вдруг, - слушайте: вы напали на меня сегодня невзначай, на раздраженного и
больного... ну да нечего оправдываться! Туда я более не поеду и уверяю вас,
что не имею никаких там интересов, - заключил он решительно.
- Неужели, неужели? - не скрывая своего радостного волнения, вскричал
Павел Павлович. Вельчанинов с презрением посмотрел на него и опять пошел
расхаживать по комнате.
- Вы, кажется, во что бы то ни стало решились быть счастливым? - не
утерпел он наконец не заметить.
- Да-с, - тихо и наивно подтвердил Павел Павлович.
"Что мне в том, - думал Вельчанинов, - что он шут и зол только по
глупости? Я его все-таки не могу не ненавидеть, - хотя бы он и не стоил
того!"
- Я "вечный муж-с"! - проговорил Павел Павлович с приниженно-покорною
усмешкой над самим собой. - Я это словечко давно уже знал от вас, Алексей
Иванович, еще когда вы жили с нами там-с. Я много ваших слов тогда
запомнил, в тот год. В прошлый раз, когда вы сказали здесь "вечный муж", я
и сообразил-с.
Мавра вошла с бутылкой шампанского и с двумя стаканами.
- Простите, Алексей Иванович, вы знаете, что без этого я не могу-с. Не
сочтите за дерзость; посмотрите как на постороннего и вас не стоящего-с...
- Да... - с отвращением позволил Вельчанинов, - но уверяю вас, что я
чувствую себя нездоровым...
- Скоро, скоро, сейчас, в одну минуту! - захлопотал Павел Павлович. -
Всего один только стаканчик, потому что горло...
Он с жадностию и залпом выпил стакан и сел, - чуть не с нежностью
посматривая на Вельчанинова. Мавра ушла.
- Экая мерзость! - шептал Вельчанинов.
- Это только подружки-с, - бодро проговорил вдруг Павел Павлович,
совершенно оживившись.
- Как! Что? Ах да, вы все про то...
- Только подружки-с! И притом так еще молодо; из грациозности
куражимся, вот-с! Даже прелестно. А там - там вы знаете: рабом ее стану;
увидит почет, общество... совершенно перевоспитается-с.
"Однако ж ему надо браслет отдать!" - нахмурился Вельчанинов, ощупывая
футляр в кармане своего пальто.
- Вы вот говорите-с, что вот я решился быть счастливым? Мне надо
жениться, Алексей Иванович, - конфиденциально и почти трогательно продолжал
Павел Павлович, - иначе что же из меня выйдет? Сами видите-с! - указал он
на бутылку. - А это лишь одна сотая качеств-с. Я совсем не могу без
женитьбы-с и - без новой веры-с; уверую и воскресну-с.
- Да мне-то для чего вы это сообщаете? - чуть не фыркнул со смеха
Вельчанинов. Дико, впрочем, все это казалось ему.
- Да скажите же мне наконец, - вскричал он, - для чего вы меня туда
таскали? Я-то на что вам там надобился?
- Чтобы испытать-с... - как-то вдруг смутился Павел Павлович.
- Что испытать?
- Эффект-с... Я, вот видите ли, Алексей Иванович, всего только неделю
как... там ищу-с (он конфузился все более и более). Вчера встретил вас и
подумал: "Я ведь никогда еще ее не видал в постороннем, так сказать,
обществе-с, то есть мужском-с, кроме моего-с..." Глупая мысль-с, сам теперь
чувствую; излишняя-с. Слишком уж захотелось-с, от скверного моего
характера-с... - Он вдруг поднял голову и покраснел.
"Неужели он всю правду говорит?" - дивился Вельчанинов до столбняка.
- Ну и что ж? - спросил он.
Павел Павлович сладко и как-то хитро улыбнулся.
- Одно лишь прелестное детство-с! Все подружки-с! Простите меня только
за мое глупое поведение сегодня перед вами, Алексей Иванович; никогда не
буду-с; да и более никогда этого не будет.
- Да и меня там не будет, - усмехнулся Вельчанинов.
- Я отчасти на этот счет и говорю-с.
Вельчанинов немножко покоробился.
- Однако ж ведь не один я на свете, - раздражительно заметил он.
Павел Павлович опять покраснел.
- Мне это грустно слышать, Алексей Иванович, и я так, поверьте, уважаю
Надежду Федосеевну...
