Из приговора: "На следующий день Ксения Морозова, чего она сама не
отрицает, узнала об убийстве Павла и Федора, но когда было приступлено к
розыску последних, она, Ксения, данное обстоятельство скрыла".
Из обвинительного заключения: "Одновременно при обыске за иконами был
обнаружен нож, которым совершено убийство".
Тщательное изучение имеющихся у нас секретных документов следствия,
которое проводилось в течение двух с половиной месяцев, опубликованных
материалов суда, показаний свидетелей и очевидцев обнаруживает
многочисленные противоречия и неувязки в ходе следствия и судебного
процесса.
Братья Павлик и Федя пошли в лес за клюквой, но когда, куда и кто знал о
том, что они ушли, ни следствие, ни суд не выяснили. Суд не задал вопроса,
почему в течение трех суток никто не начал искать пропавших детей. Почему не
обратили внимания на вернувшуюся с воем из лесу без детей собаку Морозовых?
Отдельные факты в цепи тех трагических событий существуют одновременно в
нескольких вариантах, и суд не уточнил, какой вариант соответствует истине.
Осталось невыясненным, когда точно было совершено убийство. В лесу, на месте
убийства, не было сделано ни одного фотоснимка. Следователи вообще там не
побывали, не видели трупов, не зафиксировали следов преступления и даже не
описали места убийства. Участковый милиционер Титов, один, без свидетелей,
написал и подписал "Протокол подъема трупов" [2]. В протоколе, написанном от
руки на одной странице, сообщается, что он составлен 6 сентября в 1 час дня
в присутствии крестьян, подписи которых отсутствуют. Происшествие описано в
протоколе приблизительно, деталей мало: Павел лежал головой в восточную
сторону, второй труп, Федора, головой в западную сторону. О Павле: "В левой
руке разрезана мякоть и нанесен смертельный удар ножом в брюхо, в правую
половину, куда вышли кишки, второй удар нанесен ножом в грудь около сердца".
"Протокол подъема трупов" указывает, что ударов ножом было два, а раны три.
Позже, после похорон, газета "На смену!" уточнит, со слов следователя, что
Павлу нанесены не три, а четыре ножевые раны. Журналист Смирнов, обвинитель
на суде, напишет: "После пятого удара ножом в грудь Павлик лежал мергвым". А
коллега Смирнова Губарев через тридцать лет вспомнит показания свидетелей,
что на теле Павлика судебно-медицинская экспертиза обнаружила 16 ножевых
ран.
"Проюкол подъема трупов" сообщает о Федоре: "Нанесен удар в левый висок
палкой и правая щека испекшей кровью, раны не заметно. И ножом нанесен
смертельный удар в брюхо выше пупа, куда вышли кишки, и так же разрезана
правая рука ножом до кости". Позднее писатель Губарев скажет, что Федор был
убит не палкой, а ножом в затылок.
Суд не установил, хотя и записал в приговор, что Павлик лежал в мешке.
Свидетели, однако, утверждали, что никакого мешка не было, а была задрана
рубашка, и она была красного цвета. Но то не была кровь. Клюква, которую
убийцы высыпали из мешка, дала обильный темно-красный сок. Этот сок и
окрасил мешок и рубашку. Экспертизы ни этого мешка, ни одежды не было.
Очевидцы показывали: протокол был составлен милиционером Титовым не 6
сентября, а на самом деле позже, задним числом, когда приказали его
составить. В деревне был фельдшер, которого позвали родственники. В блокноте
первого журналиста, прибывшего в Герасимовку, Соломенна, среди записей
показаний очевидцев находим возмущенные слова дяди Павлика, Онисима
Островского: "Ведь нужно только описать раны. Они не ограблены, не
задавлены, вином не опились, а злоумышленно убиты". Фельдшер наотрез
отказался заменять патологоанатома. И все же он был единственным
представителем медицины, который видел трупы. Причину отказа фельдшера можно
понять: время было такое, что он просто побоялся это сделать. Но ни
следователи, ни суд его даже не опросили, хотя фельдшер мог наверняка
сказать больше, чем было написано полуграмотным милиционером в "Протоколе
подъема трупов". Суду было известно, что в деревню позвонили из Тавды и
велели похоронить детей до приезда следователя, но суд не выяснил, кто отдал
распоряжение срочно похоронить.
