Цира.
-- Собор называется Светицховели потому, что... Нет, вы
действительно этого не знаете?
-- Не знаю!
-- На этом месте когда-то стоял столб...
-- А откуда взялись животные? -- спросил Нестор.
-- Дикие животные жили в окрестных лесах! -- разъяснил
Шота.
-- Взгляните направо! -- крикнул экскурсовод.- Здесь
похоронен наш национальный герой Арсена Ма- рабдели!
-- Ва! Сагол, Арсена! Его я знаю! -- воскликнул водитель и
тут же с подъемом продекламировал:
Сел на лурджу наш Арсена, Гарцевал, скакал проворно.
Самоцветы подарил ей, Дорогие украшенья. все, что взял я у
богатых, Роздал тем, кто обездолен!
К полудню мы подъехали к селению Дзегви. На пароме
переправились через реку и стали взбираться по склону
Шиомгвимской горы. Шли группами. Я неотступно следовал за
Цирой, но она ни разу не взглянула на меня. Я чувствовал --
после той ночи Цира избегала меня. Я очень любил Циру и хотел,
чтобы мы остались в хороших отношениях, кроме того, я знал, что
и Цире не хотелось ссориться со мной. Но мы почему-то боялись
быть вместе, боялись друг друга...
-- Зурико! -- кричит Нестор. -- Отстань от девочки,
видишь, она не обращает на тебя никакого внимания! Иди сюда,
помоги нам!
Я присоединяюсь к ребятам,которые, обливаясь потом, по очереди
тащат бочонок с вином. Цира идет впереди всех. Она то и дело
нагибается, срывает цветы. Я очень люблю цветы. Я могу весь
день смотреть на один цветок и видеть усеянную цветами поляну;
могу весь день бродить по полю и не видеть там ничего, кроме
одного цветка; могу часами лежать, глядеть в небо и видеть там
одни цветы... Я люблю цветы, но не могу смотреть, как их
срывают. Мне противны сорванные цветы -- они напоминают
похоронный венок...
В монастырском саду нас встретил молодой веселый монах. Он
сперва окинул довольным взглядом наш бочонок,потом спросил, кто
мы. Узнав, что студенты, испуганно развел руками.
-- Комсомольцы? -- спросил он.
-- Все, как один! -- ответил профбюро.
-- Я не могу впустить вас в церковь. Безбожников -- в храм
божий? Ни в коем случае!
-- У меня за два месяца не уплачены членские взносы,-
сказал я монаху.- Мне можно?
-- Конечно! -- улыбнулся он.
-- Мы не молиться сюда пришли, а для осмотра исторического
памятника! -- рассердился наш профбюро.
-- А вы кто будете?
-- Я председатель профсоюзного бюро!
-- Хорошо! Пожалуйте в храм! Только ради бога снимите
фуражки, вытрите ноги и не вздумайте писать на стенах!
Монах направился к церкви, отпер замок и широко распахнул
двери. Перекрестившись и пробормотав:
"Слава тебе, господи",- он вошел в храм. Мы двинулись за ним.
Церковь дохнула на нас одурманивающим запахом ладана и восковых
свечей. Бледные полоски света проникали через узкие окошки и
скрещивались на полу, рассеивая таинственный полумрак; со стен
смотрели на нас святые с изборожденными морщинами лицами,
огромными, удивительно умными глазами и скрещенными на груди
тонкими руками.
-- Как понимать этот рисунок? -- спросил Нестор.
-- Это воскресение Христа! -- ответил монах.
-- Попробовал бы он воскреснуть сейчас! -- сказак Шота.
-- Ну вот, говорил же я, что комсомольцев нельзя пускать в
церковь! -- захныкал монах.
-- Не ной, дружок!
-- Какой я тебе дружок?! Зови меня отцом!
-- А как же называть своего родного отца?
-- Как хочешь...
-- А вы случайно не святой?
-- На все божья воля...
-- А что изображено на этом рисунке? -- поинтересовалась
Цира.
-- Иуда предает Христа.
-- Вот так всегда бывает: родному брату нельзя довериться,
за грош продаст! -- вздохнул водитель.
-- Бога нет,- сказал вдруг профбюро.
-- А говорили -- бог на небе?! -- усомнилась Цира.
-- На небе -- аэроплан! -- выпалил водитель.
-- А вы уверены в том, что бога нет? -- сказал наш
экскурсовод и иронически улыбнулся.- Недавно шел я по улице.
