пятнадцать лет!
- Пятнадцать-с теперь; но через девять месяцев ей будет шестнадцать,
шестнадцать лет и три месяца, так почему же-с? А так как теперь все это
неприлично-с, то гласного покамест и нет ничего, а только с родителями...
Поверьте, что все хорошо-с!
- Стало быть, еще не решено?
- Нет, решено, все решено-с. Поверьте, что все хорошо-с.
- А она знает?
- То есть это только вид такой, для приличия, что будто и не говорят;
а ведь как же не знать-с? - приятно прищурился Павел Павлович. - Что же,
осчастливите, Алексей Иванович? - ужасно робко закончил он.
- Да зачем мне-то туда? Впрочем, - прибавил он торопливо, - так как я
во всяком случае не поеду, то и не выставляйте мне никаких причин.
- Алексей Иванович...
- Да неужели же я с вами рядом сяду и поеду, подумайте!
Отвратительное и неприязненное ощущение возвратилось опять к нему
после минутного развлечения болтовней Павла Павловича о невесте. Еще бы,
кажется, минута, и он прогнал бы его вовсе. Он злился даже на себя за
что-то.
- Сядьте, Алексей Иванович, сядьте рядом и не раскаетесь! -
проникнутым голосом умолял Павел Павлович. - Нет-нет-нет! - замахал он
руками, поймав нетерпеливый и решительный жест Вельчанинова. - Алексей
Иванович, Алексей Иванович, подождите предрешать-с! Я вижу, что вы, может
быть, превратно меня поняли: ведь я слишком хорошо понимаю, что ни вы мне,
ни я вам - мы не товарищи-с; я ведь не до того уж нелеп-с, чтобы уж этого
не понять-с. И что теперешняя услуга, о которой прошу, ни к чему в
дальнейшем вам не вменяется. Да и сам я послезавтра уеду совсем-с,
совершенно-с; значит, как бы и не было ничего. Пусть этот день будет один
только случай-с. Я к вам шел и надежду основал на благородстве особенных
чувств вашего сердца, Алексей Иванович, - именно на тех самых чувствах,
которые в последнее время могли быть в вашем сердце возбуждены-с... Ясно
ведь, кажется, я говорю или еще нет-с?
Волнение Павла Павловича возросло до чрезвычайности. Вельчанинов
странно глядел на него.
- Вы просите о какой-то услуге с моей стороны, - спросил он
задумываясь, - и ужасно настаиваете, - это мне подозрительно; я хочу больше
знать.
- Вся услуга лишь в том, что вы со мной поедете. А потом, когда
приедем обратно, я все разверну перед вами как на исповеди. Алексей
Иванович, доверьтесь!
Но Вельчанинов все еще отказывался, и тем упорнее, что ощущал в себе
одну какую-то тяжелую, злобную мысль. Эта злая мысль уже давно зашевелилась
в нем, с самого начала, как только Павел Павлович возвестил о невесте:
простое ли это было любопытство, или какое-то совершенно еще неясное
влечение, но его тянуло - согласиться. И чем больше тянуло, тем более он
оборонялся. Он сидел, облокотясь на руку, и раздумывал. Павел Павлович юлил
около него и упрашивал.
- Хорошо, поеду, - согласился он вдруг беспокойно и почти тревожно,
вставая с места. Павел Павлович обрадовался чрезмерно.
- Нет уж вы, Алексей Иванович, теперь приоденьтесь, - юлил он радостно
вокруг одевавшегося Вельчанинова, - получше, по-вашему оденьтесь.
"И чего он сам туда лезет, странный человек?" - думал про себя
Вельчанинов.
- А ведь я не одной этой услуги от вас, Алексей Иванович, ожидаю-с. Уж
коли дали согласие, так уж будьте и руководителем-с.
- Например?
- Например, большой вопрос-с: креп-с? Что приличнее: снять или с
крепом остаться?
- Как хотите.
- Нет, я вашего решения желаю-с, как бы вы поступили сами, то есть
если бы имели креп-с? Моя собственная мысль была, что если сохранить, так
это на постоянство чувств-с укажет-с, а стало быть, лестно отрекомендует.
- Разумеется, снимите.
- Неужто уж и разумеется? - Павел Павлович задумался. - Нет, уж я бы
лучше сохранил-с...
- Как хотите. "Однако он мне не доверяет, это хорошо", - подумал
Вельчанинов.
