удержало его в тюрьме? На что он надеется? Хочет увидеть прощальные сле-
зы Илоны? Дурак, мальчишка, она же черства, как дерево изголовья ее кро-
вати. Почему он не ушел? Что он хотел сказать этим поступком?
Задумчиво почесав в бороде, царь обернулся и обмер. Он был далеко не
робкого десятка, хоть и жаловался Женкаю на недостаток смелости. Но уви-
денное потрясло его. Дверь его спальни была надежно заперта им самим, у
единственного окна он стоял и мог поклясться, что в спальню даже птица
не залетала.
Тем не менее, у него были непрошеные гости. Двое молодых мужчин в бе-
лых тогах, без оружия и регалий власти. Даже узких обручей, скрепляющих
волосы, обычных для жрецов, на них не было, а в их глазах светился такой
тонкий ум, что они могли быть только жрецами. Оба носили длинные, ниже
плеч, волосы, один был черноволосым, волосы другого были светлыми. И
одинаковые, неправдоподобно одинаковые лица...
Они очень удобно устроились на низких скамьях, стоявших у дальней
стены. Сидели вольготно, будто это было их законное место. Когда к Керху
вернулся дар речи, он поинтересовался:
- Я не сплю? И, вроде бы, я не пьян...
- Нет, - спокойно согласился светловолосый. - Мы вполне реальны, хотя
явились без приглашения.
- И что вы здесь делаете?
- Ждем, пока царь обратит на нас внимание.
- Давно ждете?
Разговор был явно дурацким, как и вся ситуация. Посреди ночи в запер-
той спальне царя появляются гости... Сняв засов с двери, Керх пинком
разбудил слугу, спавшего на пороге. Как же он не заметил гостей? Впро-
чем, если они прошли сквозь запертую дверь, то перешагнуть через спящего
человека им труда не составило. Слуга был послан за Женкаем.
Несколько минут прошло, и в спальне появились орехи, фрукты, вино в
глиняном кувшине и стаканчики. Увидев незнакомцев, сонный Женкай мгно-
венно изменился в лице и разрешение не присутствовать в спальне во время
беседы воспринял, как милость. Гости пригубили вино, переглянулись.
- Хорошее вино, - сказал светловолосый.
- Отрава, - ответил другой. - Но надо отдать должное: на редкость
вкусная отрава.
Керх чувствовал себя беспомощным младенцем. Он начал понимать, кем
были загадочные гости, но не представлял себе, зачем они пришли.
- Мы не представились, - заметил черноволосый. - Мое имя Ивэл, его
зовут Гранд.
Керх кивнул, как будто все понял. Но что-то он не слышал, чтобы Боги
носили такие имена.
- Вы не люди? - спросил он на всякий случай.
- Нет, - сказал Ивэл, ничуть не удивившись такому глупому вопросу.
Видимо, их часто об этом спрашивали. - Мы кажемся такими же, но мы не
люди.
- И вы обладаете властью вершить судьбы людей? - полувопросительно,
полуутвердительно продолжал Керх.
- Весьма распространенная ошибка. Большинство верующих склонно так
думать и вместе с этим убеждением перекладывать ответственность за себя
на нас. Нет, Керх, мы вершим ваши судьбы лишь в той степени, в какой ро-
дители вершат судьбы детей. Мы помогали людям, пока они мало отличались
от зверей, но сейчас человек вполне способен сам подумать о себе.
- А если человек ошибается? - с надеждой спросил Керх.
- Он должен сам исправить свою ошибку, - сказал Гранд. - Тем более,
если он видит ее.
- Но бывают ошибки, которые могут исправить только Боги.
- Зачастую у человека не хватает смелости, хотя возможности имеются.
Но я согласен с тобой: редко, но бывают непоправимые ошибки, - ответил
Гранд. - Иногда и мы их не можем исправить, мы не всесильны. И мы тоже
иногда ошибаемся.
- Нет, мою ошибку Боги исправить могут, - совсем убито сказал Керх.
- Что вы хотите? Я сделаю все - только вмешайтесь. Я сделал все, что-
бы спасти его, но он не хочет жить. А я не хочу, чтобы он умирал! Вам
ведь ничего не стоит спасти его...
