и сама теперь к нему не приду, и ушла от него... А дедушка на другой день
из квартиры переехал...
- Я сказал, что дождь скоро пройдет, вот и прошел, вот и солнышко...
смотри, Ваня, - сказал Николай Сергеевич, оборотясь к окну.
Анна Андреевна поглядела на него в чрезвычайном недоумении, и вдруг
негодование засверкало в глазах доселе смирной и напуганной старушки. Молча
взяла она Нелли за руку и посадила к себе на колени.
- Рассказывай мне, ангел мой, - сказала она, - я буду тебя слушать.
Пусть те, у кого жестокие сердца...
Она не договорила и заплакала. Нелли вопросительно взглянула на меня
как бы в недоумении и в испуге. Старик посмотрел на меня, пожал плечами
было, но тотчас же отвернулся.
- Продолжай, Нелли, - сказал я.
- Я три дня не ходила к дедушке, - начала опять Нелли, - а в это время
мамаше стало худо. Деньги у нас все вышли, а лекарства не на что было
купить, да и не ели мы ничего, потому что у хозяев тоже ничего не было, и
они стали нас попрекать, что мы на их счет живем. Тогда я на третий день
утром встала и начала одеваться. Мамаша спросила: куда я иду? Я и сказала:
к дедушке, просить денег, и она обрадовалась, потому что я уже рассказала
мамаше все, как он прогнал меня от себя, и сказала ей, что не хочу больше
ходить к дедушке, хоть она и плакала и уговаривала меня идти. Я пришла и
узнала, что дедушка переехал, и пошла искать его в новый дом. Как только я
пришла к нему в новую квартиру, он вскочил, бросился на меня и затопал
ногами, и я ему тотчас сказала, что мамаша очень больна, что на лекарство
надо денег, пятьдесят копеек, а нам есть нечего. Дедушка закричал и
вытолкал меня на лестницу и запер за мной дверь на крючок. Но когда он
толкал меня, я ему сказала, что я на лестнице буду сидеть и до тех пор не
уйду, покамест он денег не даст. Я и сидела на лестнице. Немного спустя он
отворил дверь и увидел, что я сижу, и опять затворил. Потом долго прошло,
он опять отворил, опять увидал меня и опять затворил. И потом много раз
отворял и смотрел. Наконец вышел с Азоркой, запер дверь и прошел мимо меня
со двора и ни слова мне не сказал. И я ни слова не сказала, и так и
осталась сидеть, и сидела до сумерек.
- Голубушка моя, - вскричала Анна Андреевна, - да ведь холодно, знать,
на лестнице-то было!
- Я была в шубке, - отвечала Нелли.
- Да что ж в шубке... голубчик ты мой, сколько ты натерпелась! Что ж
он, дедушка-то твой?
Губки у Нелли начало было потрогивать, но она сделала чрезвычайное
усилие и скрепила себя.
- Он пришел, когда уже стало совсем темно, и, входя, наткнулся на меня
и закричал: кто тут? Я сказала, что это я. А он, верно, думал, что я давно
ушла, и как увидал, что я все еще тут, то очень удивился и долго стоял
передо мной. Вдруг ударил по ступенькам палкой, побежал, отпер свою дверь и
через минуту вынес мне медных денег, все пятаки, и бросил их в меня на
лестницу. "Вот тебе, закричал, возьми, это у меня все, что было, и скажи
твоей матери, что я ее проклинаю", - а сам захлопнул дверь. А пятаки
покатились по лестнице. Я начала подбирать их в темноте, и дедушка, видно,
догадался, что он разбросал пятаки и что в темноте мне их трудно собрать,
отворил дверь и вынес свечу, и при свечке я скоро их собрала. И дедушка сам
сбирал вместе со мной, и сказал мне, что тут всего должно быть семь гривен,
и сам ушел. Когда я пришла домой, я отдала деньги и все рассказала мамаше,
и мамаше сделалось хуже, а сама я всю ночь была больна и на другой день
тоже вся в жару была, но я только об одном думала, потому что сердилась на
дедушку, и когда мамаша заснула, пошла на улицу, к дедушкиной квартире, и,
не доходя, стала на мосту. Тут и прошел тот...
- Это Архипов, - сказал я, - тот, об котором я говорил, Николай
Сергеич, вот что с купцом у Бубновой был и которого там отколотили. Это в
первый раз Нелли его тогда увидала... Продолжай, Нелли.
