мне поверят - земли, покоренные мной, будут принадлежать не мне, а царю,
давшему мне людей.
- А ты поднимешь бунт, - нашлась Илона.
- И начнутся бесконечные войны. Меня попробуют покарать за своеволие,
я буду сопротивляться, потом поднимут восстание жители покоренных стран,
я должен буду усмирить их... Зачем? В войнах гибнут тысячи достойных лю-
дей.
- Странно мне слышать такое от военачальника. Как же ты командовал?
- Илона, Энканос принадлежит Богу войны. И там нас учили: армия нужна
не для того, чтобы воевать, а для того, чтобы войны не было. Армия долж-
на беречь мир и покой, а не разрушать его. Мир и покой всех людей, а не
только соотечественников.
- Не понимаю. Если все так думают, то зачем тогда всем нужны армии?
Если никто не нападает, то от кого тогда надо защищаться? И как быть с
настоящей доблестью, которая может проявиться только на поле боя? Как
быть с границами государства, которые нужно расширять? Как быть, если
сосед оскорбил тебя? Стерпеть?
- Все эти вопросы не обязательно решать силой оружия. Этот метод -
силой - наилучший лишь для неразвитых людей, которым проще пустить в ход
кулаки, чем напрягать ум. А доблесть... Это ведь сила не рук, а духа. На
поле боя она отходит на второй план, вытесненная азартом, физической си-
лой, опьянением кровью. Доблесть лучше всего видна там, где нет оружия.
- Так ты и меня считаешь неразвитой? - вспыхнула Илона.
- Нет. Ты всего лишь молода. К тому же ты женщина. Тебе не нужно
знать все эти тонкости. На войне не место чутким и нежным женщинам, -
Ксантив улыбнулся. - Предназначение женщины в другом.
- А в чем ты видишь свое предназначение? Все мужчины считают, что
женщины недостойны их знаний. Но скажи мне, в чем смысл твоей жизни?
- Я был бы недостоин того, чтобы называться человеком, если бы сделал
доступными для тебя мои знания. Это грубость, постоянные лишения и
смерть, а мои знания - всего лишь умение не бояться этих ужасов. Я ни-
когда не позволю тебе испытать беды войны, вот в этом и есть смысл моей
жизни.
Как трудно будет выполнить это обещание... Но она должна быть счаст-
лива, пусть даже ценой его жизни. Ксантив достал еду, пододвинул к ней
поближе.
- Подкрепись. Нам будет трудно эти несколько дней.
Илона бросила взгляд на лепешки и отвернулась, капризно пожаловав-
шись:
- Я не могу есть черствые лепешки. Каждое утро во дворце мне подавали
хлеб, размоченный в молоке, и тертые орехи, смешанные с медом.
- Здесь некому подавать. Ты не ребенок, чтобы пищу за тебя разжевыва-
ли. Ешь, нам предстоит долгий путь.
- Я никуда не поеду! - плаксиво заявила она. - У меня болит все тело,
я не могу пошевелиться. Мне кажется, что я упала с крыши дворца на кам-
ни.
- Тебе это только кажется. Ты спала не на земле, а на ветвях. Ты бу-
дешь есть?
- Нет. Я не могу есть эти лепешки!
- Когда человек требует от пищи изысканности, то он не голоден. Когда
человек голоден, он довольствуется тем, что есть.
Обиженная Илона отвернулась. Ксантив жевал лепешки, запивал водой из
ручья; жизнь во дворце не лучшим образом отразилась на ней, думал он.
Она избалована роскошью, и ей трудно будет привыкать к простой жизни.
Поев, он аккуратно завернул оставшуюся провизию, убрал в седельную сум-
ку. Привел отдохнувших коней.
- Поехали.
- Я никуда не поеду.
- Хорошо, - Ксантив говорил с наигранным равнодушием.- Оставайся
здесь или пробуй вернуться домой. Только учти, что дорога кишит разбой-
никами, и защитить тебя от них будет некому - я поеду к морю. А разбой-
никам все равно, кого грабить и убивать, для них твоя царская кровь ни-
чем не отличается от крови крестьянки.
Тяжело ему было разговаривать с ней таким тоном, но это было необхо-
димо, иначе она привыкла бы капризничать. Илона метнула в него гневный
взгляд, но промолчала. Ксантив помог ей сесть в седло; в молчании они
тронулись в дальнейший путь.