Вдруг сверху прямо передо мной падает кирпич! Вы понимаете?
Всего в каких-нибудь двух-трех сантиметрах от меня!
Представляете себе? Сделай я еще шаг, нет, полшага, и... как вы
думаете теперь, нет бога?..
-- Был бы бог, тот кирпич не миновал бы твоей головы! --
сказал я и вышел из церкви.
Чем закончился этот сугубо научный спор -- я не знаю. Но только
все выходящие из храма были почему- то безбожно голодны и
требовали есть.
Тут же на зеленой лужайке накрыли стол, каждый выложил свои
припасы, и начался пир. Тамаду не стали выбирать -- решили,
пусть каждый по очереди выскажет свои собственные мысли.
Первое слово было предоставлено водителю.
-- Несчастный я человек,- начал он.- Каждый раз, когда
другие пьют, едят, поют, я должен сидеть и облизываться, потому
что пить нам, шоферам, опасно... Вот, скажем, сейчас напьюсь я
и сброшу всех вас в пропасть... Оправдаться, конечно, можно:
трос лопнул или тормоз отказал -- иди разбирайся. Но разве
инспектора обманешь? "А ну, скажет, дыхни! А-а-а, выпил,
дружок? Факт, выпил! Так и запишем: водитель, совершивший
аварию, находился в нетрезвом состоянии". Вот и Bcel И заберут
вашего Саркиса в самый высокий дом в Тбилиси...
-- В какой? Одиннадцатиэтажный? -- спросил Отар.
-- В тюрьму!
-- Ты что, не видел здания выше тюрьмы? -- сказал я.
-- Нет, тюрьма самая высокая: оттуда Чукотка хорошо видна!
-- объяснил водитель.
-- А-а-а...
-- Вот тебе и "а-а-a"! Ну, ладно, за ваше здоровьеI
Тосты следовали один за другим: за дружбу и любовь, за
памятники культуры и достижения науки, за предков, за родителей
-- всех не перечесть. Монах сперва отказывался от вина, но
после четвертого стакана добровольно взял на себя обязанности
виночерпия. Каждый раз, налив нам вино из- бочонка, он, точно
проголодавшийся теленок, жадно сосал резиновый шланг. Наша
трапеза уже близилась к концу, когда слова попросил монах.
Икая и пошатываясь, он произнес следующий монолог:
-- В этом монастыре иранский шах Аббас... Знаете, почему
двадцатикопеечная монета называется "абаз"?..
Шах обезглавил двадцать десятков грузинских монахов!.. А
почему?.. Двести монахов -- это... это немало!..
А бабушка шаха была грузинкой! .. Да! .. Там в яме сидел
один монах... Не ел... не пил... Почему?..
-- Послушай-ка, друг! -- не вытерпел Шота.- Ты монах или
лектор? Что ты к нам пристал со своими "почему"? А черт его
знает, почему! Скажи сам -- почему?!
-- И скажу! .. Все скажу! .. Очень даже просто... Так за
кого мы сейчас пьем? .. Выпьем за бога! .. Почему Пожелаем ему
здоровья, счастья, сто лет жизни и осуществления всех его
желаний на сто процентов! .. За этот дом! .. Дай бог хозяевам
веселой жизни... Двенадцать сыновей и двенадцать дочерей...
Иисус Христос и двенадцать апостолов... Я -- монах... Почему?..
Ик!..
Монах уснул, так и не успев ответить на свое последнее
"почему"... Я же знал, что на свете не было женщины, которая
согласилась бы выйти за этого прямого потомка питекантропов, и
ему оставалось волей-неволей пойти в монахи...
Настал мой черед. Я налил вино и начал:
-- Да здравствует солнце!
-- Какое там еще солнце? Ночь сейчас! -- поправил Шота.
-- А я вижу солнце! -- упрямо повторил я.
-- Молодец! -- одобрил Отар.
-- Я вижу солнце! И вы должны видеть его, если, конечно,
вы не слепые!
-- Ну, конечно, видим! -- согласился Нестор и взглянул на
луну.
-- Нет, это -- луна, а вы должны видеть солнце! --
запротестовал я.
-- Ты просто пьян! -- сказал Нестор.
-- Я -- Шио Мгвимели!
-- Ты Зурикела Вашаломидзе! -- сказал Нестор.
-- А ты -- Серапиона!
Нестор не знал, кто такая Серапиона, и поэтому не обиделся.
-- Я иду домой! -- заявил я и встал.
-- Иди, -- согласился Отар, -- вот так, по тропинке, будет
короче!
