Джелли Дюран. Раб
Талант - религия, требующая постоянных
жертвоприношений. Если один его адепт
отрекается, его место на костре занимает
другой. А слава, эта неверная
возлюбленная, с улыбкой зажигает факел,
становясь палачом.
Талант сжигает жизнь человека, чтобы
человечество продолжало жить... Спасибо
тем фанатикам, огонь таланта которых
осветил жизненный путь многим и многим
другим людям.
На поверхности воды в выложенном каменными плитами бассейне играли
веселые солнечные блики. Бассейн был разделен сетью на две части; в глу-
бокой части плескались старшие дети царя Керха, умеющие плавать, в мел-
кой резвились малыши. На краю бассейна разлеглись две большие мохнатые
собаки, специально обученные для спасения тонущих. Дети часто забывают-
ся, играя, и могут не заметить, как гибнет братик или сестричка. Собаки
- нет.
Им было жарко, они высунули розовые влажные языки, но бдительности не
теряли, готовые в любой момент броситься в воду. Им не нужна была коман-
да, собак приучили вытаскивать из воды человека, как только он начинал
барахтаться.
Собаки приглядывали за старшими детьми, а в мелкой части бассейна по
пояс в теплой, прогретой солнцем воде стоял Ксантив. Он учил плавать
Эвилу, самую младшую дочь царя. Лежа на широкой ладони Ксантива, трех-
летняя девочка шлепала ручками и ножками по воде и весело смеялась, ког-
да фонтаны сверкающих брызг обдавали его. Два братика годом и двумя
старше не отставали от нее.
У мощного, немного грузного, обладавшего зычным басом и неукротимым
аппетитом ко всему - будь то еда, вино или женщины - царя Керха было де-
вять детей, но лишь самая старшая дочь, царевна Илона, была рождена в
законном браке. За те два года, которые Ксантив прожил во дворце, он ви-
дел ее всего несколько раз - маленькая хрупкая фигурка, всегда с головой
закутанная в тонкие драгоценные покрывала, она почти никогда не выходила
во двор, паланкин для прогулок подавали к особой двери из ее покоев. Ей
было около семнадцати лет; говорили, что она необыкновенно красива, хотя
мало кто видел ее лицо.
Ее матерью была царевна из маленькой страны, покоренной Керхом в мо-
лодости. Через два года после свадебных торжеств она умерла родами, по-
дарив царю двойняшек - мальчика и девочку. Мальчик ненамного пережил
свою мать, уйдя вслед за ней через несколько дней, а девочка так и не
узнала, что такое хворь. Безутешный Керх дал дочери имя ее матери и со-
вершенно ее избаловал. Он ни в чем ей не отказывал.
В память об искренне любимой жене он поклялся никогда больше не всту-
пать в брачный союз, но, будучи молодым здоровым мужчиной, он не мог
совсем обойтись без женщин. Его ложе делили юные рабыни, от них и роди-
лось еще восемь детишек, начиная от тринадцатилетнего Аврелия и заканчи-
вая трехлетней Эвилой.
По закону дети рабынь не могли претендовать на корону, но дети царя
не могли быть и рабами. По крайней мере, при жизни отца. Они воспитыва-
лись, как отпрыски благородных семейств и по достижении зрелых лет либо
по смерти царя должны были получить свою долю в наследстве. Все три не-
законных дочери царя были обручены с мальчиками из древних родов - их
отцы боролись за честь породниться с царем - а сыновья Керха прямо с
рождения становились владельцами обширных поместий, которые до их совер-
шеннолетия управлялись надежными людьми. Керх не забывал о том, что этот
выводок детишек разобрал по капельке его кровь, и каждый из них - его
маленькое продолжение. Он пошел еще дальше в своей заботе: он возвращал
свободу женщине, подарившей ему очередного малыша.
Ксантив любил этих детишек и с удовольствием выполнял свои обязаннос-
ти няньки и воспитателя. Дети платили ему искренней привязанностью, по-
веряли ему свои маленькие секреты - Ксантив хранил их, как военную тай-
ну, и никогда не смеялся над детьми. Иногда маленькие отпрыски царя зва-
ли Ксантива по ночам, когда им снилось что-то страшное, и он до утра не
смыкал глаз, охраняя детский сон.
