-- Вы из какого села, уважаемый?
-- Из Нигоити!
-- Хорошее село, а какой нынче урожай?
-- Благодарю, неплохой... Так вот, есть у меня товарищ...
-- Который с тобой не здоровается? Знаем мы про это!.. А
ты-то знаешь, что у нас всего один стакан? Выпей. ради бога,
поскорей!
...Очередь снова дошла до меня. Я держал в руках стакан с
водкой, смотрел на живительную жидкость, наполняющую тело
теплом, и мне хотелось рассказать этим незнакомым людям про
бабушку, про Илико и Иллариона, про Мери, хотелось петь и
кричать. Но я стыдился чего-то, стыдился так, как стыдится
каждый деревенский мальчик своих залатанных брюк и дырявых
чувяков.
-- Будьте здоровы, друзья, -- сказал я, прослезившись, и
быстро сел.
-- Э-э-э... наш герой, никак, плачет! -- обратился "топор"
к "яйцу". -- Сколько же в водке градусов?
-- Все восемьдесят!
-- Двадцать, готов биться об заклад! -- сказал я и вытер
слезы. -- И плачу я вовсе не от водки, просто в глаз что-то
попало!
-- Ладно, не беда... Я продолжаю, товарищи! -- повысил
голос тамада. -- Вот мы говорили, что бог создал обезьян, потом
от обезьян произошли мы. Ерунда это... Большинство людей
произошло от собственных ! родителей! Не будь наших родителей,
мы и этой водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы
выпить за родителей. Я не видел еще пьяного человека, который
не вспомнил бы своих родителей!
-- Когда я напиваюсь, я ничего не помню,- сказал молодой
блондин.
-- Хорошо еще, что ты хоть об этом помнишь! -- сказал
"индюшиное яйцо". После тоста за родителей мы осторожно подняли
блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.
-- Поверните его лицом к стенке, что-то он подозрительно
икает! -- предупредил нас "топор", но было уже поздно.
Блондин взорвался, словно вулкан. Не успели мы опомниться, как
башлык нашего тамады окрасился в пурпурный цвет, "Индюшиное
яйцо" и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на
друга. Один лишь я, чудом спасенный от неожиданного
извержения, стоял, словно Христос среди грешников, и дико
хохотал.
-- Ах ты, мерзавец! -- взвизгнул "топор" и, сорвав с плеч
свой поруганный башлык, вышвырнул его в окно.
-- Стащите его вниз, свинью этакую! -- зарычал "индюшиное
яйцо".
-- Представляете, какой ужас! Что же мне теперь делать?
Главное -- не моя! -- стонал пассажир с билетом, вытирая
платком сорочку.
-- Завяжите ему рот полотенцем,- посоветовал кто-то из
соседнего купе.
-- В чем дело, товарищи? Неужели лопнул бочонок? --
раздался вдруг тихий голос блондина. С верхней полки, из
полумрака, выглянуло его сконфуженное, бледное, словно мел,
лицо.
-- Ты еще издеваешься над нами, подлец?! "Лопнул бочонок"!
У тебя что, винегрет в бочонке?! А?! Вот я тебе!.. --
Разъяренный Амбако ринулся на полумертвого от страха блондина.
Его с трудом удержали.
...Спустя полчаса тосты возобновились. Вскоре за трапезой
остались лишь я и Амбако.
-- Я хочу, чтобы ты, дядя Амбако, познакомился со мной
ближе,попросил я.
-- Кто ты такой?
-- Я -- Зурикела Вашаломидзе!
-- Что ж, фамилия у тебя хорошая, и выпить ты, видать, не
дурак. А чей ты сын?
-- Я сын моей бабушки, Иллариона и Илико. Амбако вытаращил
глаза.
-- Может, еще чей-нибудь? -- спросил он наконец.
-- Больше ничей. Только троих. Я петь хочу.
-- И потому едешь в Тбилиси?
-- Нет, в Тбилиси я еду учиться. Ведь у меня есть аттестат
зрелости. А у тебя есть? Нету? Ты и знать не знаешь, что такое
аттестат зрелости. Да здравствует учение! -- сказал я и
опорожнил стакан.
-- Я вот что тебе скажу... Ты, видать, неплохой парень...
