первым, как и полагалось наводчику. "Его глаза - как стрелы", - писал поэт
Боровин. "И когда дед Паши, Сергей Морозов, укрыл кулацкое имущество, -
писал корреспондент газеты "Уральский рабочий" Мор, - Паша побежал в
сельсовет и разоблачил деда".
В деревне начали распространять облигации госзайма, которые никто не
хотел покупать. Павел якобы пошел по избам и не уходил, пока не брали. А так
как крестьяне его боялись и не хотели связываться, то подписывались на заем.
После каждой успешной операции "Павлик чувствовал себя на седьмом небе", -
добавляет Соломеин в книге "Павка-коммунист". "Павлушка еще больше начинал
работать", - написано в Бюллетене ТАСС.
Не зная, что писать об убитом вместе с Павликом Феде, авторы сделали и
его соглядатаем. "Паш, а Паш, а я тоже не спал, - раздался шепоток Феди. -
Тихо! - предупредил Павлик Федю. - Завтра поговорим". Если брат Федя помогал
Павлику в работе, становится мотивированней и его убийство вместе с братом.
Федор и раньше охотно доносил матери на отца - где и с кем он проводит
время, и, по мнению Смирнова и Губарева, мать поощряла Федора в этих делах.
Теперь Павлик использует Федора как личного осведомителя для мелких
поручений. К Павлу в деревне относились с подозрением, мужики умолкали,
когда он подходил, а через восьмилетнего Федора легче было узнать, где что
творится. Федор исправно доносил брату, а тот дальше - властям.
Ночью, когда Кулуканов прятал хлеб, чтобы не отобрали,
Павлик шмыгнул к двери, Федор с ним. Он помог определять по теням, что за
люди и куда прятали хлеб. На этот раз, если довериться фантазии нескольких
сочинителей, Павлик облек Федора особым доверием: донесли они вместе. Днем к
Кулуканову, крестному отцу Павла, явились вооруженные люди, яму раскопали,
хлеб вывезли.
В книгах читаем, что Павел выполнял государственную задачу - выявлял в
деревне кулаков. Сложность состоит в том, что критериев, кого считать
бедным, а кого кулаком, в те годы не было. Судя по газетам тех лет, число
кулаков увеличивалось день ото дня. Так что чем больше Павлик доносил, тем
больше доносов требовалось.
Учительницу также обязали участвовать в этой политической кампании. Дети
наивнее, чем их родители, и у них можно выпытать, что происходит дома.
"Районное руководство поручило через детей выяснять, кто сколько прячет
хлеба", - рассказывает учительница Кабина. В Тавдинском музее хранятся
воспоминания одноклассницы Павлика Морозова Анны Ермаковой: "Под
руководством нашей любимой учительницы Зои Кабиной и Павлика мы узнавали,
кто и где прячет хлеб". Учительница получала от уполномоченного список "на
выявление". Это был прикидочный список: кто, по данным, поступившим через
осведомителей, а также по подозрению районного руководства, мог прятать
зерно. Учительница спрашивала детей на уроках, просила выяснить и ей
сообщить. Не все дети соглашались, но Павлик всегда сообщал больше других.
Юному доносчику становилось известно и многое другое, например то, что
Кузька Силин и Петька Саков накануне выборов выбили стекла в сельсовете, а в
избе-читальне расстреливали из рогаток портреты вождей. Имеются строки,
записанные со слов односельчан и учительницы, что Павлик провоцировал детей
доносить на своих родителей ему.
Авторы книг о Павлике Морозове изобретали новые и новые способы доносов
для своего героя. Так, Павлик якобы предложил друзьям доносить коллективно.
Повесить ночью плакаты на воротах: "Здесь живет злостный зажимщик хлеба
такой-то". Где вешать, указывал он сам. Заодно мальчик отмечал, зачем люди
собираются, где молятся, что поют. На собрании в школе, пишет журналист
Смирнов, Павлик говорил: "Мы сами знаем, наверное, все кулацкие ямки. А
молчим. Как воды в рот набрали". - "А что же мы должны делать?" - спросил
Яша Коваленко. "А вот хоть ямки показывать. Узнал, где хлеб зарывают,
приметил - сообщай мне или прямо председателю сельсовета". Миша Книга сказал
Павлу, что мать велела ему переписать "святое письмо". "Ты скажи ей,
перепишу, мол, - посоветовал Павка, - а письмо это отдай мне". Это
рассказывает Соломеин. Дети колебались, некоторые советовались с родителями
и отказывались доносить, другие из страха соглашались. Жители деревни
отвечали школьникам-доносчикам ненавистью. Их били, на них натравливали
собак, гоняли палками. Позже в статьях и книгах это стало называться
"разгорающейся классовой борьбой в деревне".
