полсотни метров с этой
стороны Ак-Мюнгуза не было. Восточный отрог горы представлял собою
острое, как нож, ребро, глубоко выщербленное в середине. Нет,
единственный путь - с юго-западной стороны, из долины, отделяющей
Белый Рог от других вершин, там, где Усольцеву уже удалось подняться
почти на сто метров, то есть на треть высоты страшной горы. До вершины
оставалось еще двести метров, и каждый из них был неприступен.
Закинув голову, Усольцев смотрел на острие горы.
Если бы иметь специальное снаряжение, крючья, веревки, опытных
товарищей... Но где же взять все это? Альпинисты и те отказались от
подъема на Белый Рог.
Усольцев повернул коня и поехал вокруг Ак-Мюнгуза к устью сухой
долины. "Эверест, Номиомо, Макалу, Кангченгюнга - высочайшие пики
Гималаев, - думал он. - Что Гималаи? Совсем близко отсюда светящийся
голубой Хан-Тенгри, алмазные зубцы Сарыджаса. Красивые, грозные
снежные вершины. Мир прозрачного воздуха, чистого света. Все это
как-то невольно настраивает на подвиг. А здесь - низкие, угрюмые,
осыпанные обломками горы, тусклое, лиловое от жары небо, пыль и
дрожащее степное марево... Нет, не нужно преувеличивать, и этот
ветреный палящий простор тоже прекрасен, и в этих обломках старых,
полуразваленных гор есть свое особенное, грустное очарование. Даже на
висящих у горизонта бледных, простых по очертаниям облаках тоже печать
сухой, грустной Азии, страны обнаженного камня и высокого, чистого
неба".
В душном зное долины душу окутала тень пережитого здесь... Вот
этот столб пегматитовой жилы, похожей на рваное мясо, пересекающей
темную массу сланцев... По выступам этого столба с серебряными
зеркальцами слюды он тогда добрался до идущей наискось второй жилы. Но
дальше - дальше пути не было. Он попытался ползти по крутому склону,
извиваясь, как червяк. Склон оказался покрытым мелкими кусочками
щебня, катившимися от малейшего прикосновения, как дробь, и не
дававшими ни малейшей опоры. Здесь чуть было и не произошла
катастрофа...
Усольцев спешился и поднялся на противоположный склон долины.
Нет, ничего не выйдет, не обойдешь вот эту крутизну. Если бы одолеть
северо-западное ребро, то оттуда почти до самого Рога ровная
поверхность склона. А какими силами удержишься на ребре? Кто спустит
веревку с самого пика? Усольцев проследил взглядом за протянутым
мысленно канатом и вдруг заметил у основания белого зубца небольшую
площадку, вернее, выступ нижних черных пород, примыкающий к отвесной
белой стенке. Поверхность площадки понижалась к зубцу и почти не была
видна снизу.
"Странно, как я раньше не видел этой площадки? Правда, сейчас она
не имеет значения: добраться до нее - это значит добраться до зубца".
Усольцев устал стоять и, найдя удобный выступ, уселся, не спуская
глаз с горы.
* * *
- Какой прохладный вечер! - Прораб лениво развалился на кошме в
ожидании чая.
- Так бывает на середине луны, - пояснил Арслан. - Потом пять
дней дует сильный ветер оттуда. - Уйгур махнул рукой в сторону Или. -
Бывает совсем холодно.
- Отдохнем от жары перед отъездом. Верно, Олег Сергеевич?
Усольцев молча кивнул.
- Товарищ начальник какой стал: сидит, молчит. Раньше почему был
другой? - Уйгур засмеялся мелким смешком, но глаза остались
серьезными. - Я понимай, начальник Ак-Мюнгуз любит. Скоро ехать
Ачинохо, как бросать будет? Баба лучше - собой тащить можно. Ак-Мюнгуз
нельзя!
