эллинов, особая форма рта, соединившая чувственность с детским очерком
короткой верхней губы, чуть выступающая нижняя часть лица...
Эгесихора обняла ладонями необычайно тонкую талию подруги, стянув
складки хитона, и спартанцы с восторгом захлопали в ладоши: если не
сестра, то родственница изображенной на стене дворца женщины стояла перед
ними в образе Таис.
Странное чувство тревоги проникло в душу Таис. Слишком велика была
древность смерти, откуда выступила эта критская женщина, слишком давно
ушли в подземное царство те, кто строил эти дворцы, писал портреты
красавиц, сражался с быками и плавал по морям. Таис поспешила на солнечный
свет, зовя за собой притихших спутников и смущенную, словно она заглянула
в запретное, Эгесихору.
На южном берегу Крита солнце заливало землю ярким, ослепительным
светом, но не было дивной прозрачности воздуха, свойственного Элладе.
Голубоватая дымка задергивала дали, и зной казался злее и сильнее,
чем на аттических берегах.
По слабо всхолмленному плоскогорью от развалин протянулась полоса
каменных плит, углубившихся в почву, заросших высокой сухой травой и
покрытых лишайниками. В конце этой древней дороги, там, где она скрывалась
во впадине, стояла громадная глыба, а на ней высеченные высокие бычьи
рога, словно один из подземных быков Посейдона начал выбираться на
поверхность, напоминая людям, что они всего лишь эфемерные обитатели Геи и
ходят по зыбкой почве, под которой гнездятся, зреют и готовятся к ужасным
потрясениям невидимые стихии.
Длинные тени пролегли от рогов и протянулись к Таис, стараясь
захватить ее между своими концами. Так, должно быть, священные пятнистые
быки Крита нацеливались на девушек - исполнителей ритуального танца -
игры. Гетера быстро прошла между полосами теней до залитой солнцем вершины
второго холма, остановилась, посмотрела кругом и всем своим существом
поняла, что земля ее предков - это область мертвых, стертых временем душ,
унесших свои знания, мастерство, чувство красоты, веру в богов, песни и
танцы, мифы и сказки в темное царство Аида. Они не оставили после себя ни
одного надгробия, подобного эллинским, в которых лучшие ваятели отражали
живую прелесть, достоинство и благородство ушедших. Глядя на них, потомки
стремились быть похожими на предков или превзойти их. Таис не могла забыть
чудесные надгробия Керамика, посвященные молодым, как она сама, женщинам,
вроде столетней давности памятника Гегесо, сохранившего образ юной женщины
и ее рабыни. А здесь не было видно некрополей. Замкнувшись на своем
острове, недоступном в те времена никому, критяне не передавали своего
духовного богатства окружавшим народам.
Богоравные дети моря, они закрыли свой остров завесой морской
корабельной мощи, не опасаясь нападений диких народов. Никаких следов
укреплений не видела Таис, не описывали их и путешественники. Прекрасные
дворцы у самых гаваней, богатые города и склады, настежь открытые морю и
незащищенные с суши, наглядно говорили с силе морского народа.
Непостижимо прекрасное искусство критян совсем не изображало военных
подвигов. Образы царей-победителей, избиваемых жертв, связанных и
униженных пленников отсутствовали во дворцах и храмах.
Природа - животные, цветы, морские волны, деревья, и среди них
красивые люди, преимущественно женщины, жертвоприношения и игры с быками,
странные звери, невиданные ни в Элладе, ни на финикийских побережьях.
Высота их вкуса и чутья прекрасного удивляла эллинов, считавших себя
превыше всех народов Ойкумены.
Легкая радостная живопись, полная света и чистых красок. Изваяния,
посвященные женщинам, зверям и домашним животным, удивительные раковины,
сделанные из фаянса, и... никаких могучих героев, размахивающих мечами,
вздымающих тяжкие щиты и копья.
Разве была еще где-нибудь в мире такая страна, отдавшая все свое
искусство гармонической связи человека и природы и прежде всего женщине?