- Да, - кивнул Гранд. - Нам нетрудно это сделать. Но будет ли это
справедливо? Мы можем в мгновение ока превратить этот мир в рай или в
развалины. А люди? Люди не поймут этого. Они не поймут, за что им доста-
лось благодеяние или беда, потому что они не заслужили ни того, ни дру-
гого. Керх, человек бывает счастлив только тогда, когда своими руками
построил здание своего счастья. По-настоящему ценится только то бо-
гатство - богатство чувств, ума или кошелька - которое заработал сам.
Дорог только тот подарок, который заслужен. Ты не будешь счастлив, если
мы исправим твою оплошность. Ты успокоишься - на время - потом сознание,
что ты был несправедлив, вернется и будет грызть тебя по-прежнему. Ты
должен сделать все сам.
- Но как? Матрах...
- Зачем мы будем тебе что-то говорить? Ты сам все знаешь, - загадочно
улыбнулся Ивэл. - Мы ничего не делаем за людей, мы иногда подсказываем,
иногда предостерегаем. Тебе не нужны подсказки, ты знаешь ответ.
Единственное, чего тебе недостает - решимости.
Да. Он был прав. Они оба были правы - да и как могли быть неправы Бо-
ги? Ксантив мог не захотеть бежать, но он не сможет сам запалить костер.
И костер не загорится сам по себе - он, Керх, должен дать знак. Но он
может дать и другой знак - остановить казнь... Он может дождаться, пока
упрямого Ксантива выведут на помост - и публично отказаться от мести за
оскорбление, которого не было. И мотивы легко объяснимы: царь не хочет
портить праздник, царь не упускает случая показать себя милостивым перед
народом. Матрах будет возмущен, но ведь Матрах - не главный здесь. И
внутренние дела страны не имеют к нему никакого отношения; не указывает
же ему Керх, как управлять страной.
- Но, может быть, хоть вы объясните, кто такой Ксантив? - царь замет-
но повеселел. - Кто он - ангел, пророк, полубог? Что в нем особенного,
если вы заботитесь о нем? Откуда это имя?
- Он человек, хотя имя его, действительно, людям не дается. У каждого
человека есть два имени, - объяснял Гранд. - Имя его души, и имя его те-
ла - временного пристанища души. У Ксантива имя только одно - имя его
души. Заботимся мы о нем потому, что у его души особая миссия. Совершив
страшное преступление, его душа была наказана. Он прошел череду перевоп-
лощений, подошел конец сроку, отведенному на искупление. Он обычный че-
ловек, обладающий особым даром - будить уснувшие души других. Это и про-
изошло с тобой - Ксантив разбудил твою душу, спавшую под маской черство-
го правителя. Поэтому тебе так больно - ты вновь начал чувствовать.
Собственно говоря, в этом и есть миссия Ксантива.
- И что дальше? - нетерпеливо спросил Керх. - Я должен буду построить
новый храм, отказаться от трона?
Богов очень насмешили его выводы. Отсмеявшись, Гранд сказал:
- Ничего этого не надо. Впрочем, если тебе захочется, ты можешь
что-нибудь построить. Храм, дворец, галерею - что угодно. Поступай так,
как велит тебе твоя душа, не перешагивай через нее. Помни об этом всег-
да. А Ксантиву передай: любовь - алтарь, но не надо понимать буквально
призыв отдать ей жизнь. Посвятить себя и умереть за нее - разные вещи.
Любви не нужна кровь.
Они поднялись, подошли к двери. На пороге Ивэл обернулся:
- Да, Керх, я хотел бы предостеречь тебя: не доверяй ни дочери, ни ее
жениху. Опасайся их.
Они вышли - как нормальные люди, через дверь, Керх еще некоторое вре-
мя слышал звуки их шагов по каменному полу коридора. Не исчезли бесслед-
но, не растворились в воздухе, не прошли сквозь стену.
Все-таки они существуют. Не такие, какими их описывали жрецы, но они
существуют. Он был почти счастлив, сделав это открытие: хотя они сказа-
ли, что не хотят вмешиваться, они не допустят, чтобы произошло нес-
частье. Ведь они тоже не безразличны к судьбе Ксантива.
Впервые после возвращения дочери под родной кров Керх спал спокойно,
как ребенок.
* * *
Ксантив, ухватившись за прутья решетки, смотрел в небо. Вот он и нас-
тал, первый день лета. И последний день его жизни. Такой короткой - все-
го двадцать шесть лет сравнялось ему этой весной.