-- Цира, ты пойдешь со мной? -- спросил я.
-- Почему она должна идти с тобой? -- привстал Отар.
-- Тебя не спрашивают! -- огрызнулся я.
-- Цира, неужели ты пойдешь с этим дураком? -- спросил
Отар Циру.
-- Я останусь здесь! -- сказала Цира.
-- Со мной? -- спросил Отар.
-- Нет, со всеми!
-- А что, Отар -- это все? -- съязвил я.
-- Почему -- Отар? Вот и Нестор здесь...
-- Нестор спит!
-- Значит, она остается со мной! -- сказал Отар.
-- Ты сейчас заснешь! -- сказал я.
-- И не подумаю! -- ответил Отар и громко зевнул.
-- Нет, заснешь!
-- Цира, мне заснуть?
-- Если хочешь спать -- засни!
Отар прилег на траву и сразу уснул.
-- Засни и ты, Зурико... Голову положи вот сюда, мне на
колени...
-- Цира, я хочу вина!
-- Пей,- она подала мне стакан.
-- Цира, ты красивая девочка!
-- Знаю...
-- А я обезьяна!
-- Знаю...
-- Почему же ты меня любишь?
-- Не знаю...
-- Да здравствует незнание! Да здравствуют двойки! Да
здравствуют Илико, Илларион и моя ба- бушка!
-- Надоел ты со своим Илларионом! -- проворчал
проснувшийся Отар.
-- Цира, пойдем со мной,- сказал я.
-- Куда?
-- Никуда... Пойдем?
-- Боюсь!
-- Не бойся!
Цира медленно последовала за мной.
-- Зурико!
-- Что, Цира?
-- Зурико, почему ты молчишь? Мне стыдно, очень стыдно...
Ведь ты любишь меня? Почему же ты не хочешь мне сказать?..
-- Цира, ты чудесная девушка!
-- Это ты уже сказал!
-- Цира, ты не любишь меня... Я сейчас пьян, а когда я
пьян, я всегда говорю правду... Ты... Я... Ты красивая
девушка... Я не хочу, чтобы ты любила меня... Ты знаешь, я
недостоин твоей любви...
-- Замолчи, Зурико!
-- Я подлец! .. Но я же рe думал, что ты можешь полюбить
меня... Ты не знаешь, какой я плохой... А ты хорошая... У
меня...
-- Не надо, Зурико! Молчи! ..
-- Нет, ты должна узнать... У меня есть... любимая... Там,
в деревне... Я люблю ее больше всех на свете... Она мне дороже
собственной жизни... Ты лучше ее, в тысячу раз лучше... Но я
люблю ее. Она -- мое солнце, мое светило... Ее зовут Мери... И
ты должна знать об этом...
Я задыхался от волнения. Горький комок подступил к горлу,
мешал говорить. Не в силах вымолвить больше ни слова, я
опустил голову и замолчал. Цира стояла не двигаясь, словно
каменное изваяние. В ее широко раскрытых синих глазах не было
ни слез, ни упрека -- одно лишь изумление. Вдруг она, стряхнув
оцепенение, подошла ко мне и со всей силой ударила меня по
лицу. Я не двинулся с места. Тогда она закрыла лицо руками,
уткнулась головой мне в грудь и громко зарыдала. Я обнял Циру,
привел на полянку, усадил рядом со спящим Отаром, молча
поцеловал ей руки и так же молча удалился. Я подошел к старой
колокольне, по лесенке поднялся на верхнюю площадку, глубоко
вдохнул свежий ночной воздух и крикнул во всю силу легких:
-- Эге-ге-ге-э-э-эй! ..
"Э-эй" -- откликнулась эхом гора.
Я провел рукой по колоколу. Толстым мшистым покровом на нем
лежала пыль. Я ударил кулаком по его чугунным бокам. Раздался
глухой, протяжный звук.
В глазах у меня вдруг потемнело, все вокруг завертелось,
закружилось... Чтобы не упасть, я ухватился за веревку.
"Нау-у-у!" -- застонал колокол.
Я снова дернул веревку, потом еще и еще раз.
"Hay!.. Нау! .. Нау-у-y!" -- пел колокол.
Звуки сперва срывались отдельными серебристыми каплями, потом
слились, поплыли непрерывными волнами, заполняя собою
монастырский двор, ночь, весь подлунный мир...
Я стоял на колокольне, внимал песне колокола, видел солнце и
чувствовал, что теряю сознание...
