спартанец повел свою возлюбленную и ее подругу во внутренние, довольно
скромно обставленные покои. Когда девушки остались на женской половине,
вовсе не так строго отграниченной от мужской, как в Афинах, Таис спросила
подругу:
- Скажи, зачем ты не останешься здесь, в Спарте, где ты родная, где
нравишься народу?
- Пока у меня есть моя четверка, красота и молодость. А дальше что?
Спартанцы бедны - видишь, даже племянник царя едет наемником в чужую
страну. Поэтому я - гетера в Афинах. Мои соотечественники, мне кажется,
увлеклись физическим совершенством и воинским воспитанием, а это
недостаточно теперь для успеха в мире. В древности было иначе.
- Ты хочешь сказать, что лаконцы променяли образованность и развитие
ума на физическую доблесть?
- Еще хуже. Они отдали свой мир чувства и разума за боевое военное
превосходство и тотчас попали под жестокую олигархию. В беспрерывных
войнах они несли смерть и разрушение другим народам, никому не желая
ничего уступать. И теперь моих соотечественников в Спарте много меньше,
чем афинян в Аттике. И спартанки отдаются даже своим рабам, лишь бы было
больше мальчиков, которых рождается очень мало.
- Я понимаю теперь, почему ты не хочешь оставаться здесь, прости меня
за незнание, - Таис обняла Эгесихору, и та, растроганная, прижалась к ней
подобно Гесионе.
Спартанцы не хотели так быстро отпускать своих очаровательных гостей,
день за днем заставляя их откладывать отъезд. Наконец Таис категорически
заявила, что ее люди разбегутся и ей пора приводить в порядок наспех
собранные в путь вещи.
Обратный путь был гораздо более долгим. Таис хотела хорошенько
посмотреть незнакомую ей страну. Поэтому Эгесихора и Эоситей умчались
вместе на четверке, а Менедем стал возницей Таис. Они ехали не спеша,
иногда сворачивая с главной дороги, чтобы посмотреть легендарное место или
старый храм. Таис поразило огромное количество храмов Афродиты, нимф и
Артемис. Святилища, скромные по размерам, укрывались в священных рощах,
которыми была усеяна буквально вся Лакедемония. Поклонение женским
божествам в Спарте соответствовало высокому положению спартанских женщин,
свободно разъезжавших и ходивших повсюду без сопровождавших,
отправлявшихся в одиночку в дальние поездки. Участие девушек в
гимнастических упражнениях, атлетических соревнованиях, общественных
празднествах наравне с юношами не удивляло гетеру - она много об этом
слышала. Праздники здесь собирали не только показывавших свои достоинства
обнаженных юношей, но и девушек, гордо шествовавших мимо толпы восхищенных
зрителей в храм для жертвоприношений и священных танцев.
Все гетеры высшей коринфской школы считали себя знатоками танцев и
руководили юными ученицами - аулетридами. Древнее сочинение о танцах
Аристокла учили наизусть. Но превосходное исполнение танцев множеством
людей прямо на улицах Таис впервые в жизни увидела в лакейской столице. В
честь Артемис, здесь считавшейся богиней безупречного здоровья, совершенно
нагие девушки и юноши танцевали "Кариотис" - очень гордый и величавый
танец, или "Лампротеру" - танец чистоты и ясности. Танец "Гормос"
исполнялся людьми постарше - обнаженные мужчины и женщины кружились
кольцом, взявшись за руки, изображая ожерелье.
Совсем очаровал гетеру "Ялкаде" - детский танец с чашами воды. Слезы
восторга подступили к горлу, когда она следила за рядами прелестных
спартанских детей, полных здоровья и удивительно владевших собою. Все это
воскресило в глазах Таис обычаи древнего Крита и предания о праздниках
Бритомартис - критской Артемис.
Влияние древней религии с главенством женских божеств здесь ощущалось
гораздо сильнее, чем в Аттике. В Спарте при меньшем числе людей было
больше земли, и лаконцы могли отводить места под луга или рощи.
