музея называет шесть членов отряда. Сразу после убийства Павлика газеты
писали о двух пионерах-братьях, Павле и Федоре. Федя, как вскоре выяснилось,
маленький ребенок. "Федя не был пионером, я ему крест поставила, - сказала
Татьяна Морозова журналисту через два месяца после похорон. - А Паша не
верил в Бога - ему красная звезда". Но и никакой звезды не было. На кресте
повесили доску с надписью, продиктованной неграмотной матерью:
1932 ГОДА 3 СЕНТЯБРЯ ПОГИБЛИ ОТ ЗЛОВА ЧЕЛОВЕКА ОТ ОСТРОВА НОЖА ДВА БРАТА
МОРОЗОВЫ ПАВЕЛ ТРОФИМОВИЧ РОЖД 1918 ГОДУ И ФЕДОР ТРОФИМОВИЧ
Итак, пионерский отряд состоял из одного Павлика, причем сам он пионером
не был. Теперь, зная факты, во втором издании Большой советской энциклопедии
читаем. "Когда в школе была создана пионерская организация, Морозов был
избран председателем отряда". В третьем издании БСЭ заслуга Морозова еще
более расширяется: "Был организатором и председателем первого пионерского
отряда..." Отряда, который не существовал. Позже его сделали пионервожатым.
То, что делали многие советские учреждения, после смерти Морозова стало
приписываться ему одному. Уже не райком, а Павлик давал распоряжение
учительнице об организации пионерского отряда. Мальчик-коммунист сочинял
тексты партийных лозунгов, заменяя отдел пропаганды райкома, вдохновенно
рассказывал односельчанам, что в светлом будущем в деревне будут
электричество, тракторы, стеклянные дома. Юный пионер участвовал даже в
ликвидации неграмотности. Как вспоминает учительница Позднина, однажды он
попросил у нее букварь, чтобы научить читать и писать собственную мать. О
результатах учения мы могли судить по тому, что пятьдесят лет спустя вместо
подписи под машинописным текстом наших бесед, записанных на магнитофон, мать
Павлика ставила крест.
Для чего все-таки мальчика превратили в пионера после его смерти?
Несмотря на призывы сверху вовлекать детей в коммунизм, пионерское движение
(скопированное с бойскаутизма, юнг-штурма и отрядов Спартака) развивалось в
стране медленно. "Списки есть, а где же пионеры?" - задавала вопрос газета
"Пионерская правда" весной 1932 года. Секретарь Центрального Комитета партии
Станислав Косиор в отчете ЦК XV съезду партии отмечал: "Было большое
количество выходов из пионерорганизаций, расползание отдельных организаций,
отрядов и т, д." Расчет на энтузиазм и добровольПионерка Матрена Корспькова,
соученица Павпика, работница вооруженной охраны МВД Харьков, 1981 ность не
оправдался Во многих местах не могли составить даже списки пионеров для
отчета. В 1928 году в религиозных сектантских организациях было два миллиона
юношей и девушек. В пионеры столько детей завербовать не могли. Увеличение
числа юных ленинцев наступило лишь тогда, когда в школах ввели вожатых на
зарплате, которых назначали комсомольские органы.
После убийства детей Морозовых газеты сразу заявили, что они пионеры.
Когда выяснилось, что это не так, была дана команда вниз исправить
недоработку. Малыш Федя не годился совсем, а Павлика срочно произвели в
таковые, хотя сам он этого узнать уже не мог
Позже печать стала предпочитать общие формулировки, вроде такой: "Павлика
вырастила и воспитала наша советская действительность". И даже мистику:
"Мальчик стал вожаком советской пионерии после смерти". Но тогда вовлечение
детей в пионеры происходило главным образом в городах, деревня продолжала
упорствовать, и "пионер" Морозов помогал партии сдвинуть "пионеризацию" с
мертвой точки. Впрочем, и тогда властям понадобились не мертвые души, а
реальные носители идеологии. "Вскоре после смерти Павлика появился первый
пионервожатый на зарплате, которого прислали из обкома, - вспоминает
одноклассница Морозова Королькова. - Тут уж стали вербовать в пионеры".
