не видел.
Наверное, первое время он очень тосковал, плакал по ночам - он этого
не помнил. Все заслонили годы обучения. В Энканосе воспитывалось две
сотни мальчиков разного возраста, и их учили всему, что должен знать об-
разованный человек. И, конечно, военные науки. Многие мальчики не выдер-
живали, их отправляли в другие храмы; некоторые умирали от болезней. Но
Ксантив всегда был одним из лучших...
К вечеру они достигли шумного портового города. Кони больше не были
нужны им, Ксантив отвел их к богатому купцу. Монет, вырученных за скаку-
нов, вполне хватало для оплаты переезда через море; у этого же купца
Ксантив нашел ночлег для себя и Илоны.
Илона была непривычно молчалива - вероятно, долгая дорога утомила ее.
Она ничего не сказала, когда Ксантив предложил ей поужинать простыми ле-
пешками с молоком. Ломала лепешку на маленькие кусочки, окунала в моло-
ко, не привередничая и не капризничая. И уснула она мгновенно, не жалу-
ясь, что коротать ночные часы приходится на жесткой скамье.
С первыми лучами солнца Ксантив уже был на пристани. Просоленный,
пахнущий рыбой влажный ветер трепал его пепельные кудри, в прищуренных
синих глазах отражались солнечные блики, как на круглых боках волн. Ему
было весело - еще немного, и рабские цепи останутся только кошмарным
сном. Он ходил по пристани, приглядывался к кораблям и к людям и очень
быстро нашел то, что искал: небольшое рыбацкое судно, которое уходило в
море в полдень, и могло причалить к побережью совсем неподалеку от Энка-
носа. Как на крыльях, летел он к дому купца за Илоной.
... Свободен только одинокий. Он обманывал себя, забыв эту древнюю
мудрость. Он был привязан к Илоне, и, если бы не любовь, он получил бы
свободу. Но он вернулся - чтобы попасть в ловушку.
Его встретили на улице. Они ждали именно его, и это были не уличные
грабители, хотя в их руках были дубины, а не мечи. Это были охотники за
вознаграждением, обещанным кем-то за поимку царского раба, совершившего
неслыханное преступление - похитившего царевну. Ксантив понял все без
слов, и его короткий меч был обнажен раньше, чем охотники обступили его.
Он не мог сдаться. Он не верил, что Илона предала его. Наверное, он
ошибся в расчетах и царские гонцы опередили их, и глашатай объявил наг-
раду за его голову еще до появления беглецов в городе. Наверное... Как
хотелось верить в эту иллюзию!
Он попал в западню, и он остервенело вырывался из нее. Он думал, что
у него есть время, чтобы отделаться от преследователей и вместе с царев-
ной скрыться в море. Он должен был выйти победителем из неравной схват-
ки, ведь он обещал Илоне вернуться. Если он исчезнет, она будет думать,
что он обманул ее, бросил, что он воспользовался ею, как прикрытием в
пути - царские солдаты не осмелились бы напасть на него, пока царевна
была рядом. Он должен вернуться, иначе Илона на всю жизнь будет связана
со стариком.
Порядком побитый, он отбился от охотников за беглыми рабами, бегом
преодолел небольшое расстояние до дома купца... Ему не стоило приходить
сюда. Трезвый рассудок подсказывал ему, что не могли гонцы опередить
его, что его предала женщина, которую он любил. Ему надо было бежать на
пристань, но зачем?! Зачем ему нужны были жизнь, свобода, спасение? Он
бежал из рабства, чтобы спасти Илону от участи, казавшейся ему ужасной.
И как же он ошибался...
Двор был полон солдат. Слуги купца помогали Илоне удобно устроиться в
роскошном паланкине; Ксантив увидел, как она обернулась, как равнодушный
взгляд скользнул по его лицу, как шевельнулись губы, столько раз дарив-
шие ему ответный поцелуй: "Взять его. Живым."
Его разум застыл, сердце стало камнем, но руки продолжали действо-
вать. Его короткий меч окрасился кровью, но солдаты придумали на него
управу. Его окружили щитоносцы, стиснули огромными, в рост человека, щи-
тами так, что он не мог двигаться. И кто-то из-за плеч щитоносцев наки-
нул удавку ему на шею. А с паланкина за ним наблюдали равнодушные зеле-
ные глаза...
