тревогу от своей ассоциации погибшей балерины с Симой, - а сейчас я
покажу вам еще один ваш портрет, на этот раз не с внутренним, а с
внешним сходством.
Сима задумалась. Гирин только что хотел заговорить, как она
сказала:
- Как по-разному видят меня люди. Подруги мои считают, что я как
две капли воды похожа на деревянную статую девушки Коненкова, что
стоит в Третьяковке, заложив руки на затылок. Что у меня точно такой
же тип сложения, только талия потоньше и ноги не...
- И в самом деле очень похожи!
- А другие сравнивали с девушкой на берегу пруда. Видели у меня
репродукцию.
Гирин хорошо помнил акварель, где великое мастерство художника
слило в один аккорд буйную густоту деревьев, стеной вставших позади
зеркала чистой воды, и женщину в траве на берегу. Равнодушный тон Симы
был неподделен, и все же темное и терпкое чувство, как горькое вино,
взбаламутило ясную нежность отношения к ней. Гирин встревожился. После
всех лет? Или он теряет голову от Симы и снова должен идти по шатким
мосткам необузданных чувств? "Не позволю!" - внутренне приказал себе
Гирин и разом выбросил из головы назойливые мыслишки о неизбежном
опыте Симы. "Хорош!" - возмутился про себя Гирин. И сказал:
- В восприятии человека многое зависит от момента. Видеть вас в
период прилива сил, радости и здоровья или когда вы устали, печальны
или разочарованы, даже смотря по тому, в какой час...
- Это верно. Следовательно, вы увидели меня в период спокойной
грусти - может быть, это одно из лучших состояний человека. Почему же
вы хвалили мое выступление по телевидению?
- Но там тоже были вы, другая и такая же!
- Другая и такая же, - задумчиво повторила она, - хорошо сказано.
Стоило бы записать... если бы я что-нибудь писала! Иногда так хочется
писать, особенно стихи. Но я бесталанна во всем: и в смысле
способностей, и в удаче!
- Наоборот, многоталантливы!
- Как смотреть! Я считаю, что талант - это способности,
позволяющие делать то, что недоступно среднему человеку. А я - судите
сами: по фигурному катанию - шестое место, художественной гимнастике -
пятое, гимнастика - восьмое, плавание и прыжки в воду - восьмое. И не
в каком-либо всесоюзном или европейском масштабе...
- Мне все же кажется, что, если бы вы хотели...
- Может быть. Но мне противен ажиотаж вокруг рекордов, все
усиливающийся в международном спорте, культивирование однобоко
тренированных, умственно мало развитых людей...
- Словом, вы не можете совершить выдающегося, но зато делаете
хорошо многое. Это куда труднее, чем специализироваться. Мне вы
показались такой сразу - совершенной серединой. Она мне ближе, может
быть, потому, что и я человек того же типа, без выдающихся
способностей в одном виде знания, без гениальности, как скажут ученые.
- Непохоже на вас. Думаете, я не заметила вашу мальчишескую
хвастливость: вот, мол, как здорово, это я!
Гирин принялся хохотать. Сима тоже рассмеялась и спросила:
- А это художница, - Сима повернулась к портрету балерины, - как
вы назвали ее?
- Зинаида Серебрякова. Вы видели ее картину "За туалетом" в
Третьяковке? Вспомните, девушка в белой рубашке у зеркала.
- А вокруг голубые и серебряные флаконы. Дивная вещь, но что-то я
ее давно не видела.
- Неужто убрали? Портрет балерины лежит в запаснике Русского
музея в Ленинграде. Там, наверное, еще много картин этой замечательной
русской художницы, одной из самых выдающихся русских мастеров,
незаслуженно забытых. Долгое время наша молодежь почти не знала Рериха
- одного из величайших художников мира, - я имею в виду отца. Исчезли
с выставок Билибин, Кустодиев, не говоря уже о Головине, Баксте,
Лансере - всех тех, кого свалили в одну кучу, назвав "мирискусниками"
и обвинив в разных смертных грехах. Вы сами возмущались гонением на
русскую старину, на русский стиль в искусстве до войны. И как спешно
пришлось все восстанавливать, едва над Родиной нависла тень войны.
