разглядывая его.
- Я сделал их сам, и они не входят в список старого мистера. Я хочу
сказать, что они исключены из войн. Это только охотничье оружие, и я
поклялся кровью, что они ни в коем случае не будут нацелены на человека. Я
сделал это перед всеми кланами на последнем совете несколько лет назад, и
все знают об этом. Это значит, я в любое время могу идти с ними куда
угодно, и никто не подумает, что я иду убивать, так что я в безопасности.
Но в то же время это означает, что если кто-то нападет на меня и нацелит
мушкет, и зажжет фитиль, я буду перед ним все равно что безоружный. Я не
могу использовать эти мушкеты даже для самозащиты. Они исключены.
Запальный фитиль из трута и древесной губки и горел плохо. Олд Ган
сказал, что мог бы сделать получше, но предпочел не нарушать традицию. К
тому же он не хотел совершенствовать искусство войны, и так уж слишком
распространенное среди диких токов. Всегда ночью можно определить, где
стоит враг, ибо он вынужден поджигать фитиль и следить, чтобы тот не
погас, а уж искры сыплются во все стороны.
- Не говоря уже о запахе, - сухо добавил он.
- Я сам делаю и порох, - продолжал он, - но когда они просят меня
сделать его для них, я говорю, что он достаточно силен для охотничьего
выстрела, но не может убить человека.
Пороховой "рог" (на самом деле это была деревянная бутылка) и
патронташ обычного рисунка и формы, сделанные ремесленниками клана. На
патронташе нарисован рип и грубо, но различимо слово "кусаюсь"; на роге
фигура рорка и надпись "предупреждаю".
Две длинные ножки выступали из массивного корпуса мушкета, чтобы
поддерживать его, когда мушкетер зажигает фитиль и целится; иначе ему
потребовалось бы три руки.
С архаичным оружием на плече, с пороховым рогом и патронташем у
пояса, Ломар чувствовал себя героем какой-то древней драмы, например,
"Первые люди на Марсе" или "Месть Клеопатры".
- Полагалось бы для полноты набедренную повязку, - сказал он,
улыбаясь, - если бы не так холодно.
Олд Ган, однако, не улыбнулся в ответ и повторил правила
безопасности, о которых он говорил раньше. В конце концов он согласился,
что они могут выступать.
- За какой же дичью мы идем? - поинтересовался Ломар. Они спускались
по склону холма, удаляясь от моря; лагерь за ними скрылся из виду за
скалами. Снег почти полностью растаял, и снова преобладающим цветом стал
черный - влажные листья под ногами, черный - стволы обнаженных деревьев,
черный - мох, растущий на стволах и на черных скалах.
- Что найдем. Прыгунов, ползунов по деревьям, может быть, диких
свиней - все они годятся в еду, хотя вряд ли ваше небо, привыкшее к
станционной пище, обрадуется им. Может быть, дневные летучие мыши. Рипы -
сам я никогда не ем рипов, но многие здесь едят, и, поверьте мне, они рады
этому... Рорки? - Он произнес слово, которое все время витало в воздухе. -
Не сейчас, в холодное время. Они не полностью впадают в спячку, лишь
частично. Медленные, неповоротливые, слабые... Я знаю, что иногда молодые
парни отправляются в холодное время туда и притаскивают молодого рорка.
Совсем молодого, но как бьют они при этом себя в грудь, будто совершили
великий подвиг.
Прирученные токи верят, что когти рорка - амулеты. И прирученные и
дикие считают, что что их вареные пальцы пригодны для... прирученные
называют это любовью, а дикие, которые гораздо откровеннее, - течкой.
Иногда эти создания притаскивают сюда не совсем умершими; их режут
живьем... пытают... я не могу смотреть на это...
Местность стала более ровной, деревья вокруг больше. Все вокруг было
усеяно орехами, несъедобными для людей, а древесные существа, питающиеся
ими, спускались на землю для сбора.
- Это свора бандитов, ваши друзья по клану, - сказал Ломар.
Олд Ган кивнул, пожал плечами.
