рука" была на страже позиций академика.
-- Бывают упущения поважнее, -- устало сказал генерал. --
Вам академик говорил?
-- Говорил. Какая-то, видно, сволочь предупредила. Между
прочим, из знающих.
-- Скоро подберем обоих. И того и другого. И сволочь
подберем. Недолго им бегать.
И они замолчали. Генерал мял свое голенище, поглядывая на
сидящего против него строгого, углубленного мыслителя. Потом
коричневые веки его задрожали, он как бы прицелился.
-- Федор Иванович, -- вдруг заговорил он по-новому и
притворно потянулся в кресле. -- Нам известно, что вы --
непримиримый и знающий свое дело борец. Поэтому несколько
удивляет расплывчатость вашего заключения. Правая рука
академика, а где же на ней, хе-хе, когти? Где стальная
мускулатура?
-- На то она и правая, чтобы не бить мимо цели. Я
привлечен в качестве эксперта. В этом качестве я не имею права
давать ход эмоциям.
-- Хм-м... Новая концепция экспертизы?
-- Я знаю, что я действительно тот, кем меня должен был
представить вам академик. И дорожу авторитетом, который
помогает делу. Если я ударю, опровергнуть меня будет нелегко.
Так, по крайней мере, было до сих пор. Вы же знаете, это я
поднял всю историю с Троллейбусом...
-- Это нам известно.
-- Зачем же мне, ученому, который хочет быть полезным,
сбиваться на путь выискивания мелких ошибок и приписывания
мелочам не присущего им значения? На путь пустых придирок...
-- Простите, что вы называете пустыми придирками? -- ночь
под бровями генерала несколько раз вспыхнула зарницами.
-- Я Дал объективное и неопровержимое заключение, и только
так можно бороться с серьезным врагом. Враг будет только
смеяться, если в простом студенческом фильме о делении клеток
мы начнем искать опору чуждого мировоззрения. Оптические
приборы, реактивы... Процесс преломляется линзами, фиксируется
на пленке. Протекает вне нашего сознания, -- Федор Иванович
говорил мерно, словно диктуя генералу слова.
-- Но там же тексты, тексты!
-- Мы смотрели...
-- Простите, кто это мы?
-- Я подключил самых надежных сотрудников. Петра
Леонидовича Варичева, Анну Богумиловну Побияхо. Задействовал
этого, нового доцента из Москвы. Еще несколько человек из
надежных. Мы собрались и несколько раз просмотрели фильм. В
текстах только научные термины и дозировка веществ в растворах.
Ни одного вывода. Типичное пособие для преподавания. Главное
слово оставлено комментирующему профессору. Все зависит от
того, кто будет интерпретатор.
-- Но этим интерпретатором может быть враг!
-- Согласен. Мы в экспертизе говорим не об интерпретаторе,
который к фильму не приложен... А о том, что дано. Фильм это
средство. И как таковое он индифферентен. Безразличен.
-- Значит, все в цели? Это вы хотите сказать? Цель
оправдывает средства?
-- Нет. Не хочу этого сказать. Средства настолько
индифферентны, что им плевать и на цель и на оправдание. Ведь
вам не придет в голову обвинить руку, скажем, в хищении! Голова
всему голова. Средство не тот объект, чтобы его оправдывать.
Или обвинять. Печати- преступного умысла на этом средстве нет.
Как только появится печать умысла -- тут и хватайте
преступника. Это уже будет не средство, а преступное действие.
Пленка попала к вам, и вы, товарищ генерал, стремитесь ее
использовать как средство. В целях нашей общей борьбы -- я сужу
по вашим вопросам в постановлении. А пленка и тут, и в нашу
сторону, тоже не хочет гнуться! Ни в сторону мичуринцев, ни в
сторону вейсманистов-морганистов. Хочу, говорит, быть сама по
себе, вне вашей драки. Одно слово -- индифферентна. Наш фильм
отражает процесс, происходящий ежесекундно во всем живом мире.
И в вашем теле, товарищ генерал. Деление живых клеток и
зависимость этого процесса от условий обитания. Подтасовок
здесь нет, все чисто, заявляю уверенно, как эксперт. Зачем
фильм оказался у них, в этом...