Молодежь расхохоталась; невольно улыбнулся и Усольцев. Ободренный
успехом шутки, Арслан продолжал:
- У нас старый сказка есть, как один батур влез на Ак-Мюнгуз.
- Что ж ты раньше не говорил, Арслан? Расскажи! - воскликнул с
интересом прораб.
- Джахши, чай готовлю, потом буду рассказать, - согласился
Арслан.
Старый уйгур поставил на кошму чайник, вытащил пиалы, лепешки,
уселся, скрестив ноги, и, прихлебывая чай, начал рассказ.
Несмотря на ломаную русскую речь уйгура, Усольцев слушал с жадным
вниманием. Воображение его наделяло легенду яркими, горячими красками.
Такой она, вероятно, и была на самом деле у этих поэтических жителей
Семиречья.
Усольцева поразило, что, по словам уйгура, все это произошло
сравнительно недавно - лет триста назад. Легенда так отвечала его
собственным мыслям, что геолог не переставал думать о ней, когда все
улеглись спать. Сон не шел. Усольцев лежал под яркими, близкими
звездами, вспоминая рассказ Арслана и дополняя его новыми
подробностями.
...Всей этой областью владел могучий и храбрый хан. Его кочевой
народ обладал многочисленными стадами, постоянно умножавшимися
благодаря удачным набегам на соседей. Однажды хан предпринял с большим
отрядом далекое путешествие и дошел до Таласа. Недалеко от древних
стен Садыр-Кургана хан наткнулся на целую орду свирепых джете[Джете -
в древности так назывались крупные разбойничьи отряды или племена.].
Завязался кровопролитный бой. Джете были разбиты и бежали. Хану
досталась богатая добыча. Но больше всего радовался хан одной из
пленниц, женщине необыкновенной красоты, возлюбленной побежденного
предводителя. Она была похищена джете в Ферганской долине, на пути из
какой-то далекой страны к своему отцу, служившему при дворе
могущественного кокандского повелителя. Ее красота, совсем иная, чем у
здешних женщин, околдовывала и зажигала сердца мужчин. Хан привез
пленницу к родным горам, и здесь она, по древнему обычаю, стала
любимой наложницей его и двух его старших сыновей.
Прошло два года. Снега уже высоко поднялись на склонах гор, когда
хан раскинул свой лагерь у края зеленой глади Каркаринской долины. К
нему съезжались на пир владыки соседних дружественных племен. Все
большее количество юрт вырастало на равнине.
Неожиданно к хану прибыл высокий мрачный воин. Он приехал
совершенно один, не на коне, а на огромном белом верблюде с короткой,
мягкой, как шелк, шерстью. Странен был и наряд его: лицо обвязано
черным платком, на голове - золоченый плоский шлем со стрелой, широкая
кольчуга спадала почти до колен, обнаженных и стянутых черными
ремнями. Меч, два кинжала, маленький круглый щит и большой топор на
длинной рукоятке были его вооружением. Приезжий потребовал, чтобы его
провели к хану. Неторопливо сложил он на белую кошму свое оружие,
опустил на шею платок, закрывавший лицо, почтительно и смело
поклонился владыке.
Его суровое лицо было отмечено следами большого и тяжелого
жизненного пути - пути воина и начальника, пути храбреца, неспособного
на низкие поступки. Хан невольно залюбовался чужеземцем.
- Великий хан, - сказал приезжий, - я приехал к тебе из далекой
жаркой страны, где страшный пламень солнца жжет мертвые пески на
берегах горячего Красного моря. Трудны были мои поиски. Целый год
блуждал я по горам и долинам от Коканда до синего Иссык-Куля, пока
слухи и рассказы не привели меня к тебе. Скажи, у тебя ли находится
девушка, прозванная вами Сейдюруш, взятая у джете Таласа?
Хан утвердительно кивнул, и воин продолжал:
- Эта девушка, хан, моя нареченная невеста, и я поклялся, что
никакие силы неба и ада не разлучат меня с нею. Три года воевал я на
