ходит по деревням, ищет колодцы и родники... Он решительно шагнул
вперед, сделав жест, как бы сметающий с дороги. Оба парня неохотно
отошли на обочину, и Гирин прошел мимо, следя уголком глаза за
врагами.
- Эй ты, студент, али красноармеец, али кто еще! - окликнул его
кудрявый красавец. Гирин остановился.
- Ты вот что, - с деланным миролюбием и угрозой продолжал парень,
- в наши дела не мешайся и с девкой гляди не схлестнись. Дело твое
чужое, прохожее, дак кончай его и - айда! А не то...
- А не то? - Гирин взглянул ему прямо в лицо, чувствуя боевую
злобу, возникающую у доброго человека, когда он сталкивается с темной
силой людского зверства.
- Отделаем по-свойски, - оскалился приземистый в богатой одежде,
- так что в этом году не придется, пожалуй, за чужими девками бегать!
- Последнее тебе слово, - перебил кудряш, - а не так - пеняй на
себя. Нас тут много, да ночки темные наступают - не поможет и наган
твой.
Гирин не спеша пошел по дороге, раздумывая над встречей. Даже
если бы у него был наган, то все равно в любом месте, за любым кустом,
у колодца или на дороге его могла подкараулить лихая засада, оглушить
чем попало и если не убить, то отделать так, что прощай все планы
спасения Анны и скорого возвращения к занятиям. Гирин чувствовал, что
помощь Анне сделалась ближайшей целью его существования, и он не мог
ни под какими угрозами отказаться от нее. Однако было бы неумно не
отдавать себе отчета в явной опасности.
Гирин в размышлении отошел уже на две версты от села, как вдруг
повернул и зашагал обратно. Не без труда разыскал он вожака немногих
сельских комсомольцев, угрюмого, озабоченного парня, усердно
подшивавшего старую седелку. Парень неодобрительно выслушал Гирина,
свернул цигарку, затянулся, сплюнул под ноги.
- Лезешь не в свое дело, - процедил комсомолец, - али полюбилась
Нюшка-то? Брось это, как друг говорю. Сама виновата, спуталась с
бандитским элементом еще в двадцать девятом - туда ей и дорога! А тебе
нечего башкой рисковать.
Нотка горечи прозвучала в ответе парня, и Гирин, ставший за
последние дни необычайно чутким, понял. Он придвинулся ближе к
комсомольцу и негромко стал выкладывать ему собственные мысли об
обманутой девушке.
- И ежели ты ее любил, - внезапно сказал Гирин, - так твое дело
не воротить морду, будто ты святоша какой, а помочь по-серьезному.
Вырвать ее отсюда надо, а не отдавать на растерзание. Они глумились, а
ты, как сукин сын, смотрел да радовался.
- Ну на это ты не налегай, полегче! - озлился парень.
- И ничего не полегче! Подумаешь, так сам поймешь... Только думай
скорее.
- Дак я разве против... Только чем я али мы помочь можем? Охрану
тебе выставить - разве можно? Трое нас, и так-то сами завсегда под
угрозой.
- Не о том я! Разыграть надо одно представление. Нужны два нагана
да человек надежный, постарше нас с тобой... - И Гирин протянул
комсомольцу свою знаменитую махорку, объясняя, зачем требуются эти
странные приготовления.
Парень, слушая, улыбался все шире, показывая крупные ровные зубы.
- Ну голова! - хлопнул он по плечу Гирина. - Вишь, недаром вас
там учат, одевают да кормят. Того стоит... Айда, пошли! - Комсомолец
повесил седелку на гвоздь, аккуратно убрал шилья и ремешки,
подпоясался.
Они зашагали в другой конец села, где в крохотной избенке жил
бывший красноармеец, член партии Гаврилов, бледный и худой, еще не
вполне оправившийся от сильной болезни. На счастье, он оказался дома и
обрадовался, увидев на посетителе военную форму.
Гирин вторично изложил свой план. Гаврилов сначала хмурился,
возражая, но потом расплылся в усмешке, так же как и комсомолец.
Только усмешка его была не доброй, не обещавшей ничего хорошего
насильникам и скрытым бандитам. Он расправил жидковатые усы и, сощурив
острые глаза, повернулся к комсомольцу.
