народом; всадники умчались, базар шел своим чередом, а он стоял, помятый,
потрепанный, затерянный в толпе, и смотрел вслед...
Илияш остановился, радостно схватил Станко за рукав:
- Смотри-ка, нашел!
- Что? - он все еще переживал горечь того далекого дня.
- Переправа! Гать! Не думал, что она сохранилась... Но на карте есть
- отчего же и на земле не быть, а? Теперь потихоньку пойдем гатью, а там
до замка три дня пути... Три дня по прямой!
Станко опустил глаза, но ничего не увидел. Илияш уже шел вперед;
Станко нащупал ногой твердый настил - бревна, уложенные бок о бок,
какие-то трухлявые ветки... Это была гать, но гать очень пожилая, вернее
сказать, дряхлая.
Тем не менее Станко приободрился. Догнал Илияша, и тот, озабоченно
пробуя палкой настил, пробормотал сквозь зубы:
- Только... Осторожно тут. Под ноги смотри, ни шага в сторону! Ни
полшага...
Через минуту в темноте вспыхнул огонь - Станко так и не понял, как
удалось Илияшу среди такой сырости поджечь мокрую ветку...
Они шли до полночи, и туман рассеялся, и очистилось небо. Взошла
луна, и тогда Станко увидел ломаную линию гати, неподвижные деревья
вокруг, и картина эта показалась ему жуткой и неправдоподобной.
Болото вздыхало и ухало; из-под корней то и дело вырывались вереницы
пузырьков, которые лопались с тихим вкрадчивым бульканьем. Между стволами
бродили стайки бледных огоньков; задумай сказочник рассказать сказку
пострашнее, он обязательно начал бы ее с описания огромного, залитого
луной болота.
Станко догнал Илияша и крепко уцепился за его плечо.
- Скоро рассвет, - пробормотал тот, не оборачиваясь.
Покачивались бревна под их осторожными шагами. Подошвы то и дело
соскальзывали, и тогда путники судорожно хватались друг за друга.
- Комаров здесь нет, - бормотал Илияш, - надо же, нет комаров!..
Он хотел что-то добавить, но в эту секунду горестный стон донесся
откуда-то из топей и протянулся над болотом.
Станко замер, оцепенев. Илияш, чье плечо сжимали его пальцы, тихонько
вскрикнул от боли.
Стон повторился - тоскливый, душераздирающий.
- Ничего, - прошептал Илияш, но голос его дрогнул. - Это ничего,
главное - с гати не сходить... Что бы там ни было, Станко, помни: только
не бежать!
Станко кивнул, не в силах выдавить ни звука.
Так стояли они, замерев, ухватившись друг за друга; в белом лунном
свете можно было разглядеть каждый волосок в густой бороде Илияша. Вокруг
зависла неправдоподобная, мертвая тишина.
И вот тишину нарушили мерные, повторяющиеся звуки. Размеренно чавкала
трясина - кто-то шел, шел прямо по топям, и к звуку его шагов вскоре
прибавилось такое же мерное, жалобное бормотание.
- Стоять, - прошипел Илияш.
Шаги приближались; среди корявых стволов брела, направляясь прямо к
путникам, приземистая фигура.
Мелко трясясь, Станко разглядел дорогой камзол, расшитый золотом и
каменьями; кое-где к драгоценностям пристала тина и болотная ряска. Голову
пришельца, гордо вскинутую, покрывала высокая, богато изукрашенная шляпа.
Лицо - Станко быстро отвел глаза - было мертвым, землисто-серым, с
глубокой рубленной раной от виска до подбородка.
Чав... чав... чав... - постанывала трясина под каблуками высоких
ботфортов. Станко хотелось бежать, бежать что есть мочи.
- Ми-илостивые господа-а... - прогнусил призрак тонко и жалостливо. -
Ми-илости... ми-илости...
- Не смотри на него, - выдохнул Илияш в самое ухо Станко. - Стой на
месте.
- Премногие скорби и не утолимы... Премногие беды в моем чертоге...
Почтите, господа... Почтите честью... - призрак перестал стонать, теперь
он, казалось, приглашал - рука его поднялась в широком приветственном
жесте, и Станко разглядел на его боку черную дыру от удара мечом и пустые
ножны на перевязи.