Ты слушаешь меня? Да перестань же смеяться как дурак! Слушай! Я
-- Амбако Горделадзе и тоже еду учиться. "Куда тебе, старый
хрыч, учиться!" -- скажешь ты. Вот и напрасно. Учиться, брат,
никогда не поздно... Вот когда царя Николая с престола
свергли... Да ты держись, не падай! .. Когда Николая, говорю,
свергли с престола, я был таким же, как ты, молокососом. И
думал я, что сидел царь на большой тахте, а потом пришли к нему
рабочие и крестьяне, взяли его за ноги и стащили с той тахты...
Так я тогда думал. А почему я так думал, знаешь? Неучем был,
вот почему! Зато сыновья у меня ученые. Понял? Да здравствует
учение! ..
-- Да здравствует дядя Илларион!
-- Амбако мое имя!
-- Нет, Илико!
-- Амбако!
-- Говорю тебе -- Илико! Но когда у тебя вырос второй
глаз?
-- Слышь, сынок, меня зовут Амбако!
-- Дядя Илларион, дай-ка я тебя поцелую!
-- Черт с тобой, Илларион -- так Илларион, но если, бог
даст, протрезвишься, зови меня Амбако!
-- Не хочешь меня поцеловать?
-- Чудак ты! Отчего не поцеловать хорошего парня? Амбако
вытер губы рукавом и громко чмокнул меня. Я положил голову на
плечо Амбако и закрыл глаза.
-- Помнишь, Илларион, как ты подстрелил бедного Мураду?
-- Помню, сынок, как же не помнить!
-- А помнишь, что ты тогда сказал?
-- А ну-ка напомни!
-- Утешал меня: не плачь, мол, Зурикела}
-- Да, да, вспомнил!
-- А ты? Ты ведь тоже плакал!
-- Я плакал? Ну да, конечно, плакал!
-- А табак помнишь? Тот, которым нас угощал Илико?
-- Как же, отличный был табак!
-- Да нет, я спрашиваю про наперченный табак!
-- Помню и про наперченный.
-- Ты ведь знаешь: ты и Илико для меня дороже всех на
свете!
-- Знаю, знаю, сынок... А теперь засни!
-- Бабушка уже спит... Нет, не спит... Думает обо мне...
-- Конечно, думает, а как же? Ведь любит тебя...
Мчится поезд, плавно покачиваются вагоны, качается земля и
все вокруг... Как бы поезд не сошел с рельсов... Впрочем, мне
бояться нечего -- я сплю на груди Иллариона... Мозолистая
шершавая рука его нежно гладит меня по влажному лбу...
Постукивают на стыках колеса... Поезд мчится, гудит.
-- Аа-у-у, Зурикела, куда ты, ау-у-y!
-- Иду, иду, бабушка! -- кричу я и бегу сквозь легкий
туман.
-- Спи, сынок... -- успокаивает меня кто-то.
ЧТО ТАКОЕ ДОМ
Я уже студент экономического факультета. Богатство мое
по-прежнему состоит из одной пары брюк и одного "хвоста" -- по
политической экономии. Пока я учился на первом курсе, мою
стипендию аккуратно получала моя домохозяйка, причем при каждой
получке она упрекала меня:
-- Мог бы, лентяй, стать отличником... Теперь в связи с
"хвостом" домохозяйку лишили стипендии, и поэтому к
политэкономии мы готовимся вместе.
-- Ну как, когда сдаешь? -- спрашивает она каждое утро.
-- Отвяжись, ради бога, тетя Марта! -- злюсь я. -- Что ты
пристала, точно моя бабушка!
-- Пропадите вы оба пропадом! -- кричит хозяйка.- Нужны вы
мне... Ты думаешь расплатиться со мной или нет? Или забыл про
управдома? Сегодня опять он меня предупредил -- держишь,
говорит, непрописанного жильца, а про благодарность забыла.
-- Ну и поблагодарила бы его! Жалко тебе хороших слов, что
ли!
-- Не скаль зубы, дурак! Садись и занимайся! Если тебе
через два дня не восстановят стипендию, выгоню из дому!
-- А может, аспирантуру закончить за два дня? Подумаешь,
дом! Мышеловка какая-то...
-- Каков поп, таков и приход! Может, ты желал комнату с
горячей ванной?
-- Да, кстати, принеси-ка, пожалуйста, стакан горячего
чаю!
-- Гроб тебе принесу дубовый!
-- И не забудь положить сахару!