- Выходит, приезжий-то, Иван... как вас по батюшке?..
- Не надо, молод еще!
- И то, Ванюшка-то крепче тебя оказался, да и смекалистей!
- На то он и ученый.
- Лукавишь, Федька! И по роже видно, врать не могешь. Коли ежели
бы да не ходил сам за Анной, скорей бы сообразил, что делать. А тут,
вишь, ослеп!
- Ладно, дядя Андрей, будет уж. Порешили ведь. Значит, Иван
сговаривается с Нюшкой, а завтра мы к ним туда заявляемся.
- Так-то так, - вдруг заколебался Гаврилов, - а как вдруг старуха
загнется?
- Ух ты!- завопил Федор. - Тогда всех засудят. Ой, не подумали!
- Не всех - меня, - решительно возразил Гирин, - расписку дам.
Сейчас написать?
- Ладно уж, там увидим. Сначала дело. Ответ потом.
- Ну, спасибо вам, прямо до земли, - облегченно вздохнул Гирин. -
Получится или нет, видно будет, а за помощь и за дружбу кланяюсь.
- Чего там, тебе самому спасибо, что надоумил. Хотя...
подозреваю, свою корысть имеешь, уставился вдруг Гаврилов на
покрасневшего Гирина. - Да ничего, что тут плохого! Этот, - показал
бывший солдат на комсомольца, - не в счет. Нюшку он потерял.
- Да не нужна она мне вовсе, - оправдывался парень, - на что ее,
Анну, теперь!
Гирин медленно шел к дому, обдумывая предстоящий разговор с
Анной. Надо было, чтобы она постаралась вспомнить обличье тех, кто
убивал ее отца, и согласилась стать действующим лицом маленькой
инсценировки, задуманной Гириным. Ходу логических заключений мешало
что-то досадное, резанувшее его при последних словах комсомольца: "На
что ее, Анну, теперь!" В этих словах заключалось все дремучее
"достоинство" обойденного мужчины, горький и злой отказ от той,
которая уже посмела принадлежать другому, не ему. И если этот был к
тому же явная сволочь? Разве не прав Федор?..
Едва Анна поняла задуманное Гириным, как страшное волнение
охватило ее. Взявшись ладонями за виски извечно девическим жестом, она
затаив дыхание слушала студента и долго старалась вспомнить лицо убийц
отца. Она не сумела точно описать их - при тусклом свете пятилинейки
негодяи ворвались с нахлобученными фуражками, одетые в поношенную
военную форму. Однако это было к лучшему и позволяло обойтись без
грима, для которого не было никаких приспособлений и никакого умения.
Гирин решил, что одним из "бандитов" будет сам, а вторым - Гаврилов.
Кричать придется Гаврилову, так как больная уже знала голос своего
жильца. Ничем, даже мелочью, нельзя было рисковать. Гирин сделал новые
запоры на дверях и окнах, какие и лошади не под силу сломать.
Нечаянное вторжение "приятелей" Анны могло бы испортить дело. Когда
все было подготовлено, Гириным овладела страшная тревога.
Он почти не спал ночь и весь день не мог найти покоя, пока не
отправился за Гавриловым и Федором. Комсомолец соглашался дать свой
наган, но лишь с условием, что сам будет поблизости. Гирин увидел
бывшего красноармейца донельзя разозленным. У Федора тоже горели уши,
как у обруганного.
- Ты посмотри, - обратился Гаврилов к Гирину, показывая на
полдесятка исковерканных наганных патронов, - это я старался пули
вынуть. Какая собака так придумала - засажено насмерть, ничем не
вытащишь!
- Хорошо придумано: без пули враг не останется, - улыбнулся
Гирин.
- Тебе хорошо, - буркнул Гаврилов, - а для меня да для него
патроны дороже золота...
- А ты напильником гильзу срежь наполовину, - посоветовал Гирин.
- Тогда как стрелять? Огнем шарахнет из барабана!
- И черт с ним! Еще страшнее будет. Только держи подальше от
глаз...
- И то! Дело сказываешь... вот эти, которые испорченные, пойдут
теперь. Двух хватит?
- Пожалуй, надо три... Помни: сперва ты стреляешь вверх при
входе, потом я в Анну, а там ты целишь в мать!
- Чудно все это! Ну ладно, сказано - сделано! Сейчас пойдем.