Могущественная, древняя, существовавшая тысячелетия? Разве не знали они
простого закона богов и судьбы, что их нельзя искушать длительным
процветанием, ибо следует расплата, страшное вмешательство подземных
божеств? Вот боги и покарали их за то, что дети Миноса забыли, в каком
мире они живут. Обвалились великолепные дворцы, остались навсегда
непрочитанными письмена, утратили свой смысл фрески тончайшей живописи...
И заселили остров чужие племена, враждующие между собой и со всеми другими
народами, которые так же относятся к истинным обитателям Крита, как
варвары гиперборейских лесов к эллинам и их предкам пеласгам.
Спартанцы шли позади задумчивой Таис, с удивлением взирая на нее, не
решаясь нарушить ее размышлений.
Неужели и солнечная красота, созданная и собранная Элладой, тоже
исчезнет в Эребе, как сверкающий поток исчезает в неведомой пропасти? А
Египет, куда она так стремится! Не будет ли он тоже царством теней,
растворяющейся в новой жизни памятью о былом? Не поступила ли она
легкомысленно, оставив Элладу? Что ж, назад путь не закрыт, в Афинах
остался ее дом и...
Таис не додумала. Беззаботно тряхнув головой, она побежала вниз по
вьющейся меж горных отрогов тропинке, не слушая удивленных спутников. Она
остановилась только в виду бухты с мерно качавшимися кораблями. Скоро
великое море разделит ее и все то родное, что осталось в Элладе.
Единственно близким человеком с ней будет Эгесихора - подруга полудетских
грез и взрослых разочарований, спутница успеха...
Кормчий говорил, что до берега Либии отсюда четыре тысячи стадий. И
еще плыть тысячу стадий вдоль берегов до Навкратиса. При благоприятном
ветре дней десять пути. На других кораблях египтяне повезут их по одному
из рукавов великой дельты Нила. Не меньше тысячи стадий надо проплыть до
Мемфиса вверх по реке.
Афродита Эвплоя - богиня моряков - была милостива к Таис
необыкновенно. Очень редко в конце боэдромиона стояла погода, похожая на
гальционовые, зимородковые дни перед осенним равноденствием. В самую
середину шумно-широкого моря вошли корабли, когда безветрие вдруг
сменилось знойным и слабым Нотом. Гребцы выбились из сил, гребя против
ветра, и Эоситей велел отдохнуть до вечера, щадя силы свободных воинов. Он
намеренно не взял рабов, чтобы корабли вместили весь большой отряд.
На синей поверхности моря, распыляющейся вдали голубой дымкой, ходили
плавные волны мертвой зыби, раскачивавшей неподвижные корабли, словно уток
на ветреном озере. С либийских берегов дул несильный, но упорный горячий
ветер, приносивший сюда, за две тысячи стадий, на середину моря, дыхание
яростных пустынь. Такое же расстояние отделяло корабли и от критских
берегов.
Эгесихора со страхом вглядывалась в темно-синие впадины между
волнами, стараясь представить себе страшную, никем не измеренную бездну
морской глубины. Таис лукаво поглядывала на подругу, распаренную и
утратившую свой обычный вид победоносной богини. На палубе под навесом и в
трюме лениво разлеглись люди. Более крепкие или более нетерпеливые,
стояли, прислонившись к ивовым плетенкам над бортами, и пытались найти
прохладу в веянии либийского Нота, под легким напором которого корабли
едва заметно отступали назад, к северу.
Хмурый Эоситей, недовольный задержкой, сидел в кресле на корме. Около
него в различных позах развалились на тростниковой циновке, подобно
простым воинам, его помощники, снявшие с себя одежду.
Таис незаметно поманила Менедема.
- Ты можешь подержать мне весло? - и объяснила недоумевающему атлету,
что она хочет сделать.
