называется эта страна, Зурикела?
-- Индия.
-- Да, в Индии на коров молятся... Корова...
-- Дядя, скажи, что тебе нужно, я спешу! -- заявил Марат.
-- Мне ничего не нужно. Нужно похоронить корову... На тебе
червонец, сбегай домой, приведи своих сестер, принесите
заступы, лопаты и похороните корову! Понятно тебе?
-- Десять рублей мало...
-- На еще червонец!
-- Мало...
-- Бери еше пять!
-- Мало...
-- Вот тебе еще три рубля!
-- Мало...
-- Что мало, сукин ты сын?! Двадцать восемь рублей за одну
дохлую корову -- этого тебе мало?!
-- Ну и пусть себе валяется,- сказал Марат и собрался
уходить.
-- Стой! Иди сюда, мерзавец! Сколько же ты хочешь?
-- Пятьдесят рублей!
-- Пятьдесят рублей?! -- Илларион, скрипя зубами, отсчитал
мальчишке пять червонцев.- Похоронишь сегодня ночью!
-- Сегодня уже поздно... Завтра на рассвете- зарою...
-- Не зароешь, а похоронишь, сукин сын! А теперь посмотри
мне в глаза и запомни: завтра утром я приду сюда и если здесь,
на этом месте, не увижу могилы, спалю всю твою семью! Понял?
-- Понял! -- ответил Марат и растворился в темноте...
...Ровно неделю спустя я стоял на балконе нашего дома и с
выражением читал бабушке, Илико и Иллариону повестку районной
санинспекции, которую вместе со штрафной квитанцией только что
вручил мне сторож сельсовета:
"Гр. гр. Вашаломидзе, Чигогидзе, Шеварднадзе. Такого-то июля
такого-то года на центральном районном шоссе вами оставлен без
присмотра труп коровы, в результате чего на указанной
территории создалась угроза возникновения очага эпидемического
заболевания, а также имело место распространение невыносимого
запаха, вызвавшее справедливое возмушение-населения, в связи с
чем вы оштрафованы на 300 рублей. Подпись: главный врач
райсанинспекции".
-- Мне кажется, весь этот штраф уплатит Илларион,- сказал
Илико после минутного молчания.
-- Почему только Илларион? -- спросила бабушка.
-- Потому что эта корова была ему дороже матери, он ее
молоком вскормлен,- ответил Илико.
-- А кто первый предложил сдать корову на заготпункт? --
прошипел Илларион.
-- Ты и предложил,- напомнил я.
Илларион не произнес больше ни слова. Он отправился домой,
заперся в комнате и просидел там целый день.
Я и Илико отмахали по шоссе чуть ли не двадцать
километров, останавливая каждого встречного мальчишку и ласково
спрашивая имя, но ничего хоть отдаленно напоминающее имя Марата
мы так и не услышали...
Я уже не сельский парень Зурикела. Теперь я взрослый
человек, с высшим образованием. В моем дипломе записано, что я,
Зураб Владимирович Вушаломидзе, являюсь экономистом, что мой
диплом и моя профессия имеют силу в любой республике, в любом
городе, в любом селе Советского Союза. На груди у меня
красуется университетский значок; И мне совсем не жаль, что
ради него пришлось продырявить совершенно новый костюм.
Я возвращаюсь в родное село, где меня, как восходящее светило,
ждут не дождутся бабушка, Илико, Илларион и Мери. Я вернусь
домой, заложу перед домом виноградник и спустя три года соберу
первый урожай цоликаури. Я буду жить и работать в деревне, у
меня будет дом, а во дворе -- Мурада.
У меня будет моя Мери и двенадцать детей -- одиннадцать
сыновей и одна дочка -- красивая синеглазая Цира. Я буду часто
ездить в город и привозить моей жене и детям подарки и книги. И
бабушке привезу подарки, такие подарки, что она будет плакать
от радости.
А еще я привезу подарки Илико и Иллариону, такие подарки, что
они не посмеют надо мной смеяться.
Я поеду к тете Марте и отвезу ей подарки от бабушки, и тетя
Марта тоже заплачет от радости.
А потом я поселю в моем доме всех -- Илико, Иллариона, тетю
Марту. Мы будем жить вместе. У меня будет много детей,
внуков, правнуков. Нас будет много, очень много, целое село.
А потом нас станет еще больше, и весь мир будем мы. Мы никогда
не умрем, мы .будем жить вечно...
Так думаю я, Зурикела Вашаломидзе, и бодро шагаю по тропинке,
ведущей к нашему селу. Тропинка круто взбирается в гору. Я
добираюсь до самой верхушки, сажусь на камень и вижу как на
ладони все наше село, вижу наш двор. Над моим домом вьется
сизый дымок, но бабушки во дворе не видно. Я долго сижу и жду,
потом бегу вниз по склону.