В газете "Тавдинский рабочий" через месяц, 6 октября, появилась заметка:
в ответ на убийство Морозова бригада прибывших уполномоченных организовала в
Герасимовском сельсовете пионерский отряд, записав в него десять человек.
Отчего, однако, отряд при сельсовете, а не в школе? Почему утром 3 сентября,
в день убийства, пионер Павлик "Морозов оказался в лесу, а не за школьной
партой? Ведь начался учебный год. Да потому, что реальной школы, что бы ни
говорили герасимовские учителя, тоже не было, числилась она в инстанциях на
бумаге, как и пионерский отряд.
Советские газеты и спустя полвека продолжали утверждать, что Павлик
Морозов был пионером. Говоря о гипсовом бюсте героя в деревенском музее,
"Комсомольская правда" писала: "... никто не знает, где сейчас галстук
самого Павлика, но всем кажется, что именно этот галстук повязан на нем".
Итак, "никто не знает", но - "всем кажется". В архиве журналиста Соломенна
находим признание, наиболее откровенно определяющее истину: "А если
придерживаться исторической правды, то Павлик Морозов не только никогда не
носил, но и никогда не видал пионерского галстука".
Но тогда, превратив мальчика в пионера, а затем в пионерского лидера,
представителя революционной организации юных ленинцев, власти объявили, что
его убийцы являются террористами. Суд над ними становился политическим
процессом против врагов партии и социализма.
СЕМЬЯ В КАЧЕСТВЕ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
Сколько ни писали газеты, что в Сибири состоялся процесс над кулачеством
в целом, над террористической кулацкой организацией, к смерти нриговорили
дедушку, бабушку, их внука и зятя, а жертвами были два других внука.
Большинство свидетелей было из той же семьи.
Павлик Морозов не был пионером, а его предки, все старшие члены семьи
Морозовых, были. Не в политическом значении слова "пионер", означающем
детский филиал партии для взрослых, но пионерами в исконном смысле,
освоителями новой земли, готовыми идти, на лишения ради лучшей жизни для
себя и своих детей. И Морозовы доказали это, рискнув двинуться из Белоруссии
в далекую Сибирь и пустив там корни, как им казалось, навсегда. Нет нужды
идеализировать отношения Морозовых. Интересно, однако, проследить, как
внешние обстоятельства отразились на их семье.
Социальная модель "сын против отца" возникла не случайно. Властям была
выгодна, более того, необходима такая практика. После пятнадцати лет
революции семья все еще сопротивлялась политическим требованиям большевиков,
отстаивала себя, особенно семья деревенская. Сын-доносчик подрывал семью
изнутри. Его пример помогал властям запугивать тех, кто прятал хлеб и был
уверен, что родня, дети не выдадут. Семья должна была стать ячейкой
государства, подчиненной его целям и контролю. Уничтожение собственности и
разрушение семьи стало единым процессом сталинской эпохи. Суд в Тавде был
лишь эпизодом этой общенациональной трагедии.
Членов семьи, которую судили, назвали "кулаками". Но они никогда кулаками
не были. Мотив преступления, выдвинутый следствием ("классовая месть
кулаков") не имел отношения к обвиняемым, поскольку четверо из них были
крестьянами-бедняками, а пятый середняком. "Да какие, между нами говоря,
кулаки? - сказал нам ответственный работник Тавдинского горисполкома,
годящийся Павлику Морозову в сыновья. - Не секрет ведь, что кулаки - это
просто трудолюбивые крестьяне. У них и хлеба было больше. А раз больше, надо
отобрать". Стало быть, теперь это не секрет. Кулаков не было, но, согласно
указанию сверху, их следовало обнаружить и с ними бороться. Хлеб был нужнее
людей, и людей уничтожали, чтобы получить хлеб. Приговор суда в Тавде в
какой-то мере объясняет действительные причины репрессий, связанных с
коллективизацией.
