ему неодолимое отвращение. Он называл себя старым мечтателем.
Правда, к дому его примыкал сарайчик, гордо называемый студией.
Граф показывал это ателье каждому из своих гостей. Внутри все
покрывала пыль и паутина. Совершенно было ясно -- да и граф
подтверждал это со сладкой улыбкой, что сарайчиком не
пользовались лет двадцать, а то и долее.
Все это мистер ван Коппен знал.
Знал он и о полоске земли, которую старик сохранил за
собой, распродавая наследственные владения. Она лежала в горах,
милях в двадцати-тридцати от древнего города Локри. Сообщалось,
что в последние годы крестьяне стали находить на этой земле
осколки мраморных изваяний и черепки ваз. Многого эти вещи (все
больше посуда) не стоили; разложенные по двору непентинского
дома графа Каловеглиа, они преподносились в качестве сувениров
любому гостю, проявившему к ним интерес. Граф не видел в этих
вещицах особой ценности.
-- Из моего маленького имения в горах, -- обыкновенно
говорил он. -- Умоляю, примите это в память о наслаждении,
доставленном мне вашим визитом! О, имение совсем крошечное,
несколько акров истощенной земли, в хорошие годы с нее удается
получить немного масла и бочонок-другой вина. Не более того. Я
сохраняю этот клочок земли, осколок моих прежних владений --
ну, пожалуй, по сентиментальным причинам. Все же приятно
чувствовать, что ты еще связан -- пусть даже тонкой нитью -- с
землей своих предков. Каких либо богатств с этой земли
определенно не получишь. С поверхности. Но вполне возможно, что
нечто могло бы появиться из ее недр, при наличии достаточной
энергии и средств для систематических раскопок. Те места так
богаты останками эллинистической жизни! Сельские жители,
вспахивая мои поля, часто натыкаются на пустяки подобного рода.
Правда, была еще "Деметра", о которой вы может быть слышали,
увы, сильно пострадавшая.
До нахождения "Локрийского фавна" единственным ценным
предметом, который там удалось откопать, была оббитая каменная
голова -- предположительно принадлежавшая Деметре. Проданная за
несколько тысяч франков в одно парижское собрание, она в
дальнейшем не привлекала к себе какого бы то ни было внимания.
И разговора особого не заслуживала.
Впрочем, теперь, когда на свет появился ослепительный
"Фавн", и мистер ван Коппен объявил о намерении приобрести его
для своего музея, его эксперт-искусствовед, сэр Герберт Стрит
-- выдающийся знаток, которого ван Коппен сманил из музея в
Южном Кенсингтоне за вознаграждение, равное жалованию всего
Кабинета министров -- счел своим долгом сравнить обезображенную
"Деметру" с новой чудесной находкой. Сэр Герберт Стрит был
человеком незаурядного тщеславия, но в то же время совестливым
и в вопросах оценки произведений искусства достаточно надежным.
Не каждый эксперт сделал бы то, что сделал он. В интересах
своего нанимателя он не поленился съездить в Париж и
внимательно изучить останки бедной "Деметры". Затем, осматривая
в присутствии графа Каловеглиа "Локрийского фавна", он сделал
чрезвычайно тонкое замечание:
-- Вам не кажется поразительным, граф, существование
странного, трудноуловимого сходства между этим "Фавном" и
"Деметрой"?
Услышав его слова, старик просиял.
-- Мой дорогой сэр Герберт, позвольте мне поздравить вас с
подобной остротой артистического восприятия! По-моему, вы
единственный кроме меня человек, до сей поры осознавший
существование этого явного, хоть и неуследимого сходства.
Мистер ван Коппен вполне может гордиться вашей
проницательностью...
-- Благодарю вас, -- сказал чрезвычайно польщенный
собеседник графа. -- Собственно, за это мне и платят. Но
скажите, как бы вы могли объяснить это сходство?
-- Я перескажу вам мою гипотезу. Коротко говоря, я считаю,
что эти работы вышли из одной мастерской.