- Я остановила его и попросила денег, рубль серебром. Он посмотрел на
меня и спросил: "Рубль серебром?" Я сказала: "Да". Тогда он засмеялся и
сказал мне: "Пойдем со мной". Я не знала, идти ли, вдруг подошел один
старичок, в золотых очках, - а он слышал, как я спрашивала рубль серебром,
- нагнулся ко мне и спросил, для чего я непременно столько хочу. Я сказала
ему, что мамаша больна и что нужно столько на лекарство. Он спросил, где мы
живем, и записал, и дал мне бумажку, рубль серебром. А тот, как увидал
старика в очках, ушел и не звал меня больше с собой. Я пошла в лавочку и
разменяла рубль на медные; тридцать копеек завернула в бумажку и отложила
мамаше, а семь гривен не завернула в бумажку, а нарочно зажала в руках и
пошла к дедушке. Как пришла к нему, то отворила дверь, стала на пороге,
размахнулась и бросила ему с размаху все деньги, так они и покатились по
полу.
- Вот, возьмите ваши деньги! - сказала я ему. - Не надо их от вас
мамаше, потому что вы ее проклинаете, - хлопнула дверью и тотчас же убежала
прочь.
Ее глаза засверкали, и она с наивно вызывающим видом взглянула на
старика.
- Так и надо, - сказала Анна Андреевна, не смотря на Николая Сергеича
и крепко прижимая к себе Нелли, - так и надо с ним; твой дедушка был злой и
жестокосердый...
- Гм! - отозвался Николай Сергеич.
- Ну, так как же, как же? - с нетерпением спрашивала Анна Андреевна.
- Я перестала ходить больше к дедушке, и он перестал ходить ко мне, -
отвечала Нелли.
- Что ж, как же вы остались с мамашей-то? Ох, бедные вы, бедные!
- А мамаше стало еще хуже, и она уже редко вставала с постели, -
продолжала Нелли, и голос ее задрожал и прервался. - Денег у нас уж ничего
больше не было, я и стала ходить с капитаншей. А капитанша по домам ходила,
тоже и на улице людей хороших останавливала и просила, тем и жила. Она
говорила мне, что она не нищая, а что у ней бумаги есть, где ее чин написан
и написано тоже, что она бедная. Эти бумаги она и показывала, и ей за это
деньги давали. Она и говорила мне, что у всех просить не стыдно. Я и ходила
с ней, и нам подавали, тем мы и жили. Мамаша узнала про это, потому что
жильцы стали попрекать, что она нищая, а Бубнова сама приходила к мамаше и
говорила, что лучше б она меня к ней отпустила, а не просить милостыню. Она
и прежде к мамаше приходила и ей денег носила; а когда мамаша не брала от
нее, то Бубнова говорила: зачем вы такие гордые, и кушанье присылала. А как
сказала она это теперь про меня, то мамаша заплакала, испугалась, а Бубнова
начала ее бранить, потому что была пьяна, и сказала, что я и без того нищая
и с капитаншей хожу, и в тот же вечер выгнала капитаншу из дому. Мамаша как
узнала про все, то стала плакать, потом вдруг встала с постели, оделась,
схватила меня за руку и повела за собой. Иван Александрыч стал ее
останавливать, но она не слушала, и мы вышли. Мамаша едва могла ходить и
каждую минуту садилась на улице, а я ее придерживала. Мамаша все говорила,
что идет к дедушке и чтоб я вела ее, а уж давно стала ночь. Вдруг мы пришли
в большую улицу; тут перед одним домом останавливались кареты и много
выходило народу, а в окнах везде был свет, и слышна была музыка. Мамаша
остановилась, схватила меня и сказала мне тогда: "Нелли, будь бедная, будь
всю жизнь бедная, не ходи к ним, кто бы тебя ни позвал, кто бы ни пришел. И
ты бы могла там быть, богатая и в хорошем платье, да я этого не хочу. Они
злые и жестокие, и вот тебе мое приказание: оставайся бедная, работай и
милостыню проси, а если кто придет за тобой, скажи: не хочу к вам!.." Это
мне говорила мамаша, когда больна была, и я всю жизнь хочу ее слушаться, -
прибавила Нелли, дрожа от волнения, с разгоревшимся личиком, - и всю жизнь
буду служить и работать, и к вам пришла тоже служить и работать, а не хочу
быть как дочь...
- Полно, полно, голубка моя, полно! - вскрикнула старушка, крепко
обнимая Нелли. - Ведь матушка твоя была в это время больна, когда говорила.
- Безумная была, - резко заметил старик.
