и попробовать..."
В беспокойстве своем, в тоске и смущении, чувствуя, что так оставаться
нельзя, что наступает минута решительная, что нужно же с кем-нибудь
объясниться, герой наш стал было понемножку подвигаться к тому месту, где
стоял недостойный и загадочный приятель его; но в самое это время у
подъезда загремел давно ожидаемый экипаж его превосходительства. Федосеич
рванул дверь и, согнувшись в три дуги, пропустил его превосходительство
мимо себя. Все ожидавшие разом хлынули к выходу и оттеснили на мгновение
господина Голядкина-старшего от господина Голядкина-младшего. "Не уйдешь!"
- говорил наш герой, прорываясь сквозь толпу и не спуская глаз с кого
следовало. Наконец толпа раздалась. Герой наш почувствовал себя на свободе
и ринулся в погоню за своим неприятелем.
ГЛАВА XI
Дух занимался в груди господина Голядкина; словно на крыльях летел он
вслед за своим быстро удалявшимся неприятелем. Чувствовал он в себе
присутствие страшной энергии. Впрочем, несмотря на присутствие страшной
энергии, господин Голядкин мог смело надеяться, что в настоящую минуту даже
простой комар, если бы только он мог в такое время жить в Петербурге,
весьма бы удобно перешиб его крылом своим. Чувствовал он еще, что опал и
ослаб совершенно, что несет его какою-то совершенно особенною и постороннею
силою, что он вовсе не сам идет, что, напротив, его ноги подкашиваются и
служить отказываются. Впрочем, это все могло бы устроиться к лучшему. "К
лучшему - не к лучшему, - думал господин Голядкин, почти задыхаясь от
скорого бега, - но что дело проиграно, так в том теперь и сомнения
малейшего нет; что пропал я совсем, так уж это известно, определено, решено
и подписано". Несмотря на все это, герой наш словно из мертвых воскрес,
словно баталию выдержал, словно победу схватил, когда пришлось ему
уцепиться за шинель своего неприятеля, уже заносившего одну ногу на дрожки
куда-то только что сговоренного им ваньки. "Милостивый государь! милостивый
государь! - закричал он наконец настигнутому им неблагородному господину
Голядкину-младшему. - Милостивый государь, я надеюсь, что вы..."
- Нет, вы уж, пожалуйста, ничего не надейтесь, - уклончиво отвечал
бесчувственный неприятель господина Голядкина, стоя одною ногою на одной
ступеньке дрожек, а другою изо всех сил порываясь попасть на другую сторону
экипажа, тщетно махая ею по воздуху, стараясь сохранить экилибр и вместе с
тем стараясь всеми силами отцепить шинель свою от господина
Голядкина-старшего, за которую тот, с своей стороны, уцепился всеми данными
ему природою средствами.
- Яков Петрович! только десять минут...
- Извините, мне некогда-с.
- Согласитесь сами, Яков Петрович... пожалуйста, Яков Петрович... ради
бога, Яков Петрович... так и так - объясниться... на смелую ногу...
Секундочку, Яков Петрович!..
- Голубчик мой, некогда, - отвечал с неучтивою фамильярностью, но под
видом душевной доброты, ложно благородный неприятель господина Голядкина, -
в другое время, поверьте, от полноты души и от чистого сердца; но теперь -
вот, право ж, нельзя.
"Подлец!" - подумал герой наш.
- Яков Петрович! - закричал он тоскливо, - я вашим врагом никогда не
бывал. Злые же люди несправедливо меня описали... С своей стороны я
готов... Яков Петрович, угодно, мы с вами, Яков Петрович, вот тотчас
зайдем?.. И там от чистого сердца, как справедливо сказали вы тотчас, и
языком прямым, благородным... вот в эту кофейную: тогда все само собой
объяснится, - вот как, Яков Петрович! Тогда непременно все само собой
объяснится...
- В кофейную? хорошо-с. Я не прочь, зайдем в кофейную, с одним только
условием, радость моя, с единым условием, - что там все само собой
объяснится. Дескать, так и так, душка, - проговорил господин
Голядкин-младший, слезая с дрожек и бесстыдно потрепав героя нашего по
плечу, - дружище ты этакой; для тебя, Яков Петрович, я готов переулочком
(как справедливо в о'но время вы, Яков Петрович, заметить изволили). Ведь
вот плут, право, что захочет, то и делает с человеком! - продолжал ложный
друг господина Голядкина, с легкой улыбочкой вертясь и увиваясь около него.