-- Из одной мастерской?! Вы меня изумляете.
-- Да, во всяком случае, они принадлежат к одной школе или
обязаны своим появлением на свет некоему общему источнику
вдохновения. Об истории даже такого великого города, как Локри,
мы знаем прискорбно мало, но исходя из некоторых намеков,
встречающихся у Пиндара и Демосфена, дозволено, как мне
кажется, вывести, что здесь могли -- и даже обязаны были --
иметься свои превосходные, ныне забытые мастера,
распространявшие определенные приемы работы, определенные
пристрастия по части формы и обращения с материалом, что вполне
естественно привело к возникновению своего рода традиции. Чем и
объясняется сходство, с такой проницательностью подмеченное
вами в двух этих творениях. Вот что имел я в виду, говоря об
одной мастерской. Ну, как вам моя теория?
-- По-моему, что она весьма удовлетворительным образом
объясняет обнаруженный нами факт, -- с глубокой убежденностью
ответил эксперт.
Все это мистер ван Коппен знал.
Но верил лишь в половину...
-- Так о чем вы говорили, граф?
Итальянец оторвал глаза от изысканных очертаний
"Локрийского фавна" и улыбнулся сначала своему визави, а затем
мистеру Херду, который, несколько раз с одобрительным
выражением обойдя статуэтку, наконец присел.
-- Я собирался рассказать вам еще об одном соображении,
несколько позже пришедшем в голову нам с сэром Гербертом
Стритом, человеком, кстати сказать, необычайной тонкости ума.
Мы согласились с ним, что и "Деметра", и "Фавн" несомненно
созданы в Локри. "Ну хорошо, -- сказал он, -- это ясно, но как
они оказались в горах, на вашей земле, в двадцати пяти милях от
города?" Признаюсь, поначалу его вопрос поставил меня в тупик.
Ибо насколько мне известно, ничто не свидетельствует о былом
существовании в этих местах большого поселения эллинов. Но тут
меня осенило, что здесь вполне могла находиться вилла, а то и
две -- да в сущности, если судить по разнообразным древним
вещицам, найденным в моих крохотных владениях, и должна была
находиться. Это навело меня на мысль, что обе реликвии были
привезены сюда намеренно.
-- Привезены?
-- Привезены. Ибо хотя лето в Локри переносится куда
легче, чем здешнее, в самом разгаре его там должно быть
довольно жарко, между тем как мои виноградники расположены на
прохладных высотах...
-- Что-то вроде климатического курорта, хотите вы сказать?
-- Вот именно. Вам не кажется, что люди богатые должны
были владеть домами и там, и тут? Древние, как вы знаете,
отличались такой чувствительностью к изменениям температуры,
что в летнее время путешествовали лишь по ночам, а некоторые из
наиболее закаленных их военачальников приказывали сооружать для
себя во время походов подземные жилища. Я могу, например,
представить себе молодого и пылкого поклонника прекрасного,
жившего в те дни, когда Пифагор излагал свое учение под
сверкающими колоннадами Кротона, когда флотилии Метапонта
бороздили синие ионийские воды, когда Сибарис преподавал миру
уроки безмятежной жизни, -- я почти вижу этого юношу, -- с
энтузиазмом продолжал он, -- бегущего из жаркого равнинного
города на эти прохладные высоты и -- поскольку он пылает
всепоглощающей страстью к красоте -- берущего с собой одну или
две, всего одну или две любимых бронзы, с которыми он не может
и никогда не позволит себе расстаться -- о нет, даже на краткое
лето, ибо в горном уединении они будут услаждать его взор и
вдохновлять душу. Эти люди, сколько я понимаю, обладали
чувством, которого полностью лишены их потомки -- чувством
утешения, счастливого соучастия, даруемого произведениями
искусства. Впоследствии это чувство было уничтожено. Из всех
наших современников одни японцы еще питают подобную искреннюю
любовь, заставляющую их не расставаться с проникнутыми красотой
творениями, прижимать эти творения к груди, будто драгоценных
друзей; мы же, живущие в мире отвратительного уродства,
явственно стали побаиваться ясных, но полных упрека обликов
этих творений. Ах, мистер ван Коппен, то был век утонченности,
золотой век! Ныне -- ныне мы возим с собой лишь наши заботы.