- А вы знаете другие вещи Серебряковой? И где они?
- Знаю. И больше всего люблю ее написанный с громадной силой
портрет жены Лансере - женщины с черными косами. Да вот и она сама. Ее
автопортрет, - Гирин положил перед Симой старую открытку.
- Откровенно для автопортрета, - улыбнулась Сима, смотря на
купальщицу в тростниках. - Теперь вижу, что на картине в Третьяковке
тоже она сама. Очень интересное лицо, чуть лисье,
- Подобные женщины часты в ее картинах. Серебрякова родом из
района Сум, на границе Курской области и Украины, где женщины наделены
почему-то этой редкой красотой, какой-то старинной, интеллигентной и
привлекательной. Есть там древняя "кровь", особенная. Встречая людей с
такими лицами, суживающимися книзу, широколобыми, с длинным разрезом
глаз, я спрашивал, откуда они родом. Ответ почти всегда был один:
бывшая Сумская область.
- А мне пришлось видеть не менее привлекательный тип нашей
русской женской красоты - в семьях потомственных новогородцев, -
сказала Сима. - Там, наверное, произошло смешение древних новогорожан
и варягов - скандинавов. Удивительно глубокие, широко расставленные
глаза, великолепные фигуры - крупные, мощные у мужчин, крепкие,
небольшие у женщин.
- А мне очень понравились, давно, еще с волжских моих
путешествий, женщины, какие встречаются в Астрахани. Там к русской
примешалась монгольская "кровь" и, очевидно, еще иранская. Получилась
комбинация, в которой тонкое изящество монгольских черт сочеталось со
здоровьем волгарей и добавился оттенок древнего персидского
благородства... Что вы смеетесь?
- Я думаю, что таких "центров красоты" можно найти еще десятки в
нашей громадной стране, - сказала Сима. - Мне рассказывали о
прелестных симферопольских, минских, иркутских, ташкентских и не помню
еще каких девчатах.
- Что ж, вы правы. Мы судим по собственному опыту, а он убого мал
для разнообразия и просторов Союза, - согласился Гирин.
- А знаете, как можно всегда отличить русскую женщину хорошей
породы, если сказать по-научному - чистой линии? - лукаво улыбнулась
Сима.
- Скажем, вас?
- И меня, - спокойно согласилась Сима. Она вытянула вперед
загорелую ногу. С весны Сима ходила без чулок, что совпадало с
современной модой. Гирин поглядел с восхищением, но девушка
поморщилась.
- Я вам не себя показываю, а признак.
- Я и ищу его. Вот подъем породистой, крутой аркой...
- Не так. Ступни с высоким подъемом мало ли у кого могут быть.
Другое...
- Ага! Понял! - вскричал Гирин. - Полное отсутствие волос на
голенях... это годится и для мужчин.
- Совершенно верно. Обратите внимание при надобности, ученый
антрополог! Но я хотела расспросить еще о Серебряковой. Что с ней
сейчас?
- Умерла во Франции. Осталось множество ее картин, которые не
пользуются там успехом. Она хотела вернуться на родину, к дочери, но,
видно, не успела, очень была стара.
Но я бы на месте наших вершителей судеб искусства приобрел бы ее
наследие. Продадут по дешевке, а художник-то большой, наш, русский,
настоящий - неотъемлемая часть родной культуры... Один раз, до войны,
мы отказались от рисунков, завещанных нам Александром Яковлевым,
художником-путешественником.
Гирин встал и объявил, что он будет поить Симу чаем - посмотрим,
чей лучше.
Аромат жасмина повеял по комнате, едва Гирин внес чайник из
красной глины. На удивленный вопрос гостьи он пояснил, что это
цветочный китайский чай "люй-ча", привезенный ему одним пациентом.
Сима взяла свою чашку, с сомнением глядя на слабо окрашенный
желтовато-зеленый настой. Однако он оказался удивительно вкусен - без
сахара, люй-ча и утолял жажду, и подбодрял лучше кофе.