Клетка из толстых металлических прутьев не давала никакого спасения
от жгучих солнечных лучей, браслеты кандалов раскалились почти докрасна.
Кожа, натертая железом, нестерпимо саднила, но даже переменить положение
он не мог. По особому приказу царевны его приковали стоя; широкий ошей-
ник двумя натянутыми цепями притягивал его к "потолку" клетки, разведен-
ные в стороны руки были прикованы к "стенам", ноги - к "полу". Фактичес-
ки, он висел на цепях.
Его томила жажда. Горло высохло и потрескалось, но царевна запретила
давать ему хоть глоток воды на протяжении всего пути. Он покрылся волды-
рями от солнечных ожогов, перед глазами плыли радужные круги, опухшие
губы запеклись черной коркой. Он высох, он почти сошел с ума... Быки,
влекущие повозку с его клеткой, неторопливо переступали крепкими копыта-
ми по дороге, с каждым шагом приближая его к гибели. А впереди процессии
равномерно покачивался паланкин с красавицей, которую он хотел спасти и
которая хотела его смерти.
К несчастью, он был слишком силен, чтобы тягостный трехдневный путь
убил его. Его швырнули в темницу, за ним заперлись железные двери, но
его это не волновало: он погрузился в блаженную прохладу. Его полагали
опасным настолько, что стражи не решились поместить его к другим прес-
тупникам. Он был избавлен от духоты и зловония общей тюрьмы, и даже крыс
в его каморке не было. Пол, холодный каменный пол, сырые, покрытые хо-
лодными каплями воды стены, и - отсутствие палящего солнца. И вода - ее
было немного, она была затхлой, в ней плавали дохлые насекомые, но Ксан-
тиву это было неважно. Жадными глотками осушив глиняную чашку, он пова-
лился на пол и забылся в тяжелом, больном сне...
Керх допил вино в глиняном стаканчике, Женкай долил ему из золотого
кувшина.
- Вино надо наливать в глиняную посуду. От металла у него портится
вкус, - заметил царь. Впрочем, сейчас ему было все равно, из чего пить.
Ему было плохо, ему просто хотелось пить и ни о чем не думать. Помолчав,
он отхлебнул глоточек и спросил: - Как царевна?
- Говорит, что совершенно больна. С постели не встает, раздражена,
всем недовольна, кричит и гоняет служанок. А врач говорит, что она здо-
рова. Кушает, опять же, с аппетитом и спит крепко.
- Ее можно понять. Быть похищенной.., - Керх попытался гневно сверк-
нуть глазами, но не вышло. Не было у царя настоящего гнева, не получа-
лось у него разозлиться.
Царевну похитил раб, да еще тот, к которому Керх чувствовал необъяс-
нимое расположение. Было в этом человеке - язык не поворачивался назвать
его рабом - что-то, что привлекало к нему людей. Странный человек со
странным именем - Ксантив. Керх повидал немало выходцев их тех краев,
откуда был родом Ксантив - Лакидос назвал ему родину своего воспитанника
- но ничего похожего не встречал. И имя... Откуда оно взялось, какому
языку принадлежит? Лакидос только загадочно улыбнулся, услышав этот воп-
рос, да сказал, что имя его воспитанника выбрал сам Бог войны...
- Да что за чушь?! - взорвался Керх. - Что, Бог взял и пришел к Лаки-
досу, чтобы сообщить имя? Вот так - запросто?! Взял и спустился с не-
ба...
Женкай ничего не ответил. Он давно привык к манере Керха отвечать
вслух на свои мысли. Да, Бог... Был бы Керх темным землепашцем, он бы
поверил. Да только он за свою жизнь немало пообщался со жрецами, и твер-
до знал - Богов нет. Их придумали жрецы, чтобы крестьяне слушались царей
и жрецов. Стихия бушует каждый год, и крестьяне бунтуют каждый год - так
почему бы не связать эти беды воедино? Это была на диво остроумная
мысль. Связь налицо - крестьяне бунтуют против царя, а Боги карают их
ураганом или засухой. А если засуха случится вперед бунта, что чаще все-
го и случается, то Боги наказывают людей за греховные мысли. А что? Бо-
гам ведь все открыто - и дела, и помыслы. Как все просто складывается, и
всем все понятно - у людей есть Боги, у царей есть власть, у жрецов есть
знания. И все довольны - цари договариваются со жрецами, а люди молятся
Богам. Вот бы знать, что думают об этом сами Боги? Вдруг они существуют?