Эти проникновенные слова глубоко тронули епископа.
Мистер ван Коппен, глаза которого благодушно искрились,
сказал сам себе:
-- Что за божественный врун! Почти такой же, как я.
Слуга объявил, что завтрак подан.
ГЛАВА XXXVI
-- Вы совершенно правы, -- говорил, обращаясь к мистеру
Херду, граф. -- Идеальное поварское искусство должно выявлять
индивидуальные свойства характера, оно должно предлагать вам
меню, блюда которого продуманно выбраны из кухонь самых разных
стран и народов, меню, отражающее живой и разборчивый вкус
хозяина дома. Существует ли, к примеру, на свете что-нибудь
вкуснее настоящего турецкого плова? У поляков и испанцев также
имеются выдающиеся кулинарные достижения. И если бы я имел
возможность следовать в этой области моим идеалам, я бы
непременно добавил к списку блюд кое-что из удивительных
восточных сладостей, приготовлению которых Кит с таким успехом
обучил своего повара-итальянца. Они обладают способностью
наводить вас на размышления, вызывая видения роскошного и
пылкого Востока, ради посещения которого я бы отдал многие из
еще оставшихся мне лет.
-- Так почему бы вам не сделать то, что я уже несколько
раз предлагал? -- спросил миллионер. -- Я каждую зиму навещаю
Восток; в этом году мы собираемся в первые недели ноября
добраться до Бангкока. Место на борту для вас найдется. А не
найдется, так мы его расчистим! Ваше общество доставило бы мне
невыразимое наслаждение.
Граф Каловеглиа был, вероятно, единственным на земле
существом мужского пола, когда-либо получавшим подобное
приглашение от владельца "Попрыгуньи".
-- Мой дорогой друг! -- ответил он. -- В моем положении я
ничем не смогу отплатить вам за вашу доброту. Увы, это
невозможно, во всяком случае сейчас. И не думаете ли вы, --
продолжал он, возвращаясь к прежней теме, -- что нам следует
возродить некоторые забытые рецепты прошлого? Я подразумеваю не
чрезмерно напичканные пряностями приправы -- не огромные
окорока и пироги, не лебедей и павлинов, -- но, скажем, рецепты
приготовления пресноводной рыбы. Щука, на мой взгляд, существо
малоаппетитное, отдающее тиной. Но если приложить, как
попытался однажды я, достаточные усилия и разделать ее в
соответствии со сложными указаниями одной старинной поварской
книги, вы получите нечто вполне съедобное и уж во всяком случае
ни на что не похожее.
-- Из вас вышел бы великолепный повар!
-- Ясно, что граф не считает ниже своего достоинства
практиковаться в самом древнем и почтенном из домашних
искусств, -- добавил мистер Херд.
-- Ничуть не считаю. Я мог бы стряпать con amore(58), имей я
досуг и необходимые материалы. Любую кулинарную работу следует
выполнять с уважительной любовью к делу, вам так не кажется?
Утверждение, что кухарка должна иметь утварь и темперамент,
необходимые для упражнений в кулинарном искусстве, не более
осмысленно, чем утверждение, что солдат обязан носить мундир. И
одетый в мундир солдат может оказаться плохим солдатом.
Настоящая кухарка должна обладать не только этими внешними
атрибутами, но и немалым жизненным опытом. Настоящая кухарка
это совершенное -- единственно совершенное сочетание философа и
художника. Она сознает свою ценность: в ее руках счастье
человечества, благополучие еще не рожденных поколений. Вот
почему девушка или юноша никогда не смогут накормить вас
по-настоящему. Они годятся для любой домашней работы, но только