-- В этом кубле, -- подсказал генерал.
-- Да, зачем он оказался у них, что с ним хотели делать --
если вы располагаете данными, как вы сказали, вот это и
выясняйте. Это задача следствия. Кубло -- это, между прочим,
термин академика. Бессмертный термин.
-- Да, знаю. У нас бывали беседы с Кассианом Дамиановнчем,
не одна. Приходится встречаться. Глубокий ученый. Глубоко
берет.
-- Фильм этот, безусловно, является выдающимся достижением
техники микрофильмирования. Обычно мы рассматриваем в микроскоп
клетку уже убитую эфиром и окрашенную. В таком виде, как здесь,
хромосомы я наблюдал впервые.
Федор Иванович сказал это, чтобы проверить
информированность генерала о нем. И генерал сейчас Же
отреагировал.
-- Мы располагаем данными, что вы видите эти хромосомы
вторично, -- сказал он вскользь. Федор Иванович заметил про
себя его профессиональную страсть -- показывать на мелочах, что
он знает всю его подноготную.
-- Эти данные неточны, -- сказал он, показывая
Ассикритову, что участвует в более высокой и ответственной
игре. -- Если вам нужны точные данные на этот счет, их даст вам
академик Рядно.
Генерал встал с кресла и некоторое время таинственно
смотрел на Федора Ивановича, и при этом можно было подумать,
что он сгорает от чахотки. Потом он прошелся по кабинету и
остановился где-то за спиной невозмутимого эксперта. Через
минуту Федор Иванович обернулся и встретил его огненный взгляд
-- генерал пристально смотрел, оказывается, ему в затылок. "Что
это он?" -- подумал Федор Иванович. А генерал, прервав свое
непонятное исследование, обошел стол, уперся рукой в лежавшее
там заключение эксперта и принялся читать. Текст этот, видимо,
уже не в первый раз, привел его в бешенство. Он ударил
маленьким кулачком по бумаге и тут же взял себя в руки. Блеснув
черными глазами, подался к Федору Ивановичу.
-- Беззубое заключение! Беззубое! Дорога ложка к обеду.
Враг забросил нам это "средство" как раз, когда ему нужно,
когда у нас идеологическая борьба!
-- Не считаю разговоры о клетке, о том, как расположены ее
структуры и как они функционируют, идеологической борьбой, --
сказал Федор Иванович. -- Все, о чем вы говорите, задача не
экспертизы, а следствия.
-- У нас есть данные, что вы с некоторого времени стали
сочувствовать лженауке.
-- Я думаю, что эти данные слабенькие, -- сказал Федор
Иванович, смеясь.
-- Вы почему смеетесь?
-- Я нахожу, что сейчас как раз самое время нам обоим
рассмеяться. Данные у вас слабые, иначе вы не поручили бы мне
работу. Не стоит верить этим данным. Ненадежные данные.
-- Надо не верить, а знать, -- так любите вы говорить? Да,
надо знать... И мы все будем знать.
-- Не сомневаюсь. Судьба истины -- быть познанной, --
сказал Федор Иванович, соглашаясь.
-- Ну хорошо, -- генерал сел на полированный угол стола и
оттуда, качая ногой в сапоге, продолжал свое неуклонное и
непонятное наблюдение за лицом эксперта. -- Хорошо. Разве этот
фильм не доказывает... Разве это не попытка доказать, что все
-- в наследственном веществе?
-- Фильм, снятый с живого объекта, всегда и несомненно
доказывает, что прав материализм: все -- в веществе.
Генерал, сверкнув глазами, спрыгнул с угла. Он обошел
вокруг стола, наклоняясь и присматриваясь к Федору Ивановичу с
разных позиций, как будто играл в бильярд. Не отводя глаз,
попятился, вернулся к креслу за столом, сел и налег грудью на
бумаги.
-- Хорошо, скажу так: разве не доказывает это, что путем
манипуляций с веществами можно изменить наследственность?
-- Это было бы именно таким несомненным доказательством,
если бы их теория была верна...