Чего только в природе не бывает...
Раб оскорбил царевну. Такого не происходило в истории ни одной царс-
кой семьи. Считалось, что раб не может оскорбить - ну как вещь, скот мо-
жет унизить живую богиню? Он - пустое место, его слова не могли достичь
ее слуха, он был слишком низок для нее. И вот - на тебе. Додумался. При-
думал способ. Сообразительный раб попался. Взял - и выкрал ее. Интерес-
но, как? Керх пристрастно расспрашивал врача - тот не заметил, чтобы
Ксантив применял к Илоне силу. Не трогал он ее. Тогда как ему удалось
похитить ее? И не побоялся ведь оставить в городе без присмотра, не
ждал, что убежит. Может быть, она по собственному желанию удрала с ним?
А в дороге поссорились, она захотела вернуться. И злится сейчас не на
похищение, а на ссору, на своеволие его. И смерти его требует из опасе-
ния, что ее участие в побеге раскроется.
Нет, это еще хуже. Раб соблазнил царевну, царевна убежала с рабом. А
смысл? Он скоро должен был получить свободу, и если бы ей так хотелось
замуж за него, то она настояла бы на своем. Но ведь она сама добилась,
чтобы он остался рабом... Черт разберет этих женщин. Нет, если верить
здравому смыслу, то она не могла бежать - зачем, когда отец и так ни в
чем ей не отказывал? Значит, это все-таки оскорбление, которое можно
смыть только... Чем его можно смыть? А нужно ли его чем-то смывать?
Вот это и было самым ужасным. Как Керх ни старался, праведный гнев не
появлялся. И причина была, и долг обязывал, а не было зла. Жалость - да.
Простодушный парень, влюбился в красавицу, никак не мог понять, почему
они не имеют права на взаимную любовь. Никак не мог понять, почему раб
не может любить царевну, и чем рабы и царевны отличаются от обычных муж-
чин и женщин. Да ничем, только названием, это Керх и сам знал. Поэтому
жалел парня и тут же злился на себя, ругал за непрошеную слабость.
Грохнул кулаком по столу - Женкай и бровью не повел. Керх тяжело
вздохнул:
- О-ох... Ты почему только один стакан принес?
- А ты этот еще не разбил. Или ты намерен сразу из двух стаканов
пить? - ехидно осведомился Женкай.
- Ты как с царем разговариваешь.., - лениво сказал Керх.
- По-человечески.
- А раболепие где?
- В тронном зале. Послушай, Керх, лести ты можешь вдоволь наслушаться
от остальных. А так, как я, с тобой никто не поговорит.
Керх не сомневался в этом. Женкай был единственным его другом, ему
ничего не было нужно от царя, и, как следствие, он царя не боялся. Они
выросли вместе, они всегда были друзьями. Женкай был начисто лишен за-
висти, поэтому разница в положении его никогда не смущала. И чины ему не
были нужны, он всегда от них отказывался. Ему нравилось быть управите-
лем, и он был им. Ему можно было пожаловаться, доверить тайну, излить
душу - он не был способен на предательство. Керх сам понимал - ему неве-
роятно повезло, что у него, царя, есть настоящий друг.
- Никто, никто... Ты в трезвенники подался, что ли? Хочешь, чтобы я
один напился?
Женкай молча извлек из-под стола еще один стаканчик, наполнил его ду-
шистым вином. Ну вот, теперь можно поговорить откровенно.
- Как там этот раб? - спросил Керх якобы равнодушно.
- Хуже, чем твоя дочь. И врача не нужно, чтобы заметить лихорадку.
Бредит, мечется. Я уж думал яда ему в воду подсыпать, пока он ничего не
соображает.
- Зачем?
- Помрет без мучений. Ты ж его на костер пошлешь. А так - не придется
ему проходить через публичную смерть, да и быстро все будет... Ты думал
когда-нибудь, каково это - своей смертью веселить толпу?
- Зачем мне это?
- Напрасно не думал. Пригодилось бы. По-другому на жизнь взглянул бы.