Они вышли; Павел Павлович с довольством приглядывался к
принарядившемуся Вельчанинову; даже как будто больше почтения и важности
проявилось в его лице. Вельчанинов дивился на него и еще больше на себя
самого. У ворот стояла поджидавшая их превосходная коляска.
- А у вас уже и коляска была готова? Стало быть, вы были уверены, что
я поеду?
- Коляску я взял для себя-с, но почти уверен был, что вы согласитесь
поехать, - ответил Павел Павлович с видом совершенно счастливого человека.
- Эй, Павел Павлович, - как-то раздражительно засмеялся Вельчанинов,
когда уже уселись и тронулись, - не слишком ли вы во мне уверены?
- Но ведь не вам же, Алексей Иванович, не вам же сказать мне за это,
что я дурак? - твердо и проникнутым голосом ответил Павел Павлович.
"А Лиза?" - подумал Вельчанинов и тотчас же бросил об этом думать, как
бы испугавшись какого-то кощунства. И вдруг ему показалось, что он сам так
мелок, так ничтожен в эту минуту; показалось, что мысль, его соблазнявшая,
- такая маленькая, такая скверненькая мысль... и во что бы то ни стало
захотелось ему опять все бросить и хоть сейчас выйти из коляски, даже если
б надо было для этого прибить Павла Павловича. Но тот заговорил, и соблазн
опять охватил его сердце.
- Алексей Иванович, знаете вы толк в драгоценных вещах-с?
- В каких драгоценных вещах?
- В бриллиантовых-с.
- Знаю.
- Я бы хотел подарочек свезти. Руководите: надо или нет?
- По-моему - не надо.
- А я так бы очень хотел-с, - заворочался Павел Павлович, - только вот
что же бы купить-с? Весь ли прибор, то есть брошь, серьги, браслет, или
одну только вещицу?
- Вы сколько хотите заплатить?
- Да уж рублей четыреста или пятьсот-с.
- Ух!
- Много, что ли? - встрепенулся Павел Павлович.
- Купите один браслет, во сто рублей.
Павел Павлович даже огорчился. Ему ужасно как хотелось заплатить
дороже и купить "весь" прибор. Он настаивал. Заехали в магазин. Кончилось
тем, однако же, что купили только один браслет и не тот, который хотелось
Павлу Павловичу, а тот, на который указал Вельчанинов. Павлу Павловичу
хотелось взять оба. Когда купец, запросивший сто семьдесят пять рублей за
браслет, спустил за сто пятьдесят, - то ему стало даже досадно; он с
приятностию заплатил бы и двести, если бы с него запросили, так уж хотелось
ему заплатить подороже.
- Это ничего, что я так подарками спешу, - изливался он в упоении,
когда опять поехали, - там ведь не высший свет, там просто-с. Невинность
любит подарочки, - хитро и весело улыбнулся он. - Вы вот усмехнулись
давеча, Алексей Иванович, на то, что пятнадцать лет; а ведь мне это-то и в
голову стукнуло, - именно, что вот в гимназию еще ходит, с мешочком на
руке, в котором тетрадки и перушки, хе-хе! Мешочек-то и пленил мои мысли!
Я, собственно, для невинности, Алексей Иванович. Дело для меня не столько в
красоте лица, сколько в этом-с. Хихикают там с подружкой в уголку, и как
смеются, и боже мой! А чему-с: весь-то смех из того, что кошечка с комода
на постельку соскочила и клубочком свернулась... Так тут ведь свежим
яблочком пахнет-с! Аль снять уж креп?
- Как хотите.
- Сниму! - Он снял шляпу, сорвал креп и выбросил на дорогу.
Вельчанинов видел, что лицо его засияло самой ясной надеждой, когда он
надел опять шляпу на свою лысую голову.
"Да неужто он и в самом деле такой? - подумал он в настоящей уже
злобе, - неужто тут нет никакой штуки в том, что он меня пригласил? Неужто
и в самом деле на благородство мое рассчитывает? - продолжал он, почти
обидевшись последним предположением. - Что это, шут, дурак или "вечный
муж"? Да невозможно же, наконец!.."
XII
У ЗАХЛЕБИНИНЫХ
Захлебинины были действительно "очень порядочное семейство", как
выразился давеча Вельчанинов, а сам Захлебинин был весьма солидный чиновник
и на виду. Правда была и все то, что говорил Павел Павлович насчет их
доходов: "Живут, кажется, хорошо, а умри человек, и ничего не останется".