Лошади бодро стучали копытами по каменистой дороге, в воздухе уже
пахло морем. По расчетам Ксантива, им оставалось всего несколько часов
пути, и они устроятся на ночлег задолго до заката.
- Ксантив, ты говорил, что был одним из двух сотников Энканоса, - на-
рушила его мысли Илона.
Ксантив кивнул.
- То есть, там было двести воинов. Это постоянно или было только тог-
да?
- Постоянно.
- Так это целая армия! Это целая армия непобедимых солдат. Зачем тебе
обращаться к какому-то царю, если ты можешь возглавить армию Энканоса?
- Это невозможно по многим причинам. Во-первых, закон запрещает Энка-
носу вести завоевания. Во-вторых, я не хочу быть завоевателем и не буду
им. Цари, вопреки твоим убеждениям, такие же несвободные люди, как и ра-
бы. Власть - это иллюзия свободы, а на деле лишь оборотная сторона
рабства. Хозяин и раб связаны одной веревкой, они принадлежат друг дру-
гу. Если есть хозяин, он не может обойтись без раба, если нет рабов, то
нет и хозяев. А власть над себе подобными связана с обязанностями и ог-
раничениями. Ты не можешь поступать так, как тебе хочется, ты постоянно
учитываешь мнение других, и не всегда приятных тебе людей, ты считаешься
с мнением своих граждан, которое выражается в приличиях и традициях, и,
в конечном счете, ты зависишь от людей больше, чем они от тебя. Ведь кем
ты будешь, если твои подданные все разом внезапно перестанут тебе подчи-
няться? Тебе придется заставлять их слушаться, а для этого тебе понадо-
бится армия солдат и законников. Для армии нужны деньги, а где их взять?
У твоих подданных, но у них мало денег и ты не можешь взять их все: если
ты отнимешь все их средства, то они перемрут, и ты останешься без рабов
и без денег, которые ты можешь с них получить. Тогда ты поступишь точно
так же, как и другие цари: ты отправишь армию в набег. В случае удачи ты
на деньги убитых жителей другой страны усмиряешь своих, а в случае пора-
жения рабство ждет тебя. Но в любом случае ты ничего не получаешь для
себя, кроме хлопот. Ты постоянно думаешь, как бы угодить всем, а если не
всем, то какой группе людей - солдатам, жрецам, купцам или вельможам -
чтобы сохранить власть. Это порочный круг, Илона. И так мы жить не бу-
дем. Мы построим свой дом, мы будем жить в нем, потом вокруг нас начнут
селиться другие люди, а мы будем основателями города.
- И тебя выберут его правителем.
Ксантив расхохотался.
- Да нет же, Илона! Я не хочу быть правителем, я хочу быть свободным
человеком. Свобода - это равенство двух условий. Свободным может быть
только тот, кем не помыкает никто и кто не имеет рабов сам.
- Нищий бродяга.
- Нет. Нищий - он тоже раб. Раб голода, жажды денег и власти. А у нас
будет все, что нужно для жизни, но столько, чтобы это не тяготило нас.
Мы всего добьемся сами и никому за это не будем кланяться.
- Ты украл у меня короны двух царств, чтобы сделать крестьянкой? -
возмущенно крикнула Илона.
- Я спас тебя от двух корон. Пройдет немного времени, и ты это пой-
мешь, - мягко сказал Ксантив. - Поверь, мы будем самыми счастливыми
людьми, а для счастья совсем не нужны короны.
- Да что ты знаешь об этом? Ты никогда не был на троне, ты не знаешь,
что это за наслаждение - повелевать! Ты просто завидуешь царям, как все
нищие философы, и поэтому стараешься убедить меня, что завидовать нужно
тебе. И все для того, чтобы твоя убогая жизнь была идеалом! Тебе никогда
не стать настоящим царем, но ты придумал другое - ты хочешь, чтобы тебе
поклонялись, как праведнику, чтобы тебя называли живым богом. Вот чего
ты хочешь!
Ксантива позабавили ее обвинения.
- Ну хорошо, пусть я хочу быть богом. А кем тогда будет моя жена? Бо-
гиней. Разве богиней быть не лучше, чем царицей?