- Немного похоже на среднеазиатский кок-чай, но куда вкуснее, -
сказала Сима, - признаю, вы меня побили. Я никогда не пробовала
такого, да и не видела в магазинах.
- Его нет в продаже. Можно вам подарить вот эту маленькую
коробочку - как коллеге по любви к чаю. Не отказывайтесь, прошу.
Сима поблагодарила, осторожно взяла пеструю коробочку и заметила
кипу нот на полке.
- Вы, кажется, любите петь? А есть у вас любимая песня, такая
грустная и утешительная, для трудных минут жизни?
- Да, утешительная всегда грустная. Этого порой не понимают и
стараются развлечь печального и усталого человека бодрым криком,
разухабистой ритмикой, тем, что называют веселыми песнями. Бодряк, все
равно где - в жизни, в кино, в книге, в песне - почему-то всегда
оставляет впечатление слегка придурковатого.
И еще - не любят люди псевдорабочих песенок с мелкими чувствами,
якобы свойственными рабочему классу. И правильно. Почему человек
должен ограничивать свои чувства рамками жизни на производстве и
элементарными стремлениями вне его? Право, старая, неграмотная Русь
создавала свои чудесные лирические песни, считая, что она чувствует и
мечтает не хуже, а лучше образованных классов. Русские песни
соответствовали спокойствию и терпеливости народа, давая в грустных
напевах нужную психологическую разрядку. А теперешние, наскоро
сфабрикованные, песенки лишь усугубляют то "мятуче-трясучее"
настроение, в каком пребывает часть молодежи. Эти песенки не совпадают
с русским характером, кстати, и со вкусами азиатских народов нашей
страны. Но те не стесняются сохранять свою самобытность, а в русских
деревнях перестают петь. Все эти попрыгушки отталкивают слушателя и
раздражают его. А грустная песенка, настроенная в унисон с состоянием,
смягчит раздражение или обиду, оттенит печаль и заставит человека
устремиться снова к свету и радости. Замечательные, психологически
абсолютно верные слова: "Печаль моя светла, печаль моя полна тобою".
Сима вздохнула, что, как уже знал Гирин, означало удовольствие.
- Всегда приятно встречаться с собственными мыслями и ощущениями
у другого, особенно старшего и мудрого человека. Я давно задумывалась,
кому нужно искажать древние народные песни, придавая им бодрый конец,
особенно, упаси бог, если речь идет о самоубийстве...
- Опять наследие недавнего прошлого, когда никакой печали нам не
позволялось. А какие песни вы имеете в виду?
- Ну, многие... "Липу вековую", одну из самых чудесных песен
нашего народа. Ей сделали концовку, вместо: "Скоро и твой милый сам к
тебе придет", - "Липа вековая снова расцветет", сведя на нет великую
печаль утраты, а выбросив предыдущий куплет "Только не с тобою, милая
моя, спишь ты под землею, спишь ты без меня", вообще лишили песню ее
глубокого смысла. И теперь все пластинки и все исполнители повторяют
фальшь. Таких примеров много, они меня обижают неверием в человека,
предложением лживой сахаринной жизни. Ну бог с ними, скажите лучше,
какая ваша утешительная песня? - Гирин вдруг по-мальчишески
сконфузился.
- Моя "боевая"? С ней я всегда переживаю невзгоды и обиды. Но,
пожалуй, вы будете смеяться, если я скажу, что это "Варяг". Не та, где
якоря поднимают, а та, где плещут холодные волны. Вот! "Сбита высокая
мачта, броня пробита на нем, борется стойко команда с морем, врагом и
огнем!" - Баритон Гирина загремел на всю комнату, так что Сима
вздрогнула.
- Как странно... - прошептала она, став серьезной, даже слегка
хмурой. Гирин, взглянув на нее, оборвал песню.
- Конечно, может показаться странным, что существуют тысячи
прекрасных вещей, а я вот люблю эту матросскую песню давно прошедшей
войны. Мне в детстве попались старые комплекты журнала "Нива" о