Старик Захлебинин прекрасно и дружески встретил Вельчанинова и из
прежнего "врага" совершенно обратился в приятеля.
- Поздравляю, так-то лучше, - заговорил он с первого слова, с приятным
и осанистым видом, - я сам на мировой настаивал, а Петр Карлович (адвокат
Вельчанинова) золотой на этот счет человек. Что ж? Тысяч шестьдесят
получите и без хлопот, без проволочек, без ссор! А на три года могло
затянуться дело!
Вельчанинов тотчас был представлен и m-me Захлебининой, весьма
расплывшейся пожилой даме, с простоватым и усталым лицом. Стали выплывать и
девицы, одна за другой или парами. Но что-то очень уж много явилось девиц;
мало-помалу собралось их до десяти или до двенадцати, - Вельчанинов и
сосчитать не мог; одни входили, другие выходили. Но в числе их было много
дачных соседок-подружек. Дача Захлебининых - большой деревянный дом, в
неизвестном, но причудливом вкусе, с разновременными пристройками -
пользовалась большим садом; но в этот сад выходили еще три или четыре
другие дачи с разных сторон, так что большой сад был общий, что,
естественно, и способствовало сближению девиц с дачными соседками.
Вельчанинов с первых же слов разговора заметил, что его уже здесь ожидали и
что приезд его в качестве Павла Павловичева друга, желающего познакомиться,
был чуть ли не торжественно возвещен. Зоркий и опытный в этих делах его
взгляд скоро отличил тут даже нечто особенное: по слишком любезному приему
родителей, по некоторому особенному виду девиц и их наряду (хотя, впрочем,
день был праздничный) у него замелькало подозрение, что Павел Павлович
схитрил и очень могло быть, что внушил здесь, не говоря, разумеется, прямых
слов, нечто вроде предположения об нем как о скучающем холостяке, "хорошего
общества", с состоянием и который, очень и очень может быть, наконец, вдруг
решится "положить предел" и устроиться, - "тем более что и наследство
получил". Кажется, старшая m-lle Захлебинина, Катерина Федосеевна, именно
та, которой было двадцать четыре года и о которой Павел Павлович выразился
как о прелестной особе, была несколько настроена на этот тон. Она особенно
выдавалась перед сестрами своим костюмом и какою-то оригинальною уборкою
своих пышных волос. Сестры же и все другие девицы глядели так, как будто и
им уже было твердо известно, что Вельчанинов знакомится "для Кати" и
приехал ее "посмотреть". Их взгляды и некоторые даже словечки,
промелькнувшие невзначай в продолжение дня, подтвердили ему потом эту
догадку. Катерина Федосеевна была высокая, полная до роскоши блондинка, с
чрезвычайно милым лицом, характера, очевидно, тихого и непредприимчивого,
даже сонливого. "Странно, что такая засиделась, - невольно подумал
Вельчанинов, с удовольствием к ней приглядываясь, - пусть без приданого и
скоро совсем расплывется, но покамест на это столько любителей..." Все
остальные сестры были тоже не совсем дурны собой, а между подружками
мелькало несколько забавных и даже хорошеньких личик. Это стало его
забавлять; а впрочем, он и вошел с особенными мыслями.
Надежда Федосеевна, шестая, гимназистка и предполагаемая невеста Павла
Павловича, заставила себя подождать. Вельчанинов ждал ее с нетерпением,
чему сам дивился, и усмехался про себя. Наконец она показалась, и не без
эффекта, в сопровождении одной бойкой и вострой подружки, Марьи Никитишны,
брюнетки с смешным лицом и которой, как оказалось сейчас же, чрезвычайно
боялся Павел Павлович. Эта Марья Никитишна, девушка лет уже двадцати трех,
зубоскалка и даже умница, была гувернанткой маленьких детей в одном
соседнем и знакомом семействе и давно уже считалась как родная у
Захлебининых, а девицами ценилась ужасно. Видно было, что она особенно
необходима теперь и Наде. С первого взгляда разглядел Вельчанинов, что
девицы были все против Павла Павловича, даже и подружки, а во вторую минуту
после выхода Нади он решил, что и она его ненавидит. Заметил тоже, что