-- Бабушка-а-а!
Ответа нет. Я взбегаю по лестнице. Кругом тишина. Я захожу в
комнату. В комнате полумрак, На кровати лежит бабушка. Я
наклоняюсь к ней -- она спит.
На цыпочках выхожу на балкон и вижу Илико и Иллариона.
-- Здравствуйте! -- улыбаюсь я им.
-- Здравствуй! -- вяло отвечают они.
-- Что с вами?
-- Вчера вечером ей стало плохо... Думали, не протянет до
утра... Телеграмму получил?
-- Какую телеграмму?
-- Плохо ей было, умирала...- выдавил Илико, Я рванулся к
двери.- Не ходи, пусть поспит...
Я покорно присел.
...Бабушка проспала до вечера. Вдруг она открыла глаза и
уставилась на меня. Долго-долго смотрела, потом тихо спросила:
-- Илларион, я во сне, или это на самом деле мой мальчик?
-- Это я, бабушка! -- сказал я и припал к груди бабушки.
-- Приехал, дорогой? Сердце, наверное, почуяло? А ты как
думал? Вот и мой черед настал... Илико, накормили ребенка?
-- Накормили, Ольга.
-- Вином угостили?
-- Не захотел...
-- Почему, сынок? Иди выпей. Для тебя оно...
Пей на здоровье... И угости соседей на моих поминках...
-- Что ты говоришь, бабушка?
-- Вот и подбородок уже задрожал... Эх ты, дурачок! ..
Спета моя песенка... И правильно. Семьдесят три года -- срок
немалый... Хватит с меня... И все же, прости меня господи, не
насытилась я жизнью... Таково, видно, сердце человеческое.
Пожить бы еще немного...
-- Полно, Ольга, да ты еще с десяток таких, как мы,
переживешь,- попытался пошутить Илларион.
-- Илларион Шеварднадзе, утри-ка сперва слезы, а потом
шути... Окончил университет, сынок? -- спросила она меня.
Я достал из кармана диплом и протянул бабушке. Она любовно
погладила диплом, потом передала его Иллариону и попросила
прочесть, Илларион прочел и вернул диплом. Бабушка долго
молчала, по вискам ее тоненькой струйкой текли слезы. Потом
она возвратила диплом мне и сказала:
-- Теперь сядь и выслушай меня, сынок... Не дотяну я до
утра, Благодарю бога, что он не дал мне уме-реть до твоего
приезда. Завещания я не писала, но все, что видишь вокруг,-
твое...
-- Пропади все пропадом, если тебя не будет! воскликнул я
и, рыдая, припал к постели бабушки.
-- Пригодится, все пригодится, сынок... Ну, поплачь,
поплачь. А как же? Внук должен оплакать бабушку... Ну, теперь
хватит, хватит уже, сынок,- бабушка нежно погладила меня по
голове.- Не теряй, сыночек, этих людей. Тобой живут Илико и
Илларион. Люби их и всегда слушайся во всем...
Илико и Илларион, уткнувшись в стену, всхлипывали, как дети.
-- Оставьте меня с моим мальчиком...- Илико и Илларион не
сдвинулись с места.- Да выйдите вон, кривые черти! Слыханное ли
дело -- справлять панихиду по живому человеку? .. Мы остались
вдвоем.
-- Подойди ко мне, мой мальчик, хочу поцеловать тебя...
Я наклонился к бабушке. Она осыпала поцелуями мой лоб, волосы,
глаза, лицо, руки, Потом привлекла к себе и долго не выпускала
из объятий.
-- Дай мне стакан вина!
Я подал ей молоко. Бабушка молча выпила его и сказала:
-- А теперь налей мне вина...
Я налил. Бабушка взяла стакан, приподнялась на постели и
простерла руки к потолку:
-- Боже правый, боже всесильный, матерь божья, пресвятая
дева Мария, вам поручаю я моего мальчика .. Храните и
оберегайте его... Будьте его покровителями в беде... Продлите
дни жизни его и его потомства... Аминь...
Бабушка отпила глоток вина и возвратила мне стакан. Потом
спокойно сказала:
-- Потуши свет и выйди...
Я повиновался. Когда спустя несколько минут я снова
вернулся к бабушке, она уже не дышала. Я наклонился к ней и
долго, долго всматривался в ее милое, дорогое лицо. Кто-то
вошел в комнату и стал за моей спиной. Я слышал чье-то дыхание
и чувствовал, что это дыхание всегда будет со мной, всю жизнь.
Я не оглядывался, но знал, что это Мери, моя Мери, озарившая
темную комнату светом. Потом я все же оглянулся. Оглянулся,
чтобы увидеть этот свет и в его лучах моего Илико, моего
Иллариона и мою бабушку...
