он не разрешит тебе жениться на Олаке. Потом я вырасту, и ты женишься на
мне.
- Нет, Яния, этого не будет, - твердо сказал Ксантив. - Это невозмож-
но. Как говорит Женкай, мы принадлежим к разным породам людей.
- Невозможно потому, что ты - раб? Да? А тогда я скажу отцу, и он ос-
вободит тебя!
Ксантив усмехнулся - как у них все по-детски просто.
- Яния, а если твои сестренки тоже захотят за меня замуж?
- Они еще маленькие, - вполне резонно заметила та.
- Но ведь и тебе пока только десять лет. А сестренки быстро вырастут.
- А я первая буду большой! - нашлась Яния.
- Не первая, - сказал Найрам. - Еще Илона. Она уже большая.
- Да, Илона.., - мрачно протянул Аврелий. - Илона - главная во двор-
це. Она главнее, чем отец. Как она скажет, так и будет. Хорошо, что она
не хочет замуж за Ксантива.
Почему-то при упоминании старшей сестры дети разом погрустнели.
- Смотрите, Толстого Юрама вытаскивают, - отвлек их Ксантив.
Юрам трясся крупной дрожью. Вцепившись в веревку, он с ужасом глядел
на оставшуюся внизу воду.
- По-моему, он теперь и близко к воде не подойдет, - сказала Олака. -
Побоится, что Женкай подойдет сзади и утопит его.
Будто услышав ее слова, Женкай обернулся. Сверлящий взгляд его ма-
леньких глаз упал на Ксантива, пронзительный голосок перекрыл общий шум:
- А, Ксантив! Ты-то мне и нужен.
- Я чистый! - смеясь, ответил Ксантив. - В "купании" необходимости
нет.
Он давно привык к тому, что за угрожающим тоном управителя редко
скрывалась реальная угроза.
- И Аврелий здесь, - сказал Женкай, подойдя ближе.
- И я чистый, - в тон Ксантиву ответил Аврелий. - Мы только что пла-
вали, у меня еще волосы мокрые.
- Я вижу! Аврелий, а почему ты отказался стричь волосы? Хочешь с
длинными кудрями ходить? Или на Ксантива смотришь? Ну так ему положено -
он бывший монах. А ты должен стричься.
Действительно, длинные, до плеч, пепельные волосы Ксантива были его
отличием как воспитанника Энканоса. Но откуда об этом стало известно
Женкаю? Ведь Ксантив с того момента, как на его шее впервые заклепали
рабский ошейник, никому не говорил, кем были его наставники.
- Бегом во дворец! Аврелий, тебя хочет видеть царь, а ты, Ксантив,
зайдешь в кузницу и там дождешься меня. За детьми Олака присмотрит.
Найрам хмыкнул, Ксантив сдвинул брови:
- И без шалостей!
- Ты рассердишься? - спросила Яния.
- У-у, и ногами топать буду, - пообещал Ксантив. - Обижусь и не буду
ничего интересного рассказывать.
- Мы будем смирными, - сказала Яния. - Ты приходи побыстрее, мы будем
ждать тебя...
Ксантив никому бы не мог сказать, как он дорожит общением с этими
детьми. Они не видели в нем раба, вещь, которой можно помыкать. Каждое
их слово могло быть приказом для него, но то уважение, которым он у них
пользовался, ставило все на свои места. Они слушались его беспрекослов-
но, он был их любимым воспитателем, хотя и был рабом. Выше него для них
были только отец и Боги...
Быстрым шагом Ксантив и Аврелий шли по пыльной дороге. Аврелий мало
напоминал своего мощного отца; хрупкий и изящный, как девушка, с тонкими
выразительными чертами лица, он, тем не менее, в полной мере обладал от-
цовской силой воли и широтой души. Аврелия не привлекали богатства, он
оценивал людей не по положению в обществе, а по качествам их ума и серд-
ца. Он был горд - по-настоящему, когда гордость заставляет человека от-
казываться от преимуществ, достигнутых предками, всего добиваться только
своими силами. Он обладал живым умом и цепким, памятливым взглядом, и он
не был злым... Как Ксантиву хотелось сохранить и развить эти досто-
инства!