Генерал озадаченно опустил голову, вникая в эти слова.
-- Чья теория?
-- Тех, кто в кубле.
"Я тебя сейчас подведу к одной мыслишке", -- подумал Федор
Иванович.
-- Так теория же неверна! -- Генерал побежал вокруг стола
и чуть не упал. Навис где-то сзади над Федором Ивановичем.
-- Тогда этот факт опровергает ее.
-- Ничего не понимаю... Ну, а если бы была верна?
-- Я уже сказал, это было бы для нее неопровержимое
доказательство.
-- Запутали вы меня. Что раньше? Факт? Или вывод из него?
-- Вы это сами знаете, -- внятно сказал Федор Иванович,
сидя к генералу спиной. -- Но, поскольку я нахожусь в этом
доме, я должен добавить: смотря о чем идет речь. В большинстве
случаев вывод следует за фактом. В простой науке, вне этих
стен... Но есть, вы знаете, случаи...
-- Так запишите это в акте экспертизы!
-- Не могу. Это не из области науки. Это -- дело
правосознания.
-- Да, да... -- сказал генерал рассеянно. Он принялся
ходить по кабинету. Иногда вдруг останавливался, принимая
странные позы, и все время взглядывал на Федора Ивановича, но
сейчас же отводил глаза. После нескольких таких перемещений,
как бы мельком, проговорил:
-- Я вас понял. Дошло наконец. А как же с
ответственностью?
-- Н-не знаю, -- сказал Федор Иванович.
-- Чья же будет ответственность? Кто будет отвечать за
ошибку правосознания?
-- У правосознания не бывает ошибок, -- строго сказал
Федор Иванович, наблюдая за генералом. -- Ошибки могут быть
только у науки. Даже если их нет...
-- Опять что-то говорите... А все же, если правосознание
ошибается?
-- Оно не может ошибаться. Оно меняется. А за прошлое с
него никто не спросит.
-- Пожалуй... Но у нас особый случай. Нам сейчас нужны
знания.
-- Я не уверен, нужны ли... -- Федор Иванович тут же
понял, что этих слов он не произнес. Вместо этого он, помедлив,
сказал: -- Экспертиза и дает их вам. Если случай особый, их
иногда... можно отбросить...
-- А отвечать?
-- Я же сказал...
-- А перед совестью?
-- Что такое совесть? В определенных условиях она должна
одобрять...
-- Что одобрять?
-- Действия того лица... которое решает, тот ли это
случай, чтоб отбросить знания. Или не тот.
-- К чему вы мне все это говорите? -- вдруг закричал
генерал с бешенством.
-- Говорю для обоснования своей позиции научного эксперта.
И о границах применения науки...
-- Это объективизм у вас, а не позиция! Такой, как ваш,
акт экспертизы нельзя положить в основу решения!
-- Значит, я прав! Все-таки, сначала появился вывод, а
потом к нему вам понадобилось добыть подтверждающий факт! --
сказал Федор Иванович с некоторым торжеством. И сейчас же с
облегчением сообразил, что и это он высказал только в уме.
Вовремя остановился. "Суеверие и глупость", -- думал он, зорко
наблюдая генерала. Но не спешил выдавать ему эту свою точку
зрения. Потому что суеверие и глупость, облаченные в сукно и
скрипящие ремнями, и чуть пахнущие хорошим табаком, духами и
вином, -- они командовали здесь, и Федор Иванович не видел
пределов их власти.
Теперь генерал в молчании ходил по кабинету, и отдельно
бродили его углистые глаза. Пожимал узкими плечами.
-- Ч-черт знает что... -- с ненавистью бормотал он в
сторону. -- Советский ученый! Ин-тер-ресно! У него под носом,
под носом орудуют враги... Готовятся... Ожидают своего часа...
Все полетит кувырком, настоящих профессоров тю-тю, везде будут
сплошные воспитанники академика Рядно, в науке окажется полный
вакуум... Потом это кончится... А мы и объявимся, тут как
тут... Десять человек, каждому группу по сорок студентов,
получится четыреста специалистов... Слышали вы о такой