- Пусть безумная! - подхватила Нелли, резко обращаясь к нему, - пусть
безумная, но она мне так приказала, так я и буду всю жизнь. И когда она мне
это сказала, то даже в обморок упала.
- Господи боже! - вскрикнула Анна Андреевна, - больная-то, на улице,
зимой?..
- Нас хотели взять в полицию, но один господин вступился, расспросил у
меня квартиру, дал мне десять рублей и велел отвезти мамашу к нам домой на
своих лошадях. После этого мамаша уж и не вставала, а через три недели
умерла...
- А отец-то что ж? Так и не простил? - вскрикнула Анна Андреевна.
- Не простил! - отвечала Нелли, с мучением пересиливая себя. - За
неделю до смерти мамаша подозвала меня и сказала: "Нелли, сходи еще раз к
дедушке, в последний раз, и попроси, чтоб он пришел ко мне и простил меня;
скажи ему, что я через несколько дней умру и тебя одну на свете оставляю. И
скажи ему еще, что мне тяжело умирать..." Я и пошла, постучалась к дедушке,
он отворил и, как увидел меня, тотчас хотел было передо мной дверь
затворить, но я ухватилась за дверь обеими руками и закричала ему: "Мамаша
умирает, вас зовет, идите!.." Но он оттолкнул меня и захлопнул дверь. Я
воротилась к мамаше, легла подле нее, обняла ее и ничего не сказала...
Мамаша тоже обняла меня и ничего не расспрашивала...
Тут Николай Сергеич тяжело оперся рукой на стол и встал, но, обведя
нас всех каким-то странным, мутным взглядом, как бы в бессилии опустился в
кресла. Анна Андреевна уже не глядела на него, но, рыдая, обнимала Нелли...
- Вот в последний день, перед тем как ей умереть, перед вечером,
мамаша подозвала меня к себе, взяла меня за руку и сказала: "Я сегодня
умру, Нелли", хотела было еще говорить, но уж не могла. Я смотрю на нее, а
она уж как будто меня и не видит, только в руках мою руку крепко держит. Я
тихонько вынула руку и побежала из дому, и всю дорогу бежала бегом и
прибежала к дедушке. Как он увидел меня, то вскочил со стула и смотрит, и
так испугался, что совсем стал такой бледный и весь задрожал. Я схватила
его за руку и только одно выговорила: "Сейчас умрет". Тут он вдруг так и
заметался; схватил свою палку и побежал за мной; даже и шляпу забыл, а было
холодно. Я схватила шляпу и надела ее ему, и мы вместе выбежали. Я торопила
его и говорила, чтоб он нанял извозчика, потому что мамаша сейчас умрет; но
у дедушки было только семь копеек всех денег. Он останавливал извозчиков,
торговался, но они только смеялись, и над Азоркой смеялись, а Азорка с нами
бежал, и мы все дальше и дальше бежали. Дедушка устал и дышал трудно, но
все торопился и бежал. Вдруг он упал, и шляпа с него соскочила. Я подняла
его, надела ему опять шляпу и стала его рукой вести, и только перед самой
ночью мы пришли домой... Но матушка уже лежала мертвая. Как увидел ее
дедушка, всплеснул руками, задрожал и стал над ней, а сам ничего не
говорит. Тогда я подошла к мертвой мамаше, схватила дедушку за руку и
закричала ему: "Вот, жестокий и злой человек, вот, смотри!.. смотри!" - тут
дедушка закричал и упал на пол как мертвый...
Нелли вскочила, высвободилась из объятий Анны Андреевны и стала
посреди нас, бледная, измученная и испуганная. Но Анна Андреевна бросилась
к ней и, снова обняв ее, закричала как будто в каком-то вдохновении:
- Я, я буду тебе мать теперь, Нелли, а ты мое дитя! Да, Нелли, уйдем,
бросим их всех, жестоких и злых! Пусть потешаются над людьми, бог, бог
зачтет им... Пойдем, Нелли, пойдем отсюда, пойдем!..
Я никогда, ни прежде, ни после, не видал ее в таком состоянии, да и не
думал, чтоб она могла быть когда-нибудь так взволнована. Николай Сергеич
выпрямился в креслах, приподнялся и прерывающимся голосом спросил:
- Куда ты, Анна Андреевна?
- К ней, к дочери, к Наташе! - закричала она и потащила Нелли за собой
к дверям.
- Постой, постой, подожди!..
- Нечего ждать, жестокосердый и злой человек! Я долго ждала, и она
