одного из самых популярных на Земле и в освоенной части Вселенной еженедельника
"Звезды зовут" и возвращался из своей первой самостоятельной командировки на
линию "фронтира", то есть цепочки передовых баз и станций на планетах и
астероидах, с которых имелось более-менее регулярное сообщение.
Вначале я добрался до системы двенадцати сравнительно уже освоенных планет
Ригеля, а оттуда можно было вылететь домой на грузопассажирском экспрессе,
только его отправления нужно было ждать больше двух недель. Меня это не
устраивало. Материал для двух очерков я собрал, на мой взгляд, приличный,
хотелось как можно скорее сдать его в печать, а кроме того, мне по молодости
лет, представлялось, что жизнь и психологию тружеников Дальнего Космоса нельзя
убедительно отразить, не испытав самому всех ее прелестей и тягот. Почему и
сумел устроиться в качестве единственного пассажира на разведчике галактического
класса "Кондотьер", который шеф-пилот Маркин в одиночку перегонял в марсианские
доки на ремонт и модернизацию.
Этот достаточно спокойный и сложный рейс с тремя ускорениями и
хронокорректировками сулил возможность не только ощутить себя космопроходцем
давних времен, но вдобавок спокойно и творчески поработать - воспользовавшись
случаем вытянуть из известного звездоплавателя что-нибудь интересное и достойное
публикации, и просто наконец на собственной прочувствовать, что это такое- не
пассажирский комфортабельный перелет, а сопряженный с лишениями и риском поиск в
неосвоенном пространстве.
Вначале все так примерно и выходило. Я писал, наслаждаясь тишиной и покоем в
тесной, но отдельной каютке штурмана, со всей доступной мне тогда деликатностью
выведывал у Маркина детали его работы и личной жизни, что, собственно, было одно
и тоже, а вдобавок пытался овладеть хотя бы началами.
Но тут дело уперлось в интеллектуальный барьер. А ведь должен был уже
представлять, что существует довольно обширная область человеческих знаний,
постичь которые мне не дано в принципе. Подвела самонадеянность. Кое-что, в
популярном изложении, о принципах космических перелетов с помощью я знал со
студенческих времен и был уверен, что при должном усердии пойму т специальные
труды, и практически наставления для судоводителей
Феномен хронокосмогации относился к тем не слишком редким в человеческой
истории случаям, когда открытия, революционно меняющие само направление и суть
цивилизации, возникают как бы на пустом месте, с нуля, никак вроде бы не вытекая
из предыдущего развития науки и техники.
Законы экспоненциального развития к ним неприменимы. Никакой Жюль Верн или
Гайнц Таусенд не предвидели и не предсказывали изобретения компьютера,
аккумулятора на сверх проводниках, лазера или авиапушки со скорострельностью
шесть тысяч выстрелов в секунду. То же и здесь. Двигатель изобрели практически
одномоментно, а через пять лет первые оснащенные им корабли (вначале
обыкновенные твердотопливные планелеты, только с десятикратно усиленной
обшивкой. Поскольку вес теперь не имел значения) уже достигли звезд, удаленных
от Земли на пятьдесят-семьдесят светолет. И параллельно уже строились крейсера и
транспорты, специально предназначенные для достижения границ Галактики, ибо с
бесчисленных новооткрытых планет было что возить на Землю.
Но все, что я сумел понять из имевшихся в памяти корабельного компьютера
справочников и монографий, так только несколько формул вроде преобразования
Лоренца, а так же попадавшихся примерно через две страницы на третью русских
слов и выражений: "итак", "из чего с очевидностью следует", "нельзя не признать,
что" и "можно утверждать..." Остальные сотни страниц занимали цифры и символы,
сконструированные из всех известных на Земле алфавитов.