Индустриализация страны и рост армии требовали увеличения людских
ресурсов и хлеба. Того и другого не хватало. В стране копилось массовое
недовольство. В секретном докладе члена Политбюро и тогдашнего теоретика
партии Бухарина говорилось, что коллективизация потерпела неудачу, что
колхозы разваливаются, что деревни голодают, и в стране настало великое
оскудение. Пахло катастрофой, в которой обвиняли Сталина. Ему и его
сторонникам, чтобы удержаться у власти, предстояло безотлагательно решить
четыре государственные задачи: во-первых, найти дешевую, а лучше бесплатную
рабочую силу; во-вторых, любым путем достать хлеб; в-третьих, подавить
недовольство. И, наконец, найти, на кого свалить вину за нищету и голод.
По законам тех лет крестьянин мог продавать или не продавать излишки
хлеба государству. Цены на хлеб, навязанные властями, были низкими.
Крестьяне не желали отдавать хлеб за бесценок. Тогда власти, в противоречии
со своими же законами, приняли постановление, по которому в случае отказа
продавать хлеб отбирался силой. Какому крестьянину до большевиков пришло бы
в голову закапывать в землю хлеб? Начиная с 1928 года, за отказ отдавать
хлеб в судах стали применять статью 107 Уголовного кодекса: конфискация
имущества за спекуляцию. Член Политбюро Серго Орджоникидзе на XV съезде
партии говорил, что придется потянуть в суд около 15 процентов населения. Он
потребовал "скорости производства судебных процессов".
В Кремле считали, что коллективизация спасет от продовольственного
кризиса. Оказалось, наоборот. Тяжелейший продовольственный кризис явился
результатом насильственной коллективизации. Виновных нашел Сталин. Глава
партии объяснил голод наступившей в стране плохой погодой, но главная
причина - "сопротивление кулацких и зажиточных элементов деревни". Хлеб, по
выражению Сталина, "приходится брать в порядке организованного давления".
Сталин в речи "О правом уклоне в ВКП/б/" требовал "ликвидировать психологию
самотека". Не людей - это звучало бы грубо, - а лишь психологию. На
эвфемистическом языке тех лет советская власть, как писалось в "Истории
ВКП/б/" в 1938 году, "сняла запрет с раскулачивания", или, еще более
образно, развязала "творчество самих колхозников", которые "требовали от
Советской власти ареста и выселения кулаков".
Что же реально представлял собой кулак? Это был, как правило, физически
здоровый и предприимчивый крестьянин, с которым вместе работали несколько
взрослых сыновей. Если глава семьи видел, что с уборкой урожая не
справиться, он нанимал другого крестьянина, кормил, поил его и платил, как
правило, хлебом. Кулак мог быть жадным, но не мог быть ленивым, хитрым, не
мог быть жуликом. В кулаках была сила деревни, ее богатство, инициатива,
сытость всей России, возможность продавать излишки хлеба за границу.
Ликвидировать кулака - значило то же самое, что ликвидировать американского
фермера. Кто бы кормил сегодня Америку и еще полмира?
Большевики призывали уничтожить кулачество как класс, но классом кулаки
не были - классом было крестьянство, владевшее мелкой собственностью,
которую партия пока не смогла прибрать к рукам. Еще Ленин заявил, что
крестьянин есть "мелкобуржуазная стихия", и поэтому он представляет для
диктатуры пролетариата опасность, "во много раз превышающую всех Деникиных,
Колчаков и Юденичей, сложенных вместе". Разжигая ненависть, Ленин лгал:
"Кулак бешено ненавидит Советскую власть и готов передушить, перерезать
сотни тысяч рабочих". Ленин запугивал: с теми, кто не поймет разницы между
крестьянином и кулаком, "мы будем обращаться, как с белогвардейцами" [9].
Такая теоретическая база Сталина вполне устраивала. Вся мощь репрессивного
аппарата СССР обрушилась на кулака. В 1919 году 30 тысяч партийных
работников отправились на фронт гражданской войны, десять лет спустя столько
же вооруженных горожан отправились проводить коллективизацию в деревне. Шла