Менедем втащил огромное весло поглубже в отверстие уключины, чтобы
его лопасть стала перпендикулярно борту. Под удивленными взглядами всех
находившихся на палубе Таис сбросила одежду, прошла по обводному брусу
снаружи, держась за плетеную стенку, ступила на весло, немного постояла,
примеряясь к размахам качки, и вдруг оттолкнулась рукой от борта. С
ловкостью финикийской канатоходки Таис пробалансировала на весле, мелкими
шажками пробежала до конца и бросилась в воду, скрывшись в глубине
темноцветной маслянистой волны.
- Она сошла с ума! - крикнул Эоситей, а Гесиона с горестным воплем
кинулась к борту.
Черная голова Таис, туго обтянутая традиционной лентой лемнийской
прически, уже появилась на вершине волны. Гетера поднялась из воды,
посылая смотревшим на нее спартанцам поцелуй и звонко хохоча.
Эоситей, забывший обо всем, удивленно вскочил и подошел к борту в
сопровождении Эгесихоры.
- Это еще что такое? Уж не дочь ли самого Посейдона твоя черноволосая
афинянка? Ее глаза не голубые, однако!
- Не нужно искать потомков богов среди нас, смертных, - засмеялась
спартанка, - ты видел ее таинственное сходство с теми, кто покинул
критские дворцы тысячу лет назад? От матери-критянки в ней возродились ее
предки. Критянин Неарх рассказывал мне, что они нисколько не боятся моря.
- Мы, спартанцы, тоже владеем морским искусством лучше всех других
народов!
- Но не лучше критян! Мы боремся с морем, опасаемся его, избегаем без
крайней нужды его коварных объятий, а критяне дружат с морской стихией и
всегда готовы быть с ней - в радости и в печали. Они понимают море как
любовника, а не изучают как врага.
- И все это тебе открыл Неарх? Я что-то слышал, будто вы обменялись
клятвой Трехликой Богини? Он бросил тебя как ненужную игрушку и ушел в
море, а ты ночами рыдала на берегу. Если мы встретимся...
Начальник воинов не кончил, встретившись с потемневшим взглядом
гетеры. Она вскинула голову, раздув ноздри, и вдруг рванула головную
повязку, сбросив на спину всю массу своих золотистых волос. Едва она
поднесла руки к застежкам хитона, как Эоситей остановил ее.
- Что ты хочешь делать, безумная?! Ты плаваешь хуже Таис...
- И все же последую за ней, доверяясь критскому чутью, если никто из
храбрых моих соотечественников не может одолеть своего страха. Они больше
любят сплетничать, как афиняне!
Эоситей подпрыгнул, как от удара бичом, метнул на свою возлюбленную
яростный взгляд и, не сказав ни слова, ринулся за борт. Огромное тело
спартанца упало неловко в провал между волнами, издав тупой и громкий
всплеск. Таис, издалека наблюдавшая сцену между подругой и начальником,
стрелой скользнула под волнами на помощь Эоситею. Она поняла, что
лаконский начальник, хоть и отличный пловец, не умеет прыгать с высоты в
волнующееся море.
Эоситей, оглушенный и опрокинутый волной, почувствовал, что кто-то
подтолкнул его из глубины. Вынырнув, он очутился на гребне встающего вала,
набрал воздуха и опомнился, увидев рядом веселое лицо Таис. Рассерженный
собственной неловкостью, еще более уязвленный при воспоминании о великом
пловце Неархе, спартанец оттолкнул протянутую руку афинской гетеры,
окончательно справился с собой и поплыл прочь с каждым взмахом рук все
увереннее. С боевым кличем следом за начальником с его корабля и других в
шумящую синюю воду посыпались десятки тел.
- Лови ее! - кричали воины, строясь в цепочку наподобие невода и
окружая Таис, будто легендарную морскую нереиду. Афинянка легко скользя,
уплывала все дальше, а воины старались догнать ее.
Эоситей, охладившись в море, снова стал энергичным навархом.
- Остановите ее! Шалая девчонка перетопит моих воинов! - завопил он,
поднимаясь над водой и делая энергичные жесты, приказывая Таис вернуться.
Она поняла и повернула назад, прямо в полукруг гнавшихся за ней
спартанцев. Те остановились, поджидая, чтобы с торжеством схватить