Павел ходил под заборами, разведывал, кто что несет, где кладет, с кем
делит. Он уже, если верить Соломеину, и уполномоченным недоволен: "Приезжал
какой-то Светлов. наделал перегибов и сбежал". (Светлов - имя тоже
вымышленное.) Мальчик решает писать сообщения, минуя деревенского
уполномоченного, прямо в район.
Его отговаривали, предупреждали. Из соседней деревни приехал дядя Иван,
брат Трофима, кандидат в члены партии. пытался поговорить с Павликом:
"Погубил отца, теперь хочешь погубить дядю и деда. Зачем сказал, что они
рожь увезли и разделили? Зачем не держишь свой долгий язык за зубами?" Ему
делали мелкие гадости: то в котелок с ухой соли насыпят, то головешкой
тлеющей ткнут, то водой обольют, чтобы попугать.
Его стали звать "краснотряпочником", "краснодранцем", а его мать "вшивой
комиссаршей". Павлик держал в руках деревню, и, по версии Соломенна, мать
его поощряла. Утром она сказала Павлу: "У Силина картошку нагребают... На
базар повезут..." Павел пошел в школу и по дороге заглянул к уполномоченной,
донес на своего дядю. Уполномоченной в деревне тогда была Марина Янковская,
носившая мужскую одежду, сапоги, пистолет. Она явилась к Силину с обыском.
Все, что было, отобрали и вывезли на четырех подводах. А вот рукописная
запись показаний очевидцев, сделанная Соломеиным: "Жена Силина сообщила по
секрету Татьяне, что на возу картошка приготовлена для продажи. Как узнал
Пашка, не утерпел, побежал к уполномоченному. "Тут картошку кулаки продают,
а вы шляпите... Хлеб прятают... Вон мой дядя Арсюха Силин сегодня ночью..."
Часов в десять к Силину пришли с обыском... Силин закричал: "Не разрешаю!.."
- "А мы и без разрешения поищем", - сказала молодая женщина, уполномоченная
райисполкома. "Не пущу!" - заорал Силин и стукнул ее по лицу. Она упала.
Ванька Потупчик уже шарил под крышей... Через час увезли два воза пшеницы и
воз кож и овчин".
Мать знала о деятельности старшего сына - в этом нет сомнения. В
протоколе допроса 11 сентября 1932 года читаем: "Мой сын Павел, что бы
только ни увидел или услышал про эту кулацкую шайку, он всегда доносил в
сельсовет и другие организации..." Она не только поощряла его, но и доносила
сама. В приговоре суда об убийстве Павлика говорится: "О краже Кулукановым
снопов Павел сказал своей матери, а последняя заявила сельсовету".
Угрозы только распаляли Павлика. "Он, - гордо написано в книге поэта
Боровина, - не щадил и не боялся никого". В деревне все давно перероднились,
а сверху требовали делить народ на классы, на своих и врагов. Для него этой
трудности не существовало: никаких личных симпатий, все были врагами. И чем
больше ненавидела его деревня, тем чаще ходил он к уполномоченному, который
записывал, поощрял, принимал меры.
Павлик начал собирать информацию на тех, у кого было оружие. Охотились в
деревне многие, и никогда это не запрещалось. Он узнавал не только у кого
есть ружья, но и у кого они заряжены. "Паша сам проводил милиционера Титова
до шатраковского дома, - писал в книге Яковлев. - "Ищите на чердаке ружье
или под печкой". И правда, через двадцать минут милиционер вышел на улицу с
ружьем". На кого Морозов донес, что есть ружье, не ясно. По разным
протоколам допросов - на разных лиц и даже... на группу классовых врагов с
ружьями.
