развитый вкус, нужно чутье художника. И его долг выявлять и показывать
ее людям.
- Вот наконец-то! Значит, красота существует помимо нас, в
объективной реальности, как говорят философы. А если так, то какие
критерии есть у вас для определения красоты?
- Я вас не понимаю, - пробормотал художник, более уже не
смотревший на Гирина с превосходством жреца искусства.
- Жаль. Тогда попробуем на примере. Вот ваш товарищ, художница...
- Гирин вопросительно посмотрел на суровую критиканшу.
- Товарищ Семибратова, она график. Гирин поклонился.
- Товарищ Семибратова сказала, что статуя некрасива. Почему?
Объясните мне, каков ваш критерий для столь категорического суждения.
Посмотрите, - он обвел рукой всевозраставшую группу слушателей, -
здесь, мне кажется, большинство находит статую красивой.
Слушатели закивали одобрительно. Художница поджала тонкие губы.
- Мне трудно говорить с человеком, не знающим наших
художественных понятий. Но попробую. Образ женщины, чистый и светлый,
должен быть лишен подчеркнутых особенностей ее пола.
- Почему? Это же ее пол?
- Если вы будете меня перебивать, я ничего не скажу! Женщина в
новой жизни будет похожей на мужчину, тонкой, стройной, как юноша,
чтобы быть повсюду товарищем и спутником - мужчины, чтобы выполнять
любую работу. А тут, смотрите, широкие, массивные бедра. Чтобы
соблюсти пропорциональность, ноги пришлось утолстить, сделать сильнее,
икроножные мышцы и валики мускулов над коленями. Как много здесь
животного, ненужной силы. Зачем это в век машин? И вдобавок не просто
силы, а силы пола, эротической. Вот, пожалуй, все.
- М-м! Во всяком случае, теперь я понимаю ход ваших мыслей. -
Гирин посмотрел на художницу с уважением. - Могу я обобщить это так,
что вы видите красоту такой, какой, по-вашему, она должна быть? И не
принимаете того, что не согласно с вашими представлениями?
- Пожалуй, так.
- Но ведь тогда получается снова, что красота - это нечто
исходящее из вас самой, из ваших идей и мыслей о том, какими должны
быть люди и вещи. Значит, мы опять, приходим к тому, что красота не
существует вне художника и не является, следовательно, объективной
реальностью? Красота относительна, и задача художника открывать ее
новые формы - это глубоко ошибочное суждение. Откуда же возьмет ее
художник - из собственной души только? Открывать законы красоты во
всем бесконечном многообразии вещей и людей - вот формулировка
материалиста-диалектика. Можно сказать по-иному: искать то из
существующей вне нас объективной реальности, что вызывает в человеке
чувство прекрасного.
- Не пытайтесь поймать меня вашей казуистикой, - вдруг
рассердилась Семибратова. - Ведь могла я выбрать такой тип красоты,
какой мне нравится, какой я действительно встречала!
- У меня нет никакой казуистики. Я ничего почти не знаю, это уж
вы, художники, виноваты: где книги, просвещающие нас, обычных людей,
ваших зрителей? Но все же - вот вы встретили такой тип красоты, какой
вам нравится, потому что соответствует вашим идеям. А я встретил
такой, какой мне нравится, - вот этот. - Гирин показал на статую. -
Есть ли все-таки объективный критерий, кто из нас прав? Что говорят по
этому поводу художественные светила?
- Ничего не говорят! Ну, конечно, анатомическая правильность,
есть такая старинная книга одного аббата, там он собрал все
пропорции...
- И объясняет их или только приводит?
- Не объясняет!
- Ну тогда все ни к чему! Но вот вы верно сказали: анатомическая
правильность. Но что это такое? Кто может сказать? - резко бросил
Гирин молчавшим художникам. - Или это, по-вашему, только эмпирическое
соотношение частей?
- Так, может, вы нам откроете сию тайну, - язвительно буркнул
главный из художников, - раз уж вы такой знаток.