Отдаленная от больших улиц кофейная, куда вошли оба господина
Голядкина, была в эту минуту совершенно пуста. Довольно толстая немка
появилась у прилавка, едва только заслышался звон колокольчика. Господин
Голядкин и недостойный неприятель его прошли во вторую комнату, где
одутловатый и остриженный под гребенку мальчишка возился с вязанкою щепок
около печки, силясь возобновить в ней погасавший огонь. По требованию
господина Голядкина-младшего подан был шоколад.
- А пресдобная бабенка, - проговорил господин Голядкин-младший,
плутовски мигнув господину Голядкину-старшему.
Герой наш покраснел и смолчал.
- А, да, позабыл, извините. Знаю ваш вкус. Мы, сударь, лакомы до
тоненьких немочек; мы, дескать, душа ты правдивая, Яков Петрович, лакомы с
тобою до тоненьких, хотя, впрочем, и не лишенных еще приятности немочек;
квартиры у них нанимаем, их нравственность соблазняем, за бир-суп, да
мильх-суп наше сердце им посвящаем да разные подписки даем, - вот что мы
делаем, Фоблаз ты такой, предатель ты этакой!
Все это проговорил господин Голядкин-младший, делая, таким образом,
совершенно бесполезный, хотя, впрочем, и злодейски хитрый намек на
известную особу женского пола, увиваясь около господина Голядкина, улыбаясь
ему под видом любезности, ложно показывая, таким образом, радушие к нему и
радость при встрече с ним. Замечая же, что господин Голядкин-старший вовсе
не так глуп и вовсе не до того лишен образованности и манер хорошего тона,
чтоб сразу поверить ему, неблагородный человек решился переменить свою
тактику и повести дела на открытую ногу. Тут же, проговорив свою гнусность,
фальшивый господин Голядкин заключил тем, что с возмущающим душу
бесстыдством и фамильярностью потрепал солидного господина Голядкина по
плечу и, не удовольствовавшись этим, пустился заигрывать с ним совершенно
неприличным в обществе хорошего тона образом, именно вознамерился повторить
свою прежнюю гнусность, то есть, несмотря на сопротивление и легкие крики
возмущенного господина Голядкина-старшего, ущипнуть его за щеку. При виде
такого разврата герой наш вскипел и смолчал... до времени, впрочем.
- Это речь врагов моих, - ответил он наконец, благоразумно сдерживая
себя, трепещущим голосом. В то же самое время герой наш с беспокойством
оглянулся на дверь. Дело в том, что господин Голядкин-младший был,
по-видимому, в превосходном расположении духа и в готовности пуститься на
разные шуточки, непозволительные в общественном месте и, вообще говоря, не
допускаемые законами света, и преимущественно в обществе высокого тона.
- А, ну, в таком случае, как хотите, - серьезно возразил господин
Голядкин-младший на мысль господина Голядкина-старшего, поставив свою
опустелую чашку, выпитую им с неприличною жадностью, на стол. - Ну-с, мне с
вами долго нечего, впрочем... Ну-с, каково-то вы теперь поживаете, Яков
Петрович?
- Одно только могу сказать я вам, Яков Петрович, - хладнокровно и с
достоинством отвечал наш герой, - врагом вашим я никогда не бывал.
- Гм... ну, а Петрушка? как бишь! Петрушка ведь, кажется? - ну, да!
Что, каков? хорошо? по-прежнему?
- И он тоже по-прежнему, Яков Петрович, - отвечал немного изумленный
господин Голядкин-старший. - Я не знаю, Яков Петрович... с моей стороны...
с благородной, с откровенной стороны, Яков Петрович, согласитесь сами, Яков
Петрович...
- Да-с. Но вы сами знаете, Яков Петрович, - отвечал тихим и
выразительным голосом господин Голядкин-младший, фальшиво изображая собою,
таким образом, грустного, полного раскаяния и сожаления достойного
человека, - сами вы знаете, время наше тяжелое... Я на вас пошлюсь, Яков
Петрович; человек вы умный и справедливо рассудите, - включил господин
Голядкин-младший, подло льстя господину Голядкину-старшему. - Жизнь не
игрушка, сами вы знаете, Яков Петрович, - многозначительно заключил
господин Голядкин-младший, прикидываясь, таким образом, умным и ученым
человеком, который может рассуждать о высоких предметах.