- Извините, извините, я ничего не хотел, - мне вот только странно
немного, что вы так преувеличенно оценили мои средства... - и... так
искренно на меня понадеялись...
- Именно потому и понадеялся-с, что это было после всего-с... что уже
было-с.
- Стало быть, вы и теперь считаете меня, коли так, за благороднейшего
человека? - остановился вдруг Вельчанинов. Он бы сам в другую минуту
ужаснулся наивности своего внезапного вопроса.
- Всегда и считал-с, - опустил глаза Павел Павлович.
- Ну да, разумеется... я не про то, то есть не в том смысле, - я хотел
только сказать, что, несмотря ни на какие... предубеждения...
- Да-с, несмотря и на предубеждения-с.
- А когда в Петербург ехали? - не мог уже сдержаться Вельчанинов, сам
чувствуя всю чудовищность своего любопытства.
- И когда в Петербург ехал, за наиблагороднейшего человека считал
вас-с. Я всегда уважал вас, Алексей Иванович, - Павел Павлович поднял глаза
и ясно, уже нисколько не конфузясь, глядел на своего противника.
Вельчанинов вдруг струсил: ему решительно не хотелось, чтобы что-нибудь
случилось или чтобы что-нибудь перешло за черту, тем более что сам вызвал.
- Я вас любил, Алексей Иванович, - произнес Павел Павлович, как бы
вдруг решившись, - и весь тот год в Т. любил-с. Вы не заметили-с, -
продолжал он немного вздрагивавшим голосом, к решительному ужасу
Вельчанинова, - я стоял слишком мелко в сравнении с вами-с, чтобы дать вам
заметить. Да и не нужно, может быть, было-с. И во все эти девять лет я об
вас запомнил-с, потому что я такого года не знал в моей жизни, как тот.
(Глаза Павла Павловича как-то особенно заблистали.) Я многие ваши слова и
изречения запомнил-с, ваши мысли-с. Я об вас как об пылком к доброму
чувству и образованном человеке всегда вспоминал-с, высокообразованном-с и
с мыслями-с. "Великие мысли происходят не столько от великого ума, сколько
от великого чувства-с" - вы сами это сказали, может, забыли, а я
запомнил-с. Я на вас всегда как на человека с великим чувством, стало быть,
и рассчитывал-с... а стало быть, и верил-с - несмотря ни на что-с... -
Подбородок его вдруг затрясся. Вельчанинов был в совершенном испуге; этот
неожиданный тон надо было прекратить во что бы ни стало.
- Довольно, пожалуйста, Павел Павлович, - пробормотал он, краснея и в
раздраженном нетерпении, - и зачем, зачем, - вскричал он вдруг, - зачем
привязываетесь вы к больному, раздраженному человеку, чуть не в бреду
человеку, и тащите его в эту тьму... тогда как - все призрак, и мираж, и
ложь, и стыд, и неестественность, и - не в меру, - а это главное, это всего
стыднее, что не в меру! И все вздор: оба мы порочные, подпольные, гадкие
люди... И хотите, хотите, я сейчас докажу вам, что вы меня не только не
любите, а ненавидите, изо всех сил, и что вы лжете, сами не зная того: вы
взяли меня и повезли туда вовсе не для смешной этой цели, чтобы невесту
испытать (придет же в голову!), - а просто увидели меня вчера и озлились и
повезли меня, чтобы мне показать и сказать: "Видишь какая! Моя будет; ну-ка
попробуй тут теперь!" Вы вызов мне сделали! Вы, может быть, сами не знали,
а это было так, потому что вы все это чувствовали... А без ненависти такого
вызова сделать нельзя; стало быть, вы меня ненавидели! - Он бегал по
комнате, выкрикивая это, и всего более мучило и обижало его унизительное
сознание, что он сам до такой степени снисходит до Павла Павловича.
- Я помириться с вами желал, Алексей Иванович! - вдруг решительно
произнес тот скорым шепотом, и подбородок его снова запрыгал. Неистовая
ярость овладела Вельчаниновым, как будто никогда и никто еще не наносил ему
подобной обиды!
- Говорю же вам еще раз, - завопил он, - что вы на больного и
раздраженного человека... повисли, чтобы вырвать у него какое-нибудь
несбыточное слово, в бреду! Мы... да мы люди разных миров, поймите же это,
и... и... между нами одна могила легла! - неистово прошептал он - и вдруг
опомнился...