- Я не знаток, я просто врач, но я много думал над вопросами
анатомии. Если упростить определение, которое на самом деле гораздо
сложнее, как и вообще все в мире, то надо сказать прежде всего, что
красота существует как объективная реальность, а не создается в мыслях
и чувствах человека. Пора отрешиться от идеализма, скрытого и явного,
в искусстве и его теории. Пора перевести понятия искусства на
общедоступный язык знания и пользоваться научными определениями.
Говоря этим общим языком, красота - это наивысшая степень
целесообразности, степень гармонического соответствия и сочетания
противоречивых элементов во всяком устройстве, во всякой вещи, всяком
организме. А восприятие красоты нельзя никак иначе себе представить,
как инстинктивное. Иначе говоря, закрепившееся в подсознательной
памяти человека благодаря миллиардам поколений с их бессознательным
опытом и тысячам поколений - с опытом осознаваемым. Поэтому каждая
красивая линия, форма, сочетание - это целесообразное решение,
выработанное природой за миллионы лет естественного отбора или
найденное человеком в его поисках прекрасного, то есть наиболее
правильного для данной вещи. Красота и есть та выравнивающая хаос
общая закономерность, великая середина в целесообразной
универсальности, всесторонне привлекательная, как статуя.
Нетрудно, зная материалистическую диалектику, увидеть, что
красота - это правильная линия в единстве и борьбе противоположностей,
та самая середина между двумя сторонами всякого явления, всякой вещи,
которую видели еще древние греки и назвали аристон - наилучшим, считая
синонимом этого слова меру, точнее - чувство меры. Я представляю себе
эту меру чем-то крайне тонким - лезвием бритвы, потому что найти ее,
осуществить, соблюсти нередко так же трудно, как пройти по лезвию
бритвы, почти не видимому из-за чрезвычайной остроты. Но это уже
другой вопрос. Главное, что я хотел сказать, это то, что существует
объективная реальность, воспринимаемая нами как безусловная красота.
Воспринимаемая каждым, без различия пола, возраста и профессии,
образовательного ценза и тому подобных условных делений людей. Есть и
другая красота - это уже личные вкусы каждого. Мне кажется, что вы,
художники, больше всего надеетесь именно на эту красоту второго рода,
пытаясь выдавать ее, вольно или невольно, за ту подлинную красоту,
которая, собственно, и должна быть целью настоящего художника. Тот,
кто владеет ею, становится классиком, гением или как там еще зовут
подобных людей. Он близок и понятен всем и каждому, он действительно
является собирателем красоты, исполняя самую великую задачу
человечества после того, как оно накормлено, одето и вылечено... даже,
и наравне с этими первыми задачами! Тайна красоты лежит в самой
глубине нашего существа, и потому для ее разгадки нужна биологическая
основа психологии - психофизиология.
Художники смотрели с удивлением на неожиданного оратора.
- Значит, вы считаете, - заговорила Семибратова, - что эта
скульптура...
- Есть красота первого рода - безусловная, - подтвердил Гирин.
Художница пожала плечами и оглянулась на собратьев. Полный
седоватый художник сделал шаг к Гирину и протянул руку. Тот назвал
себя.
- Рад познакомиться! Мне кажется, вы заинтересовали нас. Конечно,
не ждите, что мы сразу с вами согласимся, а все же интересно.
Слушайте, - вдруг оживился он, - не могли бы вы сделать нам доклад на
эту тему, видно, что вы размышляли о таких вещах, о каких
естественники обычно не думают. Ну, скажем, так: "Красота как
биологическая целесообразность"? Насколько я понял, вы собираетесь
расшифровать ее так?
Гирин думал недолго.
- Почему бы нет? Назначайте время и место. По четным дням я могу
с утра до трех часов, а в нечетные - только вечером.
Они сговорились о встрече в одном из залов Дома художников.