Действительно, Таис видела по дороге гораздо больше стад, чем на таком же
отрезке пути от Афин до Соуниона - оконечного мыса Аттики, где над
страшным обрывом у берегового утеса воздвигается новый храм Голубоокой
Девы.
Менедем и Таис доехали до Гитейона лишь после заката и были встречены
пожеланием долгой жизни и многих детей, какие раздаются во время нимфия -
брачного торжества. Менедема это почему-то рассердило, он хотел было
покинуть круг веселых соратников, как вдруг явился маленький мессениец и
объявил, что все готово к завтрашней охоте.
Военачальники, от самого стратега Эоситея до последнего декеарха,
возликовали.
В обширных камышовых зарослях между Эвротом и Геласом обосновалось
стадо громадных кабанов. Их ночные вылазки нанесли немалый урон окрестным
полям и даже священной роще, которую всю изрыли голодные свиньи. Охота на
кабанов в камышах особенно опасна. Охотник ничего не видит вокруг, кроме
узеньких тропинок, протоптанных животными в разных направлениях. Словно
высокие стены, стояли камыши локтей в семь высотою, закрывающие полнеба. В
безветренной духоте звонко хрустят то там, то сям сухие стебли. В любое
мгновение камыш может расступиться, пропуская разъяренного секача с
длинными острыми, как кинжалы, клыками или взбешенную свинью. Движения
животных подобны молнии. Растерявшийся охотник нередко не успеет
сообразить, как оказывается на земле с ногами, рассеченными ударом клыков.
Кабан еще не столь злобен: ударив, он пробегает дальше. Свинья хуже -
свалив охотника, она топчет его острыми копытами и рвет зубами, выдирая
такие куски мяса и кожи, что раны потом не заживают годами. Зато неистовое
напряжение в ожидании зверя и короткое, яростное сражение с ним очень
привлекают храбрецов, желающих испытать свое мужество.
Воины с таким увлечением принялись обсуждать план завтрашней охоты,
что обе гетеры почувствовали себя забытыми. Эгесихора не преминула
напомнить о своей великолепной особе. Эоситей прервал совещание, подумал
недолго и внезапно решил:
- Пусть наши гостьи тоже примут участие в охоте. Вместе так вместе -
и в Египет и в камыши Эврота!
Менедем поддержал его с такой горячностью, что старшие воины невольно
рассмеялись.
- Это невозможно, господин, - возразил мессениец, - мы погубим
красавиц, и только!
- Подожди! - поднял руку Эоситей. - Ты говоришь, что тут, - он
показал на чертеж местности, сделанный на земле, - древнее святилище
Эврота. Наверняка оно стоит на холме.
- Совсем небольшой пригорок, от святилища осталось лишь несколько
камней и колонн, - сказал охотник.
- Тем лучше. А здесь должна быть поляна: камыши ведь не растут на
холме?
Мессениец согласно кивнул, и начальник воинов тут же распорядился
изменить направление гона. Главные охотники укроются на окраине камышовой
заросли, перед поляной, а обе гетеры спрячутся в развалинах храма. Другая
часть воинов будет сопровождать загонщиков на случай нападения зверей.
Небольшой щит и копье - вот и все вооружение смельчаков, более опытные
прибавили к этому длинные кинжалы.
Кутаясь в светлые, под цвет сухих камышей химатионы, Эгесихора и Таис
старались улечься поудобнее на широких глыбах перекрытий, еще уцелевших на
шести низких колоннах святилища Эврота. Им строго приказали не подниматься
и не шевелиться, когда загонщики погонят кабанов к реке, и обе подруги
старались заранее найти удобное положение. Поляна была как на ладони.
Отчетливо различались фигуры Эоситея, Менедема и еще двух охотников,
укрывшихся за пучками сухого камыша у высокой стены зарослей, к западу от
поляны. Чтобы показать презрение к опасности, лакедемоняне были без
одежды, как в военных упражнениях, и разрешили себе только боевые поножи.
Гетеры понимали, что каждый из них рискует очень многим. Уход из жизни для
профессионального воина не представлял ничего ужасного - в каждом эллине
было воспитано мудрое и спокойное отношение к смерти. Надгробные памятники
и в Аттике, и в Лаконике, и в Беотии говорили о задумчивом прощании,
светлой и грустной памяти об ушедших, без протеста, отчаяния или страха.