- А почем вы знаете, - исказилось вдруг и побледнело лицо Павла
Павловича, - почем вы знаете, что значит эта могилка здесь... у меня-с! -
вскричал он, подступая к Вельчанинову и с смешным, но ужасным жестом ударяя
себя кулаком в сердце. - Я знаю эту здешнюю могилку-с, и мы оба по краям
этой могилы стоим, только на моем краю больше, чем на вашем, больше-с... -
шептал он как в бреду, все продолжая себя бить в сердце, - больше-с,
больше-с - больше-с... - Вдруг необыкновенный удар в дверной колокольчик
заставил очнуться обоих. Позвонили так сильно, что, казалось, кто-то дал
себе слово сорвать с первого удара звонок.
- Ко мне так не звонят, - в замешательстве проговорил Вельчанинов.
- Да ведь и не ко мне же-с, - робко прошептал Павел Павлович, тоже
очнувшийся и мигом обратившийся в прежнего Павла Павловича. Вельчанинов
нахмурился и пошел отворить дверь.
- Господин Вельчанинов, если не ошибаюсь? - послышался молодой,
звонкий и необыкновенно самоуверенный голос из передней.
- Чего вам?
- Я имею точное сведение, - продолжал звонкий голос, - что некто
Трусоцкий находится в настоящую минуту у вас. Я должен непременно его
сейчас видеть. - Вельчанинову, конечно, было бы приятно - сейчас же
вывихнуть хорошим пинком этого самоуверенного господина на лестницу. Но он
подумал, посторонился и пропустил его.
- Вот господин Трусоцкий, войдите...
XIV
САШЕНЬКА И НАДЕНЬКА
В комнату вошел очень молодой человек, лет девятнадцати, даже, может
быть, и несколько менее, - так уж моложаво казалось его красивое,
самоуверенно вздернутое лицо. Он был недурно одет, по крайней мере все на
нем хорошо сидело; ростом повыше среднего; черные, густые, разбитые космами
волосы и большие, смелые, темные глаза - особенно выдавались в его
физиономии. Только нос был немного широк и вздернут кверху; не будь этого,
был бы совсем красавчик. Вошел он важно.
- Я, кажется, имею - случай - говорить с господином Трусоцким, -
произнес он размеренно и с особенным удовольствием отмечая слово "случай",
то есть тем давая знать, что никакой чести и никакого удовольствия в
разговоре с господином Трусоцким для него быть не может.
Вельчанинов начинал понимать; кажется, и Павлу Павловичу что-то уже
мерещилось. В лице его выразилось беспокойство; он, впрочем, себя
поддержал.
- Не имея чести вас знать, - осанисто отвечал он, - полагаю, что не
могу иметь с вами и никакого дела-с.
- Вы сперва выслушаете, а потом уже скажете ваше мнение, -
самоуверенно и назидательно произнес молодой человек и, вынув черепаховый
лорнет, висевший у него на шнурке, стал разглядывать в него бутылку
шампанского, стоявшую на столе. Спокойно кончив осмотр бутылки, он сложил
лорнет и, обращаясь снова к Павлу Павловичу, произнес:
- Александр Лобов.
- А что такое это Александр Лобов-с?
- Это я. Не слыхали?
- Нет-с.
- Впрочем, где же вам знать. Я с важным делом, собственно до вас
касающимся; позвольте, однако ж, сесть, я устал...
- Садитесь, - пригласил Вельчанинов, - но молодой человек успел
усесться еще и до приглашения. Несмотря на возраставшую боль в груди,
Вельчанинов интересовался этим маленьким нахалом. В хорошеньком, детском и
румяном его личике померещилось ему какое-то отдаленное сходство с Надей.
- Садитесь и вы, - предложил юноша Павлу Павловичу, указывая ему
небрежным кивком головы место напротив.
- Ничего-с, постою.
- Устанете. Вы, господин Вельчанинов, можете, пожалуй, не уходить.
- Мне и некуда уходить, я у себя.
- Как хотите. Я, признаюсь, даже желаю, чтобы вы присутствовали при
моем объяснении с этим господином. Надежда Федосеевна довольно лестно вас
мне отрекомендовала.
- Ба! Когда это она успела?
- Да сейчас после вас же, я ведь тоже оттуда. Вот что, господин
Трусоцкий, - повернулся он к стоявшему Павлу Павловичу, - мы, то есть я и
Надежда Федосеевна, - цедил он сквозь зубы, небрежно разваливаясь в