Свидетели на суде рассказывали о торжественных похоронах пионера.
Очевидцы, однако, расскачывали нам, что грязная телега с групами подъехала к
деревне. "Уложили мертвых детей на пол, возле двери, безо всего, без одежды,
- вспоминает последняя учительница Павлика Морозова Зоя Кабина. - Мать
увидела мертвых своих детей и потеряла возле телеги сознание. Ее в
бесчувственном состоянии положили на ту же телегу возле мертвых детей и всех
троих отвезли домой".
В неопубликованных показаниях очевидцев, записанных журналистом
Соломенным, имеется высказывание Онисима Островского: "Гвоздей (чтобы
сколотить из досок гробы Павлу и Федору. - Ю. Д.) нет. Узнал, что в
сельсовете есть телефонная проволока. Делал гвозди сам у соседа в кузнице.
Хоронили одни. Никто не помогал хоронить. Не дали ни материи, ни досок. Не
хватило гвоздей". Власти не участвовали в похоронах убитого героя.
Во втором издании Большой советской энциклопедии говорится: "Убийцы были
пойманы". "Пойманы" предполагает погоню или хотя бы поиск скрывшихся от
правосудия лиц. Ни следствие, ни суд, ни пресса не задали важного вопроса:
почему убийца совершил преступление так близко от деревни и не пытался
скрыть следов преступления? Ведь рядом было болото, трупы засосало бы и
списали бы вину на медведей, которых тогда было много. Суд не удивило, что
никто из подозреваемых не собирался прятаться от ареста, а в этих диких
местах легко было уйти в другую деревню к родне или просто скрыться в тайге.
В процессе следствия число арестованных увеличивалось с двух до десяти.
Одного выпустили на свободу до суда. Суд не смутило, что аресты проводились
произвольно, без санкции прокурора и без всяких улик. Первым был взят
молодой крестьянин Дмитрий Шатраков, который в тот день ходил на охоту с
собакой и ружьем. За арестом Шатракова последовал арест его брата, затем
отца и третьего брата. Основанием служил старый донос, что Шатраковы держали
незарегистрированное ружье. "При аресте, - вспоминал очевидец, - их всех
избивали".
С самого начала над всеми подозреваемыми повисал меч "презумпции
виновности". Они должны были доказывать следователям, что не виноваты.
Дмитрий Шатраков принес справку, что он был вызван в райвоенкомат в Тавду.
Отец и третий брат Ефим нашли свидетелей, которые видели их целый день
бороновавшими поле, далеко от места убийства. Второй брат, Ефрем, не смог
сразу доказать свое алиби и сидел дольше других.
Затем был арестован дед Павлика Сергей Морозов, на которого донес его
внук и двоюродный брат Павла Иван Потупчик. Как вспоминает очевидец событий
Прокопенко, Потупчик сообщил, что между дедом и Павликом "контры были
давно", и даже вызвался сам арестовать деда.
Сейчас трудно восстановить последовательность арестов. Родственник матери
Павлика Лазарь Байдаков рассказывал нам: "Напротив деда Сергея Морозова жил
Арсений Силин, женатый на его дочери. Когда брали деда Морозова, Силина
забрали тоже. Держали в амбаре. Бабушку не сразу забрали. Она первое время
носила им еду через всю деревню". Однако Ксения Морозова тоже была
арестована, забрали ее внука Данилу и мужа дочери - Арсения Кулуканова.
Потом был арестован Владимир Мезюхин, из соседней деревни, случайно зашедший
к Сергею Морозову. Если верить газете "Колхозные ребята", то и десяти
оказалось мало. Газета писала, что к суду привлекаются "и другие
герасимовские кулаки и подкулачники".