Но для спартанца-воина куда хуже, чем смерть, было увечье, лишавшее его
возможности сражаться в рядах своих соплеменников, а свободный
лакедемонянин ничего больше не хотел.
Послышался треск камыша, и на поляне показался огромный секач.
Подруги замерли, вжавшись в камень. Зверь принюхивался, поворачивая
туда-сюда свое тело. Негнущаяся шея не давала возможности кабану вертеть
головой, и эта особенность зверей спасла немало охотничьих жизней.
Из-за камышовой кочки медленно поднялся Менедем. Опустив левую руку
так, что щит прикрыл нижнюю часть живота и бедра, он слегка свистнул.
Кабан мгновенно повернулся и получил удар копья глубоко в правый бок: со
звонким хрустом сломав древко, он ринулся на атлета. Клыки глухо лязгнули
по щиту, и Менедем не устоял. Оступившись, спартанец полетел вверх
тормашками в неглубокую яму. С боевым кличем на зверя набросился Эоситей.
Кабан подставил ему левый бок, и все было кончено. Сконфуженный Менедем
начал укорять своего начальника за вмешательство. Гораздо интереснее было
бы самому прикончить зверя!
А через несколько минут, едва только зашумели-загремели загонщики, от
камышей внезапно выскочило сразу не меньше десятка крупных кабанов. Звери
опрокинули двух воинов, стоявших у правого угла поляны, понеслись к реке,
повернули и напали на Эоситея и Менедема. Менедем отбивался от взбешенной
свиньи, а Эоситей сразу же был повержен особенно громадным секачом. Седая
щетина высоко вздыбилась на могучем хребте, слюна и пена летели с
лязгающих клыков в ступню длиной. Эоситей, потеряв щит, выбитый ударом
зверя, бросив копье, вжался в землю и крепко сжимал длинных персидский
нож. Секач резким толчком рыла старался подбросить его, чтобы достать
клыками, клал на спину спартанца огромную голову и, подгибая передние
ноги, силился зацепить клыками. А Эоситей отодвигался, напряженно следя за
чудовищем, и все никак не мог нанести ему смертельный удар. Эгесихора и
Таис не дыша следили за борьбой, забыв про Менедема, сдерживавшего атаку
старой, опытной в сражениях свиньи. Эгесихора вдруг вцепилась в плечо
Таис: секач подталкивал Эоситея к выступу кочковатой почвы, еще немного, и
стратегу некуда будет подвигаться, и тогда...
- Аи-и-и-и! - издала пронзительный "ведьмин" визг Таис. Хлопая в
ладоши, она перегнулась с каменной глыбы.
Кабан резко метнулся в сторону, чтобы взглянуть на нового врага.
Этого мгновения хватило Эоситею, чтобы ухватить секача за заднюю ногу и
погрузить кинжал в его бок. Кабан вырвался, только Геркулес или Тесей
могли бы удержать такого гиганта, и прянул к Таис. Знаменитая танцовщица
обладала реакцией амазонки, успела откинуться назад и свалиться по ту
сторону каменной плиты. Секач всей тяжестью грянулся о камень, пробороздив
на пестрых лишайниках глубокую, забрызганную кровью рытвину. Эоситей,
подобрав копье, прыгнул к зверю, который уже изнемог от раны и позволил
нанести себе еще удар, закончивший схватку. Слева раздался победный вопль
- это товарищи Эоситея и Менедема справились наконец со своими зверями, да
и Менедем прикончил свинью. Спартанцы собрались вместе, отирая пот и
грязь, восхваляя Таис, получившую все же два порядочных синяка при падении
на камни. Загонщики уже миновали заросли перед поляной, и гон ушел к
северу туда, где стояли младшие военачальники. Четверо охотников,
сражавшихся на поляне, решили идти к Эвроту, омыться и поплавать после
битвы, пока слуги будут разделывать добычу и готовить мясо для вечернего
пира. Эоситей посадил Таис на свое широкое, порядком исцарапанное плечо и