Герасимовцы не хотели вступать в колхоз. Старые люди говорили: кто
вступит, тот лишится благословения Господня. Чтобы загнать людей в колхоз,
весной в деревню приехала целая бригада. "На собранье, - рассказывали
Соломеину очевидцы, - долго агитировали председатель сельсовета и особенно
уполномоченный райкома. Молчали герасимовцы. Ни за, ни против". В прессе к
этому присочиняется следующее: вдруг встает Павлик Морозов и начинает
указывать на крестьян, у которых остался хлеб. "Уполномоченный что-то быстро
записывал в карманную книжку и одобрительно улыбался", - пишет в книге
журналист Смирнов. В газете "Пионерская правда" он же добавляет подробности:
"А рука Павлика продолжает гулять по головам мужиков: "У тебя есть хлеб. У
тебя", - как приговор, чеканит слова Павлик. Из стороны в сторону он
протягивает свою маленькую, еще детскую, но твердую и мужественную руку и
разоблачает всех, кто является врагом советской власти". Чувство меры явно
изменяет верноподданному автору: речь-то идет все-таки о ребенке!
Павел уже открыто следит за всеми. В школу ходить перестал, некогда. В
деревню приезжали из леса ссыльные кубанцы поменять оставшиеся вещи на хлеб.
Если мальчик узнавал, где они остановились, сразу спешил заявить. Павлик
пытался сам разыскивать бежавших ссыльных, чтобы сообщить о них. Что в этих
сообщениях имеет хоть каплю истины, вряд ли удастся установить. В книге
писателя Яковлева говорится: так и надо учиться коммунизму. И Павлик учился.
Как говорит поэт Боровин, защищая коммунизм от врагов, "их сумел он донага
раскрыть". В речи на суде, опубликованной в газете "Тавдинский рабочий" 30
ноября 1932 года, обвинитель журналист Смирнов так сформулировал список
жертв Морозова: "Павлик не щадит никого... Попался отец - Павлик выдал его.
Попался дед - Павлик выдал его. Укрыл кулак Шатраков оружие - Павлик
разоблачил его. Спекулировал Силин - Павлик вывел его на светлую воду.
Павлика вырастила и воспитала пионерская организация". "Пионерская правда"
добавила в эту речь Смирнова о Павлике заключительную мысль: "Из него рос
недюжинный большевик". Весь этот абзац Соломеин переписал в свою книгу "В
кулацком гнезде" без ссылки на автора.
Деревня бурлила. Семя доносительства проросло и дало плоды. Соседи
указывали на соседей, спеша опередить чужие доносы. Поняв, что с мальчиком
совладать невозможно и, согласно литературным версиям, кроме как на самосуд
рассчитывать не на что, деревня снова возвращается к вопросу о том, как от
него избавиться. Писатель Яковлев посвятил этому в книге целую главу, назвав
ее "Четыре покушения".
Павла пытались утопить, он выплыл. Мать побежала жаловаться милиционеру,
но тот уехал в район. По ночам им стучали в дверь, пугали. Павлик оказался
не трусливого десятка. Он ругал мать за то, что не разбудила его, когда
ломились в дверь: он бы вышел и посмотрел, кто приходил. Продолжать
доносить, когда уже известно, кто это делает и когда угрожают - не это ли,
согласно советскому автору, подлинная смелость?! Двоюродный брат Данила
избил его палкой. Павел донес на Данилу. Услышал, что дядя спрятал в
соседней деревне ходок (то есть воз) хлеба - донес на дядю. Но вот что
записано в блокноте Соломенна: "Ходок не нашли". Ложный донос на дядю
Арсения Кулуканова, по мнению авторов, был последней каплей, переполнившей
чашу терпения. Бабушка Ксения, написано в книгах о Павлике, жалела, что не
утопили внука. Дед Сергей сущность вопроса сформулировал в книге Яковлева
так: "В Пашке - все зло. Маленький, он такой вредный, а вырастет - он нас
живьем слопает. Бона, вся советская жизнь такая, как Пашка..." Вечером
накануне убийства, по словам Татьяны Морозовой, двоюродный брат Данила
сказал Павлу: "Последние дни живешь". Отсюда логически проистекает убийство