- Добрые господа... Не почтите за труд... Ясные перлы, чистое
злато... - из рукава призрака выпали и утонули в трясине несколько
драгоценных камней и слиток золота. - Премногие скорби в моем чертоге...
Войдите... Войдите... Почтите честью...
И призрак стал раскланиваться.
Он раскланивался долго, старательно, с некой неуклюжей грацией, с
приседаниями и прыжками, от которых глухо чавкало болото. Он прижимал руку
к сердцу - или к тому месту, где должно быть сердце. Наконец, он обеими
руками взялся за поля своей роскошной шляпы и в глубоком поклоне стянул ее
с плеч вместе с головой.
Станко потерял над собой власть. Не видя и не соображая ничего,
влекомый одним-единственным желанием - бежать, он рванулся прочь.
- Стоя-ать!
Призрак продолжал раскланиваться, пока на гати кипела борьба. Илияш
стал втрое, вчетверо сильнее; он сдавил Станко горло, у того помутилось в
глазах, он ослабел - и был плашмя брошен на гать, лицом в тину, и,
ухитрившись повернуть голову, видел, как призрак, не переставая кланяться
и приседать, подходит ближе, ближе, вплотную, как его страшное лицо
сливается с бледным лицом упавшего на колени Илияша, как потом отделяется
- с другой стороны, и, пройдя сквозь путников, как нож сквозь пену,
удаляется, бормоча непонятные жалобы, невнятные просьбы...
Илияш, оказывается, вовсе не стоял на коленях. Он стоял, по колени
уйдя в трясину, и продолжал медленно, медленно погружаться.
- Илияш... - прошептал Станко.
- Тяни, - отозвался тот сквозь зубы.
Утром они вышли на твердую землю, и Станко сразу же лег, окунувшись
лицом в небольшое озерцо. Ему вдруг стало все равно, жив князь или умер,
взойдет солнце или не взойдет никогда - лишь бы никто не мешал, лишь бы
лежать и лежать так вечно, изредка хватая ртом воздух...
Илияш тяжело опустился рядом.
- Ну, все, дружок, - в голосе его не было обычных насмешливых ноток,
это был голос смертельно усталого человека. - Ты многое видел... Ты многое
понял... Теперь подумай. "Жадные пасти" людей жрали-пожрали... Люди сами
друг друга резали, как свиней на бойне, в крови купались... Этот, что на
болоте, тоже проклят за что-то, нет ему покоя, и не будет, верно... А
теперь еще ты убивать идешь.
Илияш выжидательно замолчал. Станко поднял голову; по щекам стекали
грязные потеки воды.
- Это как же понимать? - поинтересовался он медленно. - По-твоему,
зарезать невинного человека, ребенка или женщину, и убить князя Лиго - это
одно и то же?!
Илияш вздохнул:
- Видишь ли... Тот, кто убивает, всегда убежден, что поступок его
оправдан и свят.
Станко вытер лицо и поднялся. Илияш остался сидеть и смотрел на него
снизу вверх.
- Вот как ты заговорил, - процедил Станко, пытаясь стряхнуть и боль,
и слабость, и безразличное оцепенение. - Вот как... Да если не убить
убийцу, он же обязательно снова кого-то убьет!
- Да, - отозвался Илияш устало.
- А если война... Если на тебя - с мечом, то ты что же... с
колокольчиком?!
- Да, - снова повторил Илияш. - Но причем здесь ты и при чем здесь
князь? Он тебе лично ничего не сделал, он тебя не трогал, он вообще о
тебе... ничего и не знает...
- Сдался ты, - горько сказал Станко. - Сдался... У тебя ведь тоже к
князю счет, я знаю! Я вижу, как ты вздрагиваешь, когда я его поминаю...
Тайна твоя, молчишь - и молчи... Но ты же сам хотел, чтобы я добрался до
замка! Золото - золотом, но ты же хотел! А теперь... Не благородство
какое-то фальшивое, а трусость в тебе говорит...
- Очень интересно, - проронил Илияш со вздохом, - кто из нас струсил
сегодня ночью?
Станко осекся. Пробормотал зло:
- Я трушу, но я же делаю... Я же иду! Я же...
На него вдруг навалилось нестерпимое, неудержимое желание вернуться.
Он увидел трактир; он увидел улыбающихся людей на улицах, Вилу, детишек на
куче песка, огонь в печурке, пиво на столе, свежий хлеб... Добрые духи,
только вы знаете, как в этот проклятый момент Станко хотелось вернуться!