Керх терпеть не мог, когда его детям напоминали о том, что их матери
когда-то носили рабский ошейник, и тем лучше было его отношение к рабу
Ксантиву, который в разговорах с детьми умело избегал щекотливых тем. Но
не только Керх выделял его из толпы остальных рабов.
Рожденный свободным, Ксантив был воспитан в храме Бога войны, нас-
только грозного, что даже его жрецы не решались вслух произносить его
имя. Перешагнув через порог юности, Ксантив стал солдатом и попал в
рабство на поле боя... Он сумел не опуститься, не стать скотом в чело-
вечьем обличье, нашел в себе силы сохранить гордость и достоинство сво-
бодного человека. Узкий бронзовый ошейник с вычурным рельефом он носил с
таким видом, будто это было украшение, а не позорное клеймо. Он застав-
лял с уважением относиться к себе - своим умом, своей невозмутимостью и
уверенностью в том, что он человек, а не скот. С ним считались, как если
бы он был свободным, и никто не решался окликнуть его - "Эй, раб!" Даже
его странное, непривычное для слуха имя все запомнили очень легко...
Звеня серьгами и задыхаясь, прибежала Олака, молодая рабыняповариха.
От быстрого бега туника сбилась, обнажая пышную красивую грудь и круглые
бедра, каштановые волосы растрепались. Старшие мальчики, в которых уже
проснулось влечение к женщинам, подплыли ближе к краю бассейна, глядя на
нее с нескрываемым интересом.
- Женкай потащил купать Толстого Юрама! - выпалила она, возбужденно
блестя глазами.
- Одеваться! - скомандовал Ксантив.
С радостным визгом дети повыскакивали из воды. Наспех вытираясь, на-
тягивали одежду, торопливо шнуровали сандалии, собаки суетились около
них виляя хвостами. Ксантив, одеваясь, широкой спиной чувствовал горячий
взгляд Олаки... Жаль, что он не испытывал вожделения к ней и был вынуж-
ден игнорировать все знаки внимания с ее стороны.
"Купание" было нечастым и н невинным развлечением для обитателей
дворца. Связано оно было с давним порядком, заведенным Женкаем - управи-
телем царского поместья.
Женкай пользовался симпатией рабов; сморщенный, высохший человечек,
который не мог обойтись без язвительной брани, он обладал обостренным
чувством справедливости. "Люди делятся на три породы: благородные, сво-
бодные и рабы", - любил повторять он. Он не считал рабов скотами и ни-
когда не допускал напрасной жестокости. Конечно, надсмотрщики ходили с
плетями - как и в любом другом месте - но никто не видел с плетью Жен-
кая.
Пища для рабов во дворце была очень неплохой - кое-кто из свободных
мог позавидовать - одежда была далека от сравнения с лохмотьями. А пред-
метом постоянных придирок Женкая была чистота - он требовал, чтобы рабы
во дворце мылись не реже раза в неделю, и даже распорядился выдавать им
немного дешевого мыла. "Купание" же ожидало грязнуль.
Толстый Юрам на самом деле был не толстым. Вечно отекший, апатичный;
сначала Ксантив думал, что тот болен, но быстро понял - Юрам опустился.
Его одутловатая физиономия наводила уныние на всех; Женкай купил его,
потому что тот был прекрасным конюхом, но это качество никак не могло
влиять на отношение к нему остальных рабов. Рабы избегали его, в общей
комнате, где спал и Ксантив, Юрама быстро прогнали в самый дальний и не-
удобный угол. К тому же, кроме равнодушия, Юрам отличался потрясающей
нечистоплотностью. Он в буквальном смысле слова порос грязью. Рабы с за-
миранием сердца ждали - ну когда же терпение Женкая лопнет, и Юрама пару
раз окунут в речку.
Они прибежали на берег одними из первых. Ксантив посадил на плечи
двоих младших мальчиков, Олака взяла на руки Эвилу, чтобы малышам было
лучше видно. Вскоре в клубах пыли показалась процессия - впереди Женкай,
за ним трое рабов тащили обвязанного подмышками Толстого Юрама, которого
подстегивали плетями двое надсмотрщиков. Юрам, внезапно оживший, упирал-
ся поупрямее иного осла, плакал, размазывая слезы по грязному лицу, пы-
тался упасть на колени. Вопли его были слышны издалека.
- Не надо! - вопил он. - Я ничего такого не сделал! Не надо меня то-
пить!..