- Обстоятельства сделали их такими. Вы не знаете их настоящей жизни и
не можете составить себе представление о ней по моему дому. Я живу как
король. Сам старый мистер не ест лучше и не спит мягче и теплее, чем я.
Можете себе представить, как они живут. А клан Малларди один из самых
богатых. Каждый кусок пищи приходится выбивать из тощей скалистой земли
или из моря... а море здесь совсем не кишит рыбой. Думаю, что добрая
половина из них ни разу в жизни не была сытой. Подумайте, как было здесь
раньше, до того, как они адаптировались, акклиматизировались... когда
краснокрылка снова стала лишь растением и потеряла всякую рыночную
стоимость, потому что не стало рынка. Пустое небо над их головами и лишь
грязь под ногами. Ожидание, ожидание, ожидание, но помощь так и не пришла.
Добродетель должна была умереть. Приходилось и собак есть, коренья,
свиней... друг друга наконец - или умереть.
- Поэтому они дерутся как собаки и роются в земле как свиньи. И вы
видели их детей.
Ломар кивнул. Воздух внезапно стал холоднее. Он вздрогнул.
- И поэтому они нас ненавидят, - сказал он тихо.
- Вы не можете себе представить, как же они вас ненавидят. _В_а_с_,
сказал я; нет, _н_а_с_. О, Флиндерс ненавидит меня. Но он ненавидит всех.
Это предельно дикий человек, этот мистер Флиндерс. Но остальные приняли
меня. Меня даже пригласили присоединиться к их походу на Север.
Ломар взглянул на фитиль, не будучи уверен, тлеет ли он, потряс его
так, что полетели искры. Он пытался представить в уме карту территории
кланов по тем клочкам информации, которые у него были. Ханнит, и Хаггарт,
и Грейли, Доминик, Ниммаи, Бойлстон, Овелли... Он перебирал имена и не
смог сообразить.
- На Север? А чей же лагерь лежит на Севере? - спросил он.
Олд Ган медленно выдохнул воздух и смотрел, как дыхание превращается
в пар в холодном воздухе.
- Ваш, - наконец ответил он. - Станция.
Они возвращались, добыв трех ползунов и двух прыгунов. Внутренности
отдали тощей, оборванной собаке, появившейся как будто из ничего.
Ломар, наверное, в сотый раз спрашивал:
- Но ведь это не может быть серьезно?
Его хозяин пожал плечами.
- На ваш взгляд, возможно... - пробормотал он.
- Нет... я хочу сказать, что они не могут серьезно надеяться... нет!
Это безумие!
Олд Ган вздохнул и повесил голову.
- Конечно, безумие. Но разве вся эта война не безумие? Все дикие люди
немного безумны, а некоторые из них, например, Флорус Флиндерс, совсем
безумны. Не так давно он и Хаггарт напали на лагерь Ниммаи. Нападение
отбили. Но потом он напал на лагерь Овелли, а против Овелли у него ничего
не было. В чем же причина набега? Он был голоден. У Овелли была пища, а у
Флиндерса не было. Я хочу то, что есть у тебя. Разве это не разновидность
безумия?
Недовольство Гильдией у диких токов сильное, глубокое и древнее.
Гильдия не делала ничего, чтобы усилить это недовольство, но оно нашло
свой фокус во Флиндерсе. Гильдия богата, они бедны. Как стала Гильдия
богатой? Покупая краснокрылку дешево и продавая ее дорого. Следовательно,
богатства Гильдии по справедливости принадлежат токам. У Гильд-станции
есть пища, есть одежда. Почему же они должны ходить раздетыми, разутыми и
голодными? У Станции есть оружие.
У _н_е_е _е_с_т_ь _р_у_ж_ь_я_.
- Но... но... послушайте. Они думают об этом оружии, как о добыче,
как о награбленном. Но неужели они не понимают, что оно может быть
использовано против них?