Даже во время суда появлялись новые обвиняемые. Сначала богатый
крестьянин Анчов, которого газета "На смену!" охарактеризовала так: "Анчов -
вождь, идейный вдохновитель всей группы. Нет никаких сомнений в его
центральной роли в гнусном преступлении". Но больше об Анчове не упоминали.
Позже назвали еще одного убийцу - Рогова. Во время одного из заседаний суда
на сцене появился неизвестный в дубленом полушубке и объявил, что Иван
Морозов, сын Сергея и отец Данилы, живший в соседней деревне, тоже арестован
- за покушение на жизнь уполномоченного по хлебозаготовкам. Позже, чтобы
притянуть Ивана к данному делу, его обвинили в подсгрекательстве к убийству
своего племянника Павлика и попытке уничтожить общественный скот. "Иван во
всем признался, - рассказывала нам учительница Кабина, - но был ни при чем".
Осудили его потом отдельно.
Дело об убийстве Павлика и Федора было связано с доносом Павла на отца и
арестом отца. Между тем следствие даже не попыталось привлечь в качестве
свидетеля находившегося в лагере отца Павлика Трофима Морозова -
первопричину конфликта. Не допрошен он был и в суде.
Основными доказательствами вины подсудимых были цитаты из докладов вождей
Сталина и Молотова о том, что классовая борьба на отдельных участках
усиливается, и обвиняемые являлись иллюстрацией правильности их
высказываний. Прокурор говорил о предстоящей пятилетке, в которой будет
построено бесклассовое общество, а для этого остатки враждебных классов (он
указал на обвиняемых) должны быть уничтожены. Общественные обвинители вообще
не доказывали вины, они поднимали над головами толстые пачки писем и
телеграмм от пролетариев Урала, пионеров, читателей газеты и др, с
требованием расстрела подсудимых.
С подсудимыми судьи разговаривали на "ты". Ксения Морозова в отчетах из
зала суда именуется "старухой", а оправданный Арсений Силин - "убийцей".
В распоряжении следствия имелось два вещественных доказательства
убийсгва, найденных в доме Сергея Морозова: нож, вынутый при обыске из-за
иконы, и штаны с рубахой, испачканные кровью, но неясно, чьи - Данилы или
деда и с чьей кровью. Суд не потребовал экспертизы пятен этой крови. Не было
психиатрического освидетельствования обвиняемых. Несмотря на все указанные
пробелы следствия, суд не вернул дело на доследование.
Больше того, вместо реальных доказательств некоторые улики перекочевали в
судебное заседание из сочинений журналистов. Так, "Пионерская правда"
сообщила, что герасимовские кулаки обещали заплатить за убийство золотом. В
обвинительном заключении золото не упоминалось. Но на суде, согласно газете
"Тавдинский рабочий", тема вознаграждения возникла.
"ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тебе Кулуканов обещал золото, а ты знал, что у него есть
золото?
МОРОЗОВ ДАНИЛА. Знал. (Не отвечает, обещал ли, дал ли, взял ли он. - Ю.
Д.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Скажи прямо, Данила. Вот все, что ты здесь рассказал суду,
это правильно, или ты просто наговариваешь, лжешь?
МОРОЗОВ ДАНИЛА. Я говорю так, как было дело, мне нечего скрывать, раз
виноват, то виноват".
Если верить отчетам о судебных заседаниях в газетах, обвиняемые охотно
признавались в убийстве и изобличали друг друга. Бабушка, "высокая старуха в
черном", обвинила деда и остальных. Дед тоже всех разоблачил, хотя и
лаконичнее. Данила, обвиняя своих родных, держался весело. Однако
присутствовавшая на суде бывшая жительница Тавды Анна Толстая заявила нам:
никто из обвиняемых на суде не признался, что убил, и она отлично это
помнит. Никто!
Свидетели обвинения (около десяти человек) тоже не приводили фактов, но
требовали от суда применения к обвиняемым высшей меры социальной защиты, то
есть смерти. Свидетелей защиты не было вообще. В процессе участвовал всего
один защитник Уласенко, который во время очередного заседания вышел вперед и
заявил залу, что он возмущен поведением своих подзащитных и защищать их