- С своей стороны, Яков Петрович, - с одушевлением отвечал наш герой,
- с своей стороны, презирая окольным путем и говоря смело и откровенно,
говоря языком прямым, благородным и поставив все дело на благородную доску,
скажу вам, могу открыто и благородно утверждать, Яков Петрович, что я чист
совершенно и что, сами вы знаете, Яков Петрович, обоюдное заблуждение, -
все может быть, - суд света, мнение раболепной толпы... Я говорю
откровенно, Яков Петрович, все может быть. Еще скажу, Яков Петрович, если
так судить, если с благородной и высокой точки зрения на дело смотреть, то
смело скажу, без ложного стыда скажу, Яков Петрович, мне даже приятно будет
открыть, что я заблуждался, мне даже приятно будет сознаться в том. Сами вы
знаете, вы человек умный, а сверх того, благородный. Без стыда, без ложного
стыда готов в этом сознаться... - с достоинством и благородством заключил
наш герой.
- Рок, судьба! Яков Петрович... но оставим все это, - со вздохом
проговорил господин Голядкин-младший. - Употребим лучше краткие минуты
нашей встречи на более полезный и приятный разговор, как следует между
двумя сослуживцами... Право, мне как-то не удавалось с вами двух слов
сказать во все это время... В этом я не виноват, Яков Петрович...
- И не я, - с жаром перебил наш герой, - и не я! Сердце мое говорит
мне, Яков Петрович, что не я виноват во всем этом. Будем обвинять судьбу во
всем этом, Яков Петрович, - прибавил господин Голядкин-старший совершенно
примирительным тоном. Голос его начинал мало-помалу слабеть и дрожать.
- Ну, что? как вообще ваше здоровье? - произнес заблудшийся сладким
голосом.
- Немного покашливаю, - отвечал еще слаще герой наш.
- Берегитесь. Теперь все такие поветрия, немудрено схватить жабу, и я,
признаюсь вам, начинаю уже кутаться во фланель.
- Действительно, Яков Петрович, немудрено схватить жабу-с... Яков
Петрович! - произнес после кроткого молчания герой наш. - Яков Петрович! я
вижу, что я заблуждался... Я с умилением вспоминаю о тех счастливых
минутах, которые удалось нам провести вместе под бедным, но, смею сказать,
радушным кровом моим...
- В письме вашем вы, впрочем, не то написали, - отчасти с укоризною
проговорил совершенно справедливый (впрочем, единственно только в этом
отношении совершенно справедливый) господин Голядкин-младший.
- Яков Петрович! я заблуждался... Ясно вижу теперь, что заблуждался и
в этом несчастном письме моем. Яков Петрович, мне совестно смотреть на вас,
Яков Петрович, вы не поверите... Дайте мне это письмо, чтоб разорвать его,
в ваших же глазах, Яков Петрович, или если уж этого никак невозможно, то
умоляю вас читать его наоборот, - совсем наоборот, то есть нарочно с
намерением дружеским, давая обратный смысл всем словам письма моего. Я
заблуждался. Простите меня, Яков Петрович, я совсем... я горестно
заблуждался, Яков Петрович.
- Вы говорите? - довольно рассеянно и равнодушно спросил вероломный
друг господина Голядкина-старшего.
- Я говорю, что я совсем заблуждался, Яков Петрович, и что с моей
стороны я совершенно без ложного стыда...
- А, ну, хорошо ! Это очень хорошо, что вы заблуждались, - грубо
отвечал господин Голядкин-младший.
- У меня, Яков Петрович, даже идея была, - прибавил благородным
образом откровенный герой наш, совершенно не замечая ужасного вероломства
своего ложного друга, - у меня даже идея была, что, дескать, вот, создались
два совершенно подобные...
- А! это ваша идея!..
Тут известный своею бесполезностью господин Голядкин-младший встал и
схватился за шляпу. Все еще не замечая обмана, встал и господин
Голядкин-старший, простодушно и благородно улыбаясь своему лжеприятелю,
стараясь в невинности своей, его приласкать, ободрить и завязать с ним,