- Нет! Я хочу быть царицей, носить корону, для которой я рождена, а
не притворяться святой. Я хочу купаться в роскоши, а не ограничивать се-
бя во всем, опасаясь разрушить "божественный" ореол.
- А мы не будем притворяться и играть роли богов. Мы будем самими со-
бой. Мы не будем ограничивать себя, но мы сами добьемся всего, что захо-
тим. Своим трудом.
- Пусть рабы трудятся. А я хочу повелевать ими.
- И для этого готова выйти замуж за старика?
- Да! - с вызовом ответила Илона. - Старик скоро помрет.
- А если ты умрешь раньше? Вспомни, твоя мать умерла родами совсем
молодой. Или ты надеешься, что твой муж не будет способен иметь по-
томство? Надеешься, что он будет смотреть на тебя, как на дочь? Ошиба-
ешься. Он не стал бы для этого жениться. Нет, Илона, он возьмет от тебя
все, и ты ни в чем не сможешь ему отказать - став женой, ты будешь обя-
зана во всем подчиняться мужу.
Илона замолчала - возразить ей было нечего. Странное чувство оставил
этот спор, Ксантив и не предполагал, что его избранница может иметь та-
кой образ мыслей. Но это детство, успокаивал он себя, она побудет нес-
колько дней в храме, она поговорит с мудрыми наставниками и поймет, как
была неправа.
Энканос... У Ксантива защемило сердце при мысли, что он вновь попадет
в эти стены, в которых прошли лучшие годы его жизни, ни отравленные ни
предательством, ни непониманием, ни рабством...
... Он довольно хорошо помнил свои детские годы. Самое первое его
воспоминание было связано с отцом. Огромный, сильный, со сверкающей бе-
лозубой улыбкой, он учил маленького Ксантива плавать в холодной бурной
реке. Правда, звали его тогда не Ксантив - это имя ему дали в Энканосе -
но свое имя от рождения он не помнил. В какой стране жили его родители?
Ксантив так никогда и не узнал, где он родился и кем были его родители.
Остались только смутные образы.
Потом исчез отец, а под большим деревом на берегу реки появился ка-
мень с выбитой надписью. Став старше, уже в храме, Ксантив понял, что
его отец умер совсем молодым. И почти сразу же после его смерти мама,
постоянно плакавшая, вместе с маленьким непоседой отправилась в путе-
шествие.
Ксантив почти ничего не помнил об этом пути. Кажется, были леса, в
которых был снег, были горы, но не исключено, что Ксантив придумал это.
И очень ярко, детально, он запомнил день, когда впервые увидел Храм.
Энканос показался ему сложенным из скал. Невообразимо огромные камен-
ные ступени, раскаленные солнцем, и пышная зелень рощи, окружавшей храм.
Ксантив не понимал, почему мама не отпускает его побегать под прохладной
зеленью деревьев, зачем она заставляет его подниматься по бесконечной
лестнице, от которой волнами поднимался душный жар. А в самом храме ца-
рила полутьма. Здесь было прохладно, путникам дали попить холодного мо-
лока и съесть по большому куску ароматного хлеба.
Верховный жрец храма потряс воображение Ксантива. Потом он узнал, что
Лакидос был добрым и справедливым человеком, но в первый раз мальчик да-
же испугался той торжественности и величественности, с которыми говорил
жрец. Мать опустилась перед ним на колени, подтолкнула к нему сына. "Его
отец..,"- начала было она, но жрец остановил ее: "Ты носишь траур, я все
понял." Помолчав, сдавленным голосом мать сказала: "Я не смогу воспитать
его так, как заслуживает сын такого отца. Я слышала, что Храм принимает
учеников." - "Да. Храм может взять на себя заботу о нем. Но знаешь ли ты
наши законы? Он будет считаться сиротой, и он получит новое имя. Храм
станет его единственным домом и родиной. Если он когда-нибудь встретит
тебя, он не узнает тебя, не назовет матерью." Мать нервно кивнула, не
решаясь посмотреть ни на жреца, ни на сына.
Потом она уходила - маленькая изящная женщина в черном покрывале,
сквозь которое просвечивали солнечные лучи. Она оглянулась, мальчик под-
бежал к ней, она поцеловала его в лоб, сказала: "Посиди здесь, я скоро
приду." Такой он ее и запомнил - в траурном покрывале, с заплаканными
синими глазами, в которых затаилось сознание вины. Больше он ее никогда