- Я иду! - сказал он непривычным, слишком тонким и ломким голосом. -
Я иду, и пусть он... дрожит... Я убью... Он...
Илияш печально покачал головой, и Станко взорвался:
- Он мерзавец! Ничтожная мразь! Жеребец поганый! Грязный похотливый
козел! Кобель, кобель! Трус! Женщину обидеть... Это он мастак! А вот пусть
встретится с мужчиной, блудливый вонючий кобель!
Он кричал, брызжа слюной, и Илияш отвернулся, и черный поток
ругательств тек над его головой, над озером, над стенами камыша... Потом
Станко выдохся, и в наступившей тишине Илияш проронил:
- Через шестнадцать с половиной лет некая женщина по имени Вила
скажет то же самое своему сыну... Твоему сыну, Станко. И отправит его
убивать отца... Тебя, Станко, если ты до той поры не сгниешь у князя в
темнице.
Станко лишился дара речи. По поверхности озерца пронеслась стая
водомерок.
Илияш поднял голову, и ни тени смеха не было в его широко раскрытых
глазах.
- Вила, - сказал Станко, но не услышал своего голоса, - Вила, -
повторил он громче, - Вила - моя жена! - наконец выкрикнул он, вкладывая в
свои слова всю ярость, на которую был способен. - Я женюсь на ней, ясно?!
Она любит меня, а я люблю ее!
- А если ты забудешь ее, а если ты встретишь другую... - начал было
Илияш, но Станко перебил его, взревев:
- Она меня любит, любит, любит! А ты...
Он хотел придумать оскорбление пообиднее. На секунду стало тихо, и
Илияш сказал с кривой усмешкой:
- Цена ее любви - две серебряных монетки. Две моих кровных, честно
заработанных монетки.
Молчание длилось долго. Дунул ветер со стороны болота, принес
опротивевший запах тины. Илияш наклонился над озерцом и неспешно,
аккуратно принялся умываться.
- Ты... - прошептал Станко ему в затылок, - ты что такое сказал, а?
Илияш поднял голову, вытирая лицо:
- Я заплатил ей. Я купил ее для тебя. Я это сделал потому, что...
Самый свирепый бык не мог бы сравниться норовом с разъяренным Станко.
Илияш отбивался. Уворачиваясь из-под мощных, не особенно точных
ударов, он выкрикивал Станко в лицо:
- Дурак! Дурак! Да я это сделал для тебя! Мне это надо?! Ради тебя,
дурень! Да погоди ты!..
Станко сопел и напирал. На него накатило; он снова не видел ни неба,
ни травы, он только напирал и наступал, и браконьер шлепнулся-таки в
озеро, и Станко кинулся на него сверху - но холодная вода отрезвила его.
- Дурак, - бормотал мокрый Илияш, отползая и отряхиваясь, -
мальчишка... На смерть ведь идешь, почти верную смерть, неплохо было бы
стать мужчиной... Мужчиной, сопляк! Чтобы хоть понять, что же это такое...
Станко с трудом поднялся, подобрал с травы меч и заплечный мешок, не
оборачиваясь, пошел прочь - назад, к болоту, к гати.
- Куда? - безнадежно кричал ему вслед Илияш. - Погоди!
Идти по склизким бревнам при свете дня было легче и удобнее. Он
шагал, стиснув зубы, и твердо знал, что браконьер зачем-то соврал.
- Вот и хорошо, - рассуждал Илияш, а он, как на зло, спешил следом. -
Вот и ладно... Любит она тебя, конечно же, любит! Ох и напьюсь на вашей
свадьбе... Ох и напьюсь, Станко! За тебя, за нее, за ваше счастье... Я
ведь хочу, чтобы ты был счастлив, Станко. Честно, хочу. Ты мне чужой
человек - а только привязался я к тебе... Чем убивать людей - лучше людей
рожать, это старая истина, и доказывать не надо...
Станко до боли закусил губу. Каждый шаг удалял его от цели, а ведь
пройдено так много, осталось так мало... Неужели это правда? Неужели он,
Станко, возвращается, оставив князю жизнь?
Он замедлил шаг, и Илияш, заметив это, засуетился:
- Нет, если ты захочешь князя зарезать - это пожалуйста... Потом. Дом
заведете, хозяйство... Нечего Виле в трактире прислуживать, пусть детей