Начало темнеть, когда Анна стала собирать на стол перед постелью
матери, нарочно запозднившись. Они всегда ели вместе - Анна придвигала
стол, усаживала больную и кормила ее, потом ела сама, и мать следила
за ней тревожно, ласково и жалостно. Сегодня девушка с трудом скрывала
от матери колотившую ее нервную дрожь. Покормив больную, она села за
стол и переставила маленькую лампу на дальний конец стола. Это был
сигнал. С грохотом распахнулась отброшенная сапогом Гирина дверь.
Изрыгая гнусную матерщину, в кухню ворвались двое бандитов в
расстегнутых гимнастерках, с низко нахлобученными фуражками и наганами
в руках. С воплем вскочила, опрокинув стул, Анна. Хлестнул выстрел,
наполнив избу громом и кислой вонью бездымного пороха. Широко открыв
рот, с вылезающими из орбит глазами, мать Анны уставилась на
Гаврилова, который завизжал, как от нестерпимой злобы:
- Ага, попалась! Тогда не добили Павлову суку, теперь пришла
пора! Степка (это к Гирину), застрели ее отродье, а я с ней
расправлюсь! - вопил Гаврилов, прицеливаясь в переносицу больной.
Но она, белая как мел, не смотрела на него, а следила за
метнувшейся к окну дочерью. Грохнул второй выстрел, и Анна повалилась
под лавку. Гаврилов и Гирин яростно заревели. Бывший солдат уже
прицелился в больную, как произошло то, чего добивался Гирин. Забыв
обо всем на свете, кроме своего застреленного детища, мать Анны вдруг
издала неясный крик и рванулась с постели.
- Ды-ы-о-ченька! - раздался ее навсегда запомнившийся Гирину
вопль.
Больная рухнула на пол, сильно стукнулась головой и, очевидно
сделав чудовищное усилие, уцепилась за лавку, пытаясь встать. Гирин и
Гаврилов бросились к ней, подхватывая ее под руки. Из последних сил
мать Анны попыталась плюнуть Гирину в лицо и потеряла сознание. Гирин,
положив ее на постель, слушал пульс, "ожившая" Анна кинулась за водой
в сенцы и столкнулась с любопытным и встревоженным Федором. Комсомолец
тяжело ввалился в избу и первым делом ухватился за свой наган,
брошенный Гириным на стол.
- Ну как? Что? Получилось? Али насовсем убили? - приставал он к
Гирину, который только мотал головой, стараясь привести больную в
чувство.
Наконец холодная вода, растирания, нашатырный спирт возымели свое
действие, и мать Анны открыла глаза. Недоумение, граничащее с
безумием, мелькнуло в них, когда она увидела склоненную над ней дочь,
живую и невредимую.
- До-чень-ка, Ан-нушка... - глухо и невнятно, запинаясь, сказала
больная и с усилием подняла тонкую руку, вернее, обтянутый кожей
скелет руки.
Анна упала на ее постель, разразилась безудержными рыданиями.
Гирин отступил и огляделся. Гаврилов, весь мокрый от пота, утирал лицо
рукавом и приводил в порядок свою поношенную, но аккуратную форму,
нарочно расхлыстанную им для приобретения бандитского вида.
- О, и труханул же я, когда Марья... того. Думал, загнулась
насовсем, и что же теперь будет? Рисковое, брат, дело! И как это ты
сумел меня в него впутать? Обошел ведь, - сердито бурчал Гаврилов,
смотря на студента с ласковым одобрением.
- Я больше перетрусил, - признался Гирин. - Затеял дело! А ведь
дело таково, что очень просто убить человека. Все перед глазами у меня
был Аствацатуров, тот профессор, о котором я вам рассказывал. Поверил
я в него не хуже той больной.
- Ладно, вижу, что добром кончилось. Я пойду. - И он приблизился
к постели с хитрой улыбкой. - Будь здорова, Марья! Подымайся теперь
скорее! - сказал Гаврилов и вышел в сопровождении Федора, немого от
изумления.
Каждая жилка еще дрожала в теле Гирина, в горле стоял комок,
когда он слушал невнятные, звучащие каким-то нелепым иностранным
акцентом слова матери Анны. Впервые после мучительных и долгих лет она