Он знал, что на городской площади три дня назад возвели помост, зава-
лили его хворостом... Дождей не было, и сухие ветви, а за ними доски по-
моста вспыхнут, как прошлогодние стебли тростника. Его ждала долгая му-
чительная боль, он старался не думать об этом. Но против воли он все ча-
ще возвращался к мысли, что напрасно не бежал вместе с разбойниками.
Прошедшего не воротишь, сожаление было бесполезно. Он знал, что суме-
ет сохранить достоинство в любых испытаниях. Он знал, что его ждет. Он
не боялся смерти, но... Как обидно было умирать таким молодым! Отказыва-
ясь бежать, он думал, что останется таким равнодушным к себе до конца,
но дни летели, и с каждым днем все более властно заявляло о себе его
жизнелюбие. Он легко мирился с мыслью о смерти в бою, когда нет времени
для раздумий и колебаний, но его ждала совсем другая смерть. Вновь и
вновь он стискивал зубы, думая - последний день, и стараясь забыть об
этом, отвлечься от этой мысли.
Тюремщики не смотрели ему в глаза. Царь Керх одарил его милостью - он
вернул ему свободу, но для Ксантива это значило не так много - свои пос-
ледние шаги он пройдет без цепей, но и только. По закону свободный чело-
век мог быть помилован, но Ксантив знал, что его казнят.
Он не торопился, съедая свой последний нехитрый завтрак. Свободный
человек мог рассчитывать на мелкие поблажки, и он воспользовался ими. Он
сбрил щетину, покрывшую его щеки за дни, проведенные в тюрьме, он потре-
бовал чистую одежду. Он не оттягивал время казни, но и не стремился про-
жить эти часы побыстрее.
Солнечные лучи были, пожалуй, чуть поласковее, чем обычно в эти ут-
ренние часы. Ксантив шел по середине улицы между двумя солдатами, и каж-
дый шаг болезненным звоном отдавался в ушах. Еще четверо солдат растал-
кивали толпу, сбежавшуюся поглазеть на казнимого.
Ксантив шел, высоко подняв голову. Ему нечего было стыдиться, он уми-
рал за то, что для других людей иногда проходит незамеченным. Тысячи
мужчин любят тысячи женщин, но он один умирает за это... Жизнь кипела в
каждой клеточке молодого тела, сильное сердце билось ровно и немного ча-
ще, чем следовало бы, будто отмеривая последние шаги. Сколько их оста-
лось? Две сотни? Сотня?
Улица повернула, солнце ударило ему в глаза. Когда слепящий диск бу-
дет в зените, Ксантива уже не станет, и ветер развеет черный дым с отв-
ратительным запахом... Площадь. Море голов, и над ними будто парит по-
мост... Горы хвороста, в центре - толстое бревно с крюком, к которому
прикуют его руки. Вот и конец его пути.
Ни один мускул не дрогнул в его лице. Зеваки с жадным любопытством
тянули к нему головы, пытаясь разглядеть признаки малодушия или, что еще
забавнее, слепого животного ужаса. Но Ксантив шел так спокойно, будто на
помост предстояло взойти не ему. И только в синих глазах застыла боль -
страшная боль, которую далеко не всякому дано пережить.
Все ближе были шаткие ступеньки лестницы. Толпа раздалась, осталось
два десятка шагов. И Ксантив почувствовал, что выдержка изменяет ему...
Перехватило дыхание, он на секунду закрыл глаза, опустил голову, преда-
тельская дрожь поползла от коленей все выше, захватывая все тело... За-
хотелось закричать - зажмурившись, чтобы не видеть помост для собствен-
ной казни... Прыгнуть в толпу, вырываться до последнего, сойти с ума от
бессилия, чтобы не понимать происходящего... Еще немного, и для него по-
гаснет солнце, он уже никогда не откроет глаза, не вдохнет полной
грудью. Его не станет... Он видел мир, как часть себя, и себя, как часть
мира. Настанет миг, и мир останется, а он... Он не хотел умирать!
Ему казалось, что он еле волочит ноги. Каждый шаг давался ценой ко-
лоссальных усилий. Ступеньки... Все его существо кричало: "Поверни!", но
он вскинул голову, поставил ногу на первую доску. Ступенька жалобно, со-
чувствующе скрипнула под его тяжестью. Вторая... Медленно он поднимался