Ему недолго пришлось ожидать Женкая в душной кузнице. Запыхавшийся от
быстрой ходьбы, еще более красный, сморщенный и суетливый, чем обычно,
управитель прямо с порога крикнул кузнецу:
- Эй, ты! Сними с него ошейник, - и тут же строго сверкнул глазами на
Ксантива: - А ты не радуйся, это ненадолго.
Ксантив и не радовался. Ему уже один раз меняли ошейник, и он знал,
что это вовсе не является признаком близкого освобождения. Кузнец двумя
ловкими движениями сбил заклепки с ошейника, не поцарапав Ксантива, за-
тем разогнул узкую полоску бронзы и отбросил ее в угол.
- Новый одеть? - спросил он у Женкая.
- Успеешь, - буркнул тот и поманил Ксантива.
Ксантив вышел во двор, с легким изумлением потирая загорелую шею, на
которой осталась полоска белой кожи - след от ошейника.
- Что, непривычно без железки? - поддел его управитель.
- Я непривычен к ней, а не без нее. Я до смерти не привыкну к
рабству.
- Ух, ты, свободолюбивый какой, - хихикнул Женкай, но не одернул,
сказав что-нибудь типа: "Ничего, и не таких гордых обламывали."
Это удивило Ксантива. Женкай чуть ли не вприпрыжку привел его к залу,
где Керх вершил суд, и Ксантив не смог сохранить невозмутимость:
- Меня будут судить, как опаснейшего преступника? Как свободного
преступника?
Он не случайно выделил голосом слово "свободного" - рабов не судили.
Во дворце все было просто: приходил Женкай, пронзительным голосом прика-
зывал привязать провинившегося к столбу и высечь, либо отправить в каме-
ноломни. Судили только свободных. Ксантив еще раз потер шею, с которой
только что был снят ошейник.
- Можно было обойтись без этой церемонии, - удивительно, но без вся-
кого раздражения отозвался Женкай. - Но у царя высокий гость, и только
из-за этого была затеяна вся эта шумиха.
Ксантив не был испуган. Что бы ни затевалось за дверями зала, но его
не за что было судить. Поначалу ему доставалось плетью от надзирателей
за отсутствие покорности, но у столба его не секли. А с тех пор, как
Керх доверил ему воспитание своих детей, никто не смел ударить его. За
ним не было провинностей.
Недоумевая, он вступил в зал. И замер... Ему показалось, что это
только сон, что этого не может быть. Невысокий сухой старик, чье узкое
лицо с благородными чертами было обрамлено снежно-белыми волосами до
плеч, скрепленными узким золотым обручем, в белых одеждах, отделанных
символикой Бога войны, по-прежнему величественный... Лакидос, верховный
жрец Энканоса и наставник Ксантива.
Он восседал на троне, мало, чем отличавшимся от царского, по правую
руку Керха, - и Лакидос заслуживал эти почести. По положению он был ра-
вен многим царям; Энканос не был монархией, но он не подчинялся никому,
и с мнением его верховного жреца считалось почти все государи. И именно
при Лакидосе Энканос достиг такого могущества. А для Ксантива он был
больше, чем наставник - Лакидос заменил ему родителей.
За спиной жреца стояли двое юношей. Их лица были закрыты шлемами, ук-
рашенными золотыми птицами с распростертыми крыльями; поверх коротких
белоснежных туник были одеты нагрудники с чеканным гербом Энканоса, к
которым были пристегнуты плащи. Налокотники, наколенники, сандалии с вы-
сокой шнуровкой, будто сросшиеся с ногами, на широком поясе - два меча,
короткий и длинный... Воспитанники.
... Когда-то и Ксантив был таким. Сейчас ему казалось, что это было
очень давно, хотя всего пять лет минуло с того момента, как он покинул
Храм.
В Энканосе были суровые порядки, и одним из правил была отчужденность
от мира. До двадцати лет воспитанники жили при храме, не имея права об-
щаться с посторонними - чтобы тлетворные веяния не развратили юные неок-
репшие души. Храмовые угодья были обнесены высокой стеной, и воспитанни-
ки могли покидать храм, только сопровождая жрецов. Но и тогда никто не
должен был видеть лица юноши, посвященного Богу войны. Их лица всегда
были закрыты крылатыми шлемами.