Шедшие рядом свободные слуги и рабы отвечали громким смехом на каждый
вскрик Толстого Юрама. Когда его вывели на обрыв, он завизжал, змеей вы-
вернулся из рук державших его рабов, припустил бежать прочь от берега.
Веревка натянулась, он упал, вцепился в жухлую от жары траву, не перес-
тавая вопить на самых высоких нотах. Его вновь подтащили к краю, столк-
нули вниз. Юрам упал, вытолкнув столб воды, тут же вынырнул, все еще от-
чаянно крича.
Плача от смеха, Женкай крикнул ему сверху:
- Мойся, помесь гиены и навозной мухи! От твоей вони уже лошади бе-
ситься начали. Мойся, а то я в самом деле утоплю тебя!
Ему опустили мыло в ведре; всхлипывая, Толстый Юрам принялся судорож-
ными движениями оттирать грязь, пока Женкай виртуозно издевался над
грязнулей. Вскоре он устал, но испытания Юрама на этом не закончились:
теперь он стал мишенью для молодых рабынь, будто соревновавшихся в мет-
кости колкостей.
Ксантив хохотал вместе со всеми. Приученный к чистоте с детства, он
никогда не оказывался в положении Юрама, вынужденного публично отмы-
ваться и стирать свою одежду, а потому мог по достоинству оценить наход-
чивость и чувство юмора Женкая, придумавшего такой замечательный способ
борьбы с грязью.
Олака прислонилась мягким плечом к Ксантиву, одарила его жарким
взглядом. Будто почувствовав это движение, Аврелий повернул голову, гад-
ко ухмыльнулся:
- Ксантив, а ты знаешь, что я вчера слышал?
Ксантив только поднял глаза к небу. Дети, обожавшие "своего" Ксанти-
ва, естественно, ревновали его решительно ко всем, и Аврелий явно не со-
бирался сказать ничего хорошего по адресу Олаки.
- Ты потом мне это скажешь, ладно? - попробовал урезонить его Ксан-
тив.
- Не-ет, ты послушай, - упрямо гнул свое Аврелий. - Я вчера слышал,
как Олака плакалась Женкаю! Она ему сказала, что если он не прикажет те-
бе прийти ночью в ее комнату, то она утопится в этой речке. А он ей от-
ветил, - Аврелий давился от смеха, - он ей сказал, что если она не прек-
ратит топить его в слезах, то он выдаст ее замуж за Толстого Юрама! - он
звонко рассмеялся и, показывая пальцем на бултыхавшегося в мутной воде
раба, добавил: - И пусть она его моет!
Щеки Олаки покрылись пурпурным румянцем. Ксантив вздохнул и терпеливо
объяснил:
- Аврелий, во-первых, чужие разговоры подслушивают только очень дурно
воспитанные и очень нехорошие люди. Во-вторых, нельзя смеяться над лю-
бовью. Любовь - это святое чувство, которое людям подарили Боги. И они
сделали это вовсе не для того, чтобы мальчики вроде тебя посмеивались
над этим.
Найрам, с деланно серьезным лицом, неожиданно прислонился к Аврелию,
томно закатил глаза, передразнивая Олаку. Остальные прыснули. Аврелий
дал Найраму подзатыльник и сурово сказал:
- Ты слышал, что сказал Ксантив? Смеяться над святым - все равно, что
смеяться над Богами.
Найрам обиженно посмотрел на старшего брата, взъерошил волосы на за-
тылке, но ничего не сказал. Яния тоненько и жалобно спросила:
- Ксантив, а если ты женишься на Олаке, ты будешь спать только с ней?
И не будешь приходить к нам ночью?
- Конечно! - ответил Найрам быстрее, чем Ксантив успел открыть рот. -
Ведь у тебя нет таких грудей, как у Олаки. Ты даже не знаешь, как надо
целоваться по-взрослому. Конечно, он будет спать с ней!
- Зато ты все знаешь! - сказал Ксантив, пряча невольную улыбку. - И
как целуются "по-взрослому", и что мне нравится в женщинах. Все вызнал!
Только, Найрам, мужчины любят женщин совсем не за то, что ты сказал.
- А за что? - деловито спросил Найрам.
- За их душу. И за то, что они есть рядом с нами.
- Вот! - торжествующе выпалила Яния. Подошла к Ксантиву, недовольно
отпихнула Олаку, обвила тонкими ручонками его талию. - Я скажу отцу, и