Стоявшие вокруг посетители зашумели, прося разрешения прослушать
завершение интересной дискуссии. На их счастье, седоватый художник
оказался одним из членов совета дома и пригласил всех на будущий
доклад.
Гирин попрощался с недавними врагами и стал искать глазами
девушку в голубом. Он увидел ее на том же месте под панно и направился
к ней, внутренне опасаясь, что она скроется в соседнем зале. Девушка
шагнула ему навстречу. Гирин улыбнулся ей, но ее лицо осталось
серьезным.
- Я оправдал ваши надежды? - полушутливо спросил Гирин.
- Они не имеют значения. Но я очень, очень рада. Знаете, как
хорошо бывает, когда думаешь и чувствуешь и не у кого спросить, а
вдруг все оказывается верным. И от этого все становится светлее и
ближе!
- Хорошо знаю! - воскликнул Гирин.
- Я приду на ваш доклад, - произнесла она тоном полувопроса,
полуутверждения.
- Обязательно приходите! Но давайте сначала познакомимся. - Гирин
назвался и выжидательно взглянул на девушку.
- Меня зовут Сима... Серафима Юрьевна Металина, если хотите
полное звание. Я преподаватель физкультуры, ну и сама занимаюсь
спортом. Только и всего. Никакого отношения к искусству.
- Может быть, и хорошо. Иногда трудно иметь дело с
профессионалами. Слишком много предвзятого... Но вы хотите что-то еще
сказать?
- Мне надо бы еще спросить вас, но вы, должно быть, торопитесь?
Да и мне скоро на вечерние занятия.
- Так пойдемте. Я провожу вас, если разрешите. В гардеробе Гирин
еще раз с нескрываемым удовольствием поглядел на девушку, когда она
отошла к зеркалу, чтобы поправить волосы. Как быстро она успела - это
сделать: два движения гребнем, легкое прикосновение пальцев, и
какие-то незримые для Гирина дефекты были устранены.
Давно не испытанная отрада холодком прошла по его спине. Плавные
и в то же время быстрые движения Симы, ее гордая осанка и открытый
внимательный и веселый взгляд - казалось, девушка эта явилась из
будущего. Действительно, Сима не стеснялась и не прятала свою высокую
грудь, стройные ноги и крутые бедра. В свободных и гибких движениях ее
сильное тело приобретало ту независимость, без которой подчас трудно
живется женщинам. Физическая красота девушки сливалась с ее душевной
сущностью, растворялась в ней, странным образом теряя свой вызывающий
оттенок.
Сима надела пальто и берет, придавший ей мальчишески независимый
вид. Гирин сразу оценил преимущества лица Симы. К такой головке
средиземноморского типа, с мелкими, твердыми чертами, большеглазой
из-за правильности профиля, гордой шеи и высоко поставленных ушей, с
большим расстоянием от них до глаз, пойдет решительно все - любая
прическа, любая шляпка, чем и пользуются, например, итальянки... Они
вышли во всегдашнюю людскую толчею Кузнецкого моста.
Налетевшие порывы ветра разъединяли их, и беседа не клеилась.
Чтобы быть поближе к девушке, Гирин взял ее под руку. Сима легко
приноровилась к его походке и пошла танцующим широким шагом, с упругим
и четким ритмом. Гирину невольно захотелось тоже войти в музыку этой
походки-танца. Он зашагал, стараясь ставить и поворачивать на ходу
ступню так, как это делала Сима, оступился и засмеялся. В ответ на ее
безмолвный вопрос Гирин признался в своем смешном поступке. Сима чуть
покраснела, нахмурилась и, к огорчению Гирина, пошла обычной мелкой
походкой, какой женщины ходят на каблуках. Только сейчас Гирин
заметил, что ее маленькие туфли - с высокими "гвоздиками" и,
следовательно, она несколько меньше ростом, чем он думал. Девушка,
помолчав, сказала:
- Я всегда так хожу, когда случается радость. Только что смешного
в этом?
Гирин поспешил уверить Симу, что ему показался смешным он сам.