Хотя они были юны, но, не видя их лиц, их легко было принять за
взрослых мужчин. Они были высокими и широкоплечими, мышцы на груди и жи-
воте выдерживали удар задних копыт коня, ноги, сильные и выносливые,
позволяли целый день размеренно бежать в полном боевом вооружении. Рука-
ми Ксантив мог ухватить за рога взбесившегося быка и сломать ему шею. И
только лицо - с нежной белой кожей, с синими, как у его матери глазами,
с пепельными вьющимися волосами, подстриженными у плеч - выдавало его
возраст. Тем более, что Ксантив не отпустил бороду, даже выйдя за храмо-
вые стены.
Впервые он вышел за пределы храма в шестнадцать лет, во время городс-
ких празднеств. Они шли по улицам, и на них смотрели все. Впереди на ко-
леснице, запряженной рослыми огненно-рыжими конями, ехал Лакидос в
праздничном одеянии. За ним на колесницах, влекомых вороными лошадями,
следовали двое младших жрецов, держа два древних меча, по преданию при-
надлежавших Богу войны. И за ними двумя безупречными колоннами шли двад-
цать лучших воспитанников Энканоса. А возглавляли десятки два неразлуч-
ных друга - Ксантив и Арат.
Они были по-настоящему великолепны. Их мерная поступь у кого-то вызы-
вала трепет и восхищение, у кого-то - острую зависть, у кого-то - уве-
ренность в собственной безопасности. Рядом с такими воинами можно было
не опасаться ни разбойников, ни пиратов, а войны обходили Энканос сторо-
ной.
Потом Лакидос отправился путешествовать. Он не любил пышную свиту,
многочисленные сопровождающие стесняли его свободу, поэтому охраняли
жреца только двое его лучших учеников - Ксантив и Арат. Многие страны
они повидали, бывали и в царстве Керха. Как чувствовал тогда Ксантив
свою судьбу - изучил язык и обычаи этой страны...
Керх старался казаться суровым, но лукавый блеск его глаз выдавал его
веселое расположение духа. Рядом с ним стоял радостный Аврелий, а по ле-
вую руку царя на подлокотник трона опиралась девушка, и отвести взгляд
от ее лица Ксантиву удалось лишь ценой невероятных усилий. Так вот како-
ва царевна Илона... Она была настолько прекрасна, что, будь Ксантив са-
мым гениальным художником, он не смог бы передать ее красоту с помощью
одних только красок.
Она была закутана в роскошные покрывала, оставлявшие открытыми лицо -
в зале не было нужды прятаться от пыли. Эти ясные зеленые глаза... Сия-
ние изумрудов диадемы над безукоризненной линией бровей - и чистый блеск
туго закрученных в узел золотых кос. Она могла бы обойтись и без украше-
ний, сверкание драгоценностей ничего не прибавляло к ее красоте.
Ксантив был настолько поражен, что на несколько мгновений совсем за-
был себя, и даже пробуждение от минутного оцепенения не вернуло ему
прежнего спокойствия. Будто порыв сильного ветра ворвался в незакрытую
хижину и перевернул все вверх дном - так Илона вошла в душу Ксантива, в
свои двадцать пять лет еще не знавшего настоящей любви.
Женкай нетерпеливо подтолкнул Ксантива, застывшего на пороге, и тем
окончательно привел его в чувство. Выйдя на середину зала, Ксантив оста-
новился; писец, сидевший у ног Керха, поднялся, развернул свиток и нуд-
ным, утомленным голосом прочитал:
- Ксантив задолжал царской казне девяносто монет. С процентами его
долг составляет две сотни и десять монет.
Ксантив остолбенел. Как мог раб задолжать такую сумму? Он уже забыл,
как они выглядят, эти монеты... В растерянности он взглянул на Лакидоса,
тот едва заметно улыбнулся - одними глазами - и Ксантиву захотелось зап-
лакать, как в детстве. Не случайно во дворце Керха появился Наставник -
все переменится в его судьбе. Его осенило: Женкай купил его именно за
девяносто монет, и это говорит о том, что Лакидос убедил царя перевести
Ксантива из разряда пожизненных рабов в разряд должников...
У него закружилась голова. Да, все правильно - по уставу Энканоса его
жрецы не могли иметь рабов, и Лакидос не мог выкупить Ксантива, чтобы
вернуть ему свободу. Но внести "долг" за своего воспитанника устав ему
не запрещал. Ксантив боялся поверить в то, что его мечта близка к испол-
нению.
- Ксантив, можешь ли ты сейчас внести долг с процентами? - обратился
