своем насквозь продуваемом доме, в тревожном беге теней от колеблемых
сквозняком светильников Таис опять потянуло в темноту храма, к странному
старому эллину, давшему ей впервые в жизни светлый покой отрешения. Юной
девушкой Таис видела во сне Афродиту Уранию. Сон, повторявшийся несколько
раз в последние годы, вспоминался так: Таис, босая и нагая, поднималась по
лестнице необъятной ширины к зеленой стене из густых миртовых деревьев,
проскальзывала между их переплетавшимися ветвями и выходила на свет -
яркий, но не пронизывающий, теплый, но не знойный. Она приближалась к
статуе Афродиты Урании. Богиня из полупрозрачного розового родосского
мрамора, пронизанная светом неба, сходила с пьедестала и обвивала плечи
Таис сияющей рукой немыслимой красоты. Урания заглядывала в лицо Таис.
Чувство необычайной отрады и покоя переполняло юную гетеру. Но она не
любила этот сон - с течением лет все резче был контраст между чистым
покоем любви, исходившим от Урании, и исступленным искусством и трудом той
любви, которая составила славу Таис, образованной гетеры и знаменитой
танцовщицы самого знающего народа в мире, каким считали себя афиняне. И
вот радостный покой, испытанный прежде только в полудетских снах об
Урании, пришел к Таис наяву при встрече с философом.
А в Мемфисе ширились слухи о божественном сыне македонского царя
Филиппа. Александр осаждает Тир, его жители упорствуют, но искусные
механики македонцев решили создать перешеек между материком и островом, на
котором стоит город. Гибель древнего финикийского порта неминуема. Когда
Тир падет, то, кроме Газы, больше некому будет сопротивляться
победоносному Александру. Его надо ждать в Египте.
Флот Александра, отрезая Тир, проникает все дальше на юг, и недавно
эллинский корабль, шедший в Навкратис, встретил пять судов якобы под
командой самого Неарха.
Эгесихора сделалась дерзкой и беспокойной, чего прежде не случалось с
лакедемонянкой. Может быть, горячий либийский ветер со своей неослабной
силой проникал в душу людей, делая их нетерпеливыми, скорыми на расправы,
нечуткими и грубыми. Таис давно заметила, что переносит жару легче, чем
Эгесихора. Ветер Сета меньше влиял на нее, и она старалась реже
встречаться с подругой, чтобы ненароком не вызвать ссоры. Вдвоем с верной
Гесионой иди с Менедемом Таис ходила на берег реки. Там она подолгу сидела
на плавучей пристани. Обилие текучей воды гипнотизировало эллинов, и
каждый погружался в свои думы, глубокие, затаенные, неясные...
Однажды Таис получила приглашение от делосского жреца, переданное
устно мальчиком - служителем храма Нейт. С волнением собиралась Таис на
рассвете следующего дня, надев скромную одежду.
Делосский философ сидел на спускавшихся к Нилу ступенях храма,
погруженный в созерцание удивительно тихого рассвета.
- Ты была в Фивах, которые мы, эллины, называем Диосполисом? -
встретил он афинянку вопросом и на утвердительный наклон ее головы
продолжал: - Видела ли ты там основание золотого круга, украденного
Камбисом два века назад при завоевании Египта?
- Видела. Мне объяснили, что круг был из чистого золота, тридцать
локтей в поперечнике и локоть в толщину. Могло ли быть такое?
- Да. Круг весил около тридцати тысяч талантов. Камбису потребовалось
пять тысяч верблюдов, чтобы увезти его разрубленным на десять тысяч кусков
в Персию.
- Зачем отлили столь бессмысленную массу золота?
- Глупо, но не бессмысленно. Величайший фараон-завоеватель хотел
доказать всей Ойкумене вечность Египта, его власти, его веры в великом
круговороте вещей. Воцарение владык-мужчин, богов и героев, привело к
отчаянному желанию увековечения. Женщины знают, как хрупка жизнь, как
близка смерть, а мужчины мечтают о бессмертии и убивают без конца по
всякому поводу. Таково древнее противоречие, оно неразрешимо. И человек
создает для себя, для других, если может, для всей страны замкнутый круг,
где он - в центре, а наверху - всемогущий и грозный бог.