Хозяйка уходит. А я грустно смотрю на свои конспекты. Тетя
Марта живет в крохотном двухкомнатном домишке в конце
Варазис-Хеви. Моя хозяйка -- некрасивая, сварливая, но добрая
женщина. У нее всего один жилец, да и тот -- я. Я занимаю одну
комнату, в которой, кроме меня, помещаются одна кушетка, один
стол, Софья и вышитая женщина с рыбьим хвостом на стене. У
Софьи -- зеленые глаза. Утром после моего ухода она старательно
чистит и вытирает мою единственную тарелку, потом весь день
сидит на подоконнике и глядит на старое тутовое дерево и
прыгающих на нем воробьев. Это дерево и тетя Марта,
оказывается, ровесники, но еще никто не видел его плодоносящим.
Софья -- очень хитрая и себялюбивая. Вечерами она терпеливо
ждет, когда я лягу и согрею постель. Лишь после этого она
сходит с подоконника и осторожно лезет ко мне под одеяло. Я
очень люблю Софью, нет, не то что люблю, просто очень привык к
ней,- наверное, это и есть любовь. Откуда она пришла к нам,-
этого не знаем ни я, ни моя хозяйка..Было это вечером. Она
молча вошла в мою комнату, задрала хвост, потерлась боком о
ножку кушетки и вопросительно взглянула на меня, словно
спрашивала: "Я нравлюсь тебе?" Она была похожа на соседскую
девушку, и поэтому понравилась мне. "Софья, Софья! " -- позвал
я ее. Она повернулась ко мне спиной и не спеша направилась к
двери. "Куда ты, Софья, останься, пожалуйста!" -- попросил я.
И Софья осталась. С тех пор мы живем вместе...
Софья чувствует, что дела мои обстоят неважно, и всячески
старается поддержать меня. Я в десятый раз перечитываю
конспект и в отчаянии кладу его под подушку. Вчера вечером
тетя Марта сказала мне, что я отъявленный безбожник, отсюда и
все мои беды. Я ответил, что, по-моему, самый безбожный
безбожник -- это сам бог, который лишил меня покоя, а ее --
стипендии. Тетя Марта заявила, что господь не простит мне
подобного богохульства. Я сказал, что чихал я на этого бога.
Тогда тетя Марта потребовала, чтобы я немедленно пал на колени
и вымолил у всевышнего прощения, иначе он лишит меня дара речи.
На это я ответил, что всевышний уже лишил меня языка,- второй
раз выхожу на экзамен и ни разу не могу вымолвить ни слова!
Тогда тетя Марта испуганно перекрестилась, плюнула и с шумом
захлопнула за собой дверь...
...Сегодня утром я снова иду на экзамен. На всякий случай я
решаю последовать совету тети Марты, становлюсь на колени перед
кушеткой, воздеваю руки к потолку и молю бога:
-- Боже, прежде всего прошу тебя, сделай так, чтобы этот
прогнивший потолок не обрушился мне на голову... Потом, боже
всемогущий, сегодня, в десять часов утра, у меня экзамен по
политэкономии. Ты знаешь, что такое товар? Корова, свинья и
козел -- это не товар, как я думал раньше. Но, с другой
стороны, корова, свинья и козел могут стать товаром. Не
понимаешь? Я тоже не понимаю. Потому и прошу тебя -- помоги мне
сдать этот предмет! Не позорь меня перед Илико, Илларионом и
бабушкой! Только не говори, что в мои годы ты учился на круглые
пятерки! Это ты брось! Илларион тоже так говорит! Вы, старики,
только и умеете, что читать молодым нравоучения!.. Если уж ты
такой умный, забудь про вчерашнее и помоги мне на экзамене! Вот
это будет по-божески! Нет, в самом деле, что тебе стоит
подбросить мне одну захудалую тройку?!. Ну как, боже, ты
слышишь меня?!
-- Эй, кто ты такой?! -- раздался вдруг громкий окрик.
У меня со страха кровь застыла в жилах, во рту пересохло.
-- Тебя спрашивают! -- повторил голос.
-- Я... Я... Я -- Зурико...
-- Вашаломидзе?
-- Да, Вашаломидзе!
-- И не стыдно тебе жить без прописки?
-- Что?
-- Ступай немедленно за мной в милицию! Там я тебе покажу
"что"! Кровь снова потекла по моим жилам.
-- А кто ты такой? -- спросил теперь я и обернулся, Передо
мной стоял высокий, тощий мужчина в видавшей виды шляпе, с
истертым портфелем под мышкой,- наш управдом Доментий.
-- Дядя Доментий! -- состроил я гримасу.
-- Черт тебе дядя! -- состроил гримасу Доментий.
-- Товарищ Доментий! -- поправился я.