Ран Ломар, сказал Олд Ган, рассуждает разумно. Но он успел, вероятно
заметить, что люди далеко не всегда поступают рационально. Разве смог
Ломар, со всеми его разумными аргументами, убедить хоть одного из
гильдсменов? Нет, не смог. А если уж обученных, цивилизованных,
воспитанных людей нельзя убедить логикой и разумом, то чего можно ожидать
от тех, поколения которых балансировали на грани варварства? Не учась
ничему, не идя никуда... их мозг тупел под воздействием голода и холода;
их гордость настолько извращена, что едва ли заслуживает этого названия.
Одинокая дневная летучая мышь пронеслась по небу. Быстро,
автоматически Олд Ган взглянул на нее, и пальцы его нащупали курок. Но вот
он опустил голову, пальцы замерли. Неровный полет делал летучую мышь
плохой целью. Печальный крик летучей мыши все удалялся и наконец совсем
замолк.
- Вы слышали или читали о телескопе? Это архаичное увеличивающее
устройство! Если вы смотрите через правильный конец - только он
приспособлен к глазу, - тогда действительно маленькие предметы кажутся
большими. Но если вы посмотрите через противоположный конец, тогда даже
большие предметы кажутся маленькими... Так вот, вы и дикие люди смотрите
через противоположные концы. Вам ситуация видится так: горстка токов
против всей галактики. Но они видят тысячи токов против горстки
гильдсменов. Ах... разве они осознают количество и силу миров извне? Нет.
Не осознают. Да и как они могут? Никто из них не был там. Они видели
только станцию. Каждые пять лет приходит один единственный корабль. Вы
можете говорить им, пока у вас не станут болеть зубы, как делал и я, как
говорил и я. Бесполезно. Теоретически они могут признать, что существуют
несколько, очень немного, других миров, кроме их собственного и Старой
Земли.
Но их нельзя убедить, что они более населены, чем их собственный мир.
Ку-корабль вовсе не военный корабль, и они это отлично знают. Они считают
его прибытие чем-то вроде закона природы: он не может быть чаще, чем раз в
пять лет, как солнце не может взойти или сесть раньше положенного времени.
И они рассуждают: допустим, мы нападем на Станцию. Захватим ее. Придет
Ку-корабль. Захватим и его. Даже если это и не удастся, пройдут годы,
прежде чем он вернется снова. До того времени они неуязвимы. К тому же,
разве они не контролируют всю добычу краснокрылки во вселенной? Гильдии
придется пойти на уступки... Вот как это выглядит.
Они продолжали идти в молчании. Тысячи мыслей мелькали в мозгу
Ломара. Должен ли он немедленно уйти и предупредить Станцию о нападении?
Нет, невозможно, катер вернется через много недель. Внезапное нападение
может увенчаться успехом. Вдруг он болезненно осознал, что у нападающих
весьма большие шансы на успех. И даже если он вовремя доберется до
Станции, разве ему поверят? Он знал, что и за миллион лет не сможет
убедить их в том, что такая опасность существует. Что же тогда? Спастись
самому? Взять Линдел и, возможно, нескольких прирученных токов, построить
плот (его прежние фантазии теперь возвращались), попытаться достичь
другого континента или острова?
Допустим, это удастся - что тогда? Жить, как первые поколения предков
токов, с перспективой, что их дети испытают то же вырождение?
Мысли приходили и уходили, а ветер становился холодней.
- Когда... - голос его был хриплым и тихим, и ему пришлось
прокашляться, чтобы прочистить горло, - когда они собираются напасть?
- О, - равнодушно сказал Олд Ган, - у них нет четкого плана. Еще нет.
Пока только разговоры... но они становятся все громче. - Он остановился,
нахмурился; потряс головой. - Известно, что это идея Флиндерса. Никто не
любит Флиндерса. Никто ему не верит. - Он вновь остановился, замолчал и
нахмурился.
- Готов поклясться, - пробормотал он, - я слышал голос Флиндерса...
стойте спокойно - резко сказал он. Ломар, который ничего не сказал,
продолжал молчать. Они стояли неподвижно, прислушиваясь. Вначале Ломар
ничего не слышал, кроме тихих шлепков вновь пошедших хлопьев снега. Потом
ветер изменил направление. Тогда он услышал голоса. Он не мог сказать,
сколько их, но ветер, все время менявшийся, то усиливающийся, то