- Чего хотят этим добиться?
- Неизменности владычества и благополучия для царей и вельмож,
крепости веры для жрецов, устойчивости в мыслях народа, безропотной
покорности рабов.
- И потому Египет пронес свою веру сквозь тысячелетия?
- Не только Египет. Есть страны, замкнувшиеся в себе для сохранения
своих царей, богов, обычаев и жизни на тысячелетия. Я называю их
круговыми. Таков Египет, еще есть Персия, Сирия. На западе Рим, а очень
далеко на Востоке - Срединная страна желтокожих раскосых людей.
- А мы, Эллада? У нас есть понимание, что все течет?!
- Начиная с Крита, вся Эллада, Иония, а с нами и Финикия - открытые
страны. Нет для нас круга, запирающего жизнь. Вместо него - спираль.
- Я слыхала про серебряную спираль...
- Ты знаешь? Еще не время говорить об этом. Огромна область наследия
исчезнувших детей Миноса. В Либию на запад простирается она и гораздо
дальше на восток, где в десятках тысяч стадий за Гирканией лежат древние
города. И за Парапамизами, за пустыней Арахозией, до реки, называемой Инд.
Говорят, что от них остались лишь развалины, подобно Криту, но открытая
душа этих народов живет в других людях тысячелетия спустя.
- Зачем открываешь ты мне это знание, отец? Чем могу я, служительница
Афродиты, помочь тебе?
- Ты служишь Эросу, а в нашем эллинском мире нет более могучей силы.
В твоей власти встречи, беседы, тайные слова. Ты умна, сильна,
любознательна и мечтаешь возвыситься духовно...
- Откуда ты знаешь, отец?
- Мне многое открыто в сердцах людей. И думается, что ты скоро
пойдешь на восток с Александром, в недоступные дали азиатских степей.
Каждая умная женщина - поэт в душе. Ты не философ, не историк, не художник
- все они ослеплены, каждый своею задачей. И не воительница, ибо все, что
есть в тебе от амазонки - лишь искусство ездить верхом и смелость. Ты по
природе не убийца. Поэтому ты свободнее любого человека в армии
Александра, и я выбираю тебя своими глазами. Ты увидишь то, что я никогда
не смогу. Скорая смерть ожидает меня.
- Как же я расскажу тебе?
- Не мне. Другим. Около тебя всегда будут умные, значительные люди,
поэты, художники, ибо их привлекает твоя сущность. И это будет еще лучше,
чем рассказывал бы я. Останется в памяти людей, войдет в песни поэтов, в
писания историков, в легендах разойдется по Ойкумене и достигнет тех, кому
следует знать.
- Боюсь, ты делаешь ошибку, отец. Я не та, которая нужна тебе. Не
мудра, невежественна, кружит мне голову Эрос, танец, песня, поклонение
мужчин, зависть женщин, неистовство скачки.
- Это лишь преходящие знаки твоей силы. Я посвящу тебя, научу
внутреннему смыслу вещей, освобожу от страха.
- Что я должна сделать?
- Завтра ты придешь вечером, одетая в новую линостолию, в
сопровождении спутника и подождешь на ступеньках, пока Никтур, Страж Неба,
не отразится в водах Нила. Устроишь свои дела так, чтобы отсутствовать
девять дней.
- Слушаю, отец. Но кто же спутник?
- Появится в назначенное время. Твои месячные в соответствии с Луной?
- Да, - с запинкой, после некоторого колебания призналась Таис.
- Не смущайся. Нет тайны и недостойного в здоровом теле женщины,
разве лишь для глупцов. Дай мне левую руку.
Таис повиновалась. Делосец положил ее ладонь на стол, раздвинул
пальцы и несколько секунд рылся в небольшом ларце из слоновой кости. Он
извлек кольцо из электрона с красным гиацинтом необыкновенного
густо-розового отлива. На плоском камне был вырезан равнобедренный
треугольник с широким основанием, вершиной вниз. Надевая его на
указательный палец Таис, философ сказал:
- Это знак власти великой женской богини. Теперь иди!
5. МУЗА ХРАМА НЕЙТ
Рано возвратившаяся из храма, Таис лежала ничком на своем широком
ложе, положив голову на руки и болтая в воздухе пятками, в то время как
Клонария растирала ей спину ореховым маслом, а обиженная Гесиона молча
возилась в углу, подгоняя по фигуре только что купленную льняную одежду -
линостолию.
Как всегда, Эгесихора не вошла, а ворвалась, распространяя запах
розового масла и сладкой аравийской смолки.
- Ты опять бегала в храм Нейт, - вызывающе спросила она подругу, -
скоро это кончится? Жду не дождусь приезда македонцев - они сумеют взять
тебя в руки.
- Спартанцы не сумели? - поддразнила Таис.
- Сегодня эллинские художники и поэты Мемфиса устраивают симпосион, -
игнорируя выпад подруги, заявила Эгесихора, - попробуй не быть на нем.
- Что тогда?
- Тогда я тебе не завидую. Они умеют ославить в песнях и рисунках
так, что надолго запомнишь.
Таис посерьезнела.
- Ты права. Я пойду.
- То-то. И плясать придется так, что отдохнем получше!
Эгесихора растянулась рядом с Таис, жестом подозвав Гесиону. Та,
просияв, отбросила льняную столу и, щедро поливая маслом спартанку,
принялась усердно массировать ее.
Обе подруги пришли в полудремотное расслабленное состояние и заснули,
укрытые общим одеялом из мягкой каппадокийской шерсти.
Симпосион в просторном доме с большим садом, принадлежавшем самому
богатому греческому купцу Мемфиса, собрал невиданное для плохого времени
года число гостей. Надменная персидская знать, недавно презиравшая
эллинов, затем сторонившаяся их после вторжения Александра и битвы на
Гранике, теперь, когда царь царей потерпел жестокое поражение на Иссе,
стала искать общества влиятельных греков. Появление Хризосфиры и
Аргиропесы ("Златоногой" и "Среброногой"), как прозвали Таис и Эгесихору
их поклонники-поэты, вызвало крики восторга. Обе подруги явились в
сопровождении спартанских военачальников во главе с самим стратегом
Эоситеем.
В стеклянных кратерах с причудливыми извивами разноцветных полос
виночерпии смешивали с водой густое фиолетовое вино верхнеегипетских
виноградников и ярко-розовое, доставлявшееся из Сирии, через Навкратис.
Звучала негромкая музыка, соединяя в одно печаль двойных эллинских флейт и
резкие стоны египетских, загадочный, как бы зовущий издалека, звон
систров, гудение струн китары, лиры и большой арфы. Изредка вступали хором
египетские мандолины с длинным грифом и колокольчиками, заглушавшиеся
ударами бубнов-киклом. Подчиняясь искусному руководителю, все собрание
разноголосых инструментов создавало печальный ритмический хор со звонкими,
восторженными всплесками высоких нот и грубоватыми звенящими ударами, под
который так хорошо и проникновенно плясали танцовщицы Эллады, Египта и
Финикии.
Обе знаменитые гетеры явились в одинаковых прозрачных
серебристо-белых хитонах, но с различными украшениями, по-особому
подчеркивавшими и смуглую черноту Таис, и божественно золотую прическу
Эгесихоры. Ожерелье из огненно-красного граната (пиропа, или Нофека) -
камня весеннего равноденствия - облегало высокую шею афинянки, а длинные
серьги из крупных аметистов - амулеты против опьянения - сверкали по обе
стороны ее круглого веселого лица. У Эгесихоры такие же серьги были из
берилла - морского камня, а широкое египетское ожерелье из ляпис-лазури и
белого сирийского агата-яхалема знаменовало скорый приход лета для того,
кто понимал язык драгоценностей.
Симпосион начинался, как принято в Элладе, с легкого ужина, затем
танцев, выступлений певцов, поэтов и рассказчиков с постепенно нарастающим
опьянением и разгулом, когда респектабельные гетеры и артистки покидали
распаленную мужскую компанию. Но было еще далеко до утраты чувства меры и