Проникшись сочувствием к моему упорству и бессильному отчаянию, пилот
попытался как-то мне помочь, но популяризатор из него был никакой, и в памяти
остались только пригодные для осмысленного кивания головой в компании
специалистов сведения о том, что при включении хроноквантового двигателя в
открытом космосе пространство и время как бы меняются местами - пространство
приобретает свойства времени и наоборот. Так называемый световой барьер
вследствие этого понятным образом исчезает, тела приобретают волновую природу,
получают возможность проникать через материальные и энергетические барьеры. Как
радиоволны сквозь стены. Полетное время становится равно нулю и даже вроде бы
начинает течь вспять в каких-то теоретически определяемых случаях. Но только
именно в пределах конкретного "полета". При специальном подборе компонентов
массы корабля, разгонной и путевой скорости, индикаторной мощности двигателя и
т.д. можно получать массу вариантов соотношения "пространство - время". То есть
перемещаться на бесконечное расстояние за ноль времени (и наоборот тоже?), на
ограниченное расстояние за заранее заданное время и много всяких других,
недоступных мыслящему индивидууму деталей и тонкостей. Поэтому, кстати, перелет
транспорта с грузом в миллион тон на сотню парсеков длится меньше и стоит
дешевле, чем трехместного разведчика - на пятьдесят.
- А лучше всего не забивай голову парень, - сказал мне Валентин Петрович, -
умеешь писать, ну и пиши себе. Я вот не умею.
С малокомфортным чувством собственной неполноценности, но и облегчения тоже я
принял его совет к сведению и руководству. А трех недель полета в качестве
волновой частицы хватило для того, чтобы понять, что романтика хороша только в
тщательно отмеренных дозах. Мне сало невыносимо скучно. Лишенный подобной эмоции
капитан, измученный моими глупо-настырными вопросами, под любыми предлогами
скрывался от меня в ходовой рубке, куда таким, как я, вход был строго-настрого
запрещен всеми существующими Уставами, Наставлениями и даже Временными
инструкциями.
В конце концов я откровенным образом затосковал, причем депрессию углубляло
отчетливое ощущение, что дальше будет хуже - времени до финиша оставалось
гораздо больше, чем пока прошло со старта. И еще один интересный феномен я
заметил - вечером, почитав на сон грядущий и выпив кофе, я засыпал более-менее
удовлетворенный - слава Богу, еще один день прошел, а утром просыпался в тоске -
господи, опять начинается бесконечный день.
Потом и бессонница появилась. Часами валяясь на жесткой койке, я с грустью
вспоминал свое пребывание в базовом лагере десантников, на 22-й планете системы
Серых Звезд, где меня принимали так, как положено принимать гостя с земли, всего
месяц назад ходившего по московским бульварам и лично знакомого с Джоном
Рокстоном и даже с Мариной Малаховой. Я еще тогда для себя отметил, что
человечество, практически случайно прорвавшись к звездам, вполне сохранило
эмоции и психологические привычки предыдущей эпохи, и космопроходцы, особенно
выпив по паре рюмок, и космопроходцы, особенно выпив по паре рюмок, ощущали себя
совершенно адекватно и конквистадорам XIX века, и русскими казаками, покоряющими
Сибирь XVII, и просто туристами XX века.
Не только доверчивые девушки-ксенобиологи, но и битые парни из Седьмого отряда
неизвестно к чему готовых космодесантников слушали меня, раскрыв рты, а на
прощание подарили панцирь рубиновой устрицы и первую модель лазерного штурмового
карабина, с которыми сюда высаживались "первопроходники", отчаянные парни, не
знавшие, что их ждет в чужих мирах.
Допускаю, что тогдашний мой организм не выдержал бы угнетающего воздействия
"черной меланхолии", которая поначалу поражала процентов тридцать людей,
опрометчиво выходивших не в привычный косом, а в какую-то вневременную
субстанцию, если бы внезапно и резко все не изменилось.
В тишине моей каюты погудел сигнал вызова, и голос Маркина из динамика
спросил:
- Ты сейчас не слишком занят? Тогда зайти в рубку, есть новости.
И я вошел в святая святых, куда меня не пускали, очевидно, из принципа и где
не было ничего особенно интересного. Два глубоких кресла, дугообразный пульт с
десятком джойстиков и тремя изогнутыми экранами. Один - вне- и
запространственного обзора, остальные - обычные выводы
информационно-диагностических систем.
Стоило ли секретить от меня тесное, ничем не замечательное помещение? Разве
что в рассуждении моей потенциальной склонности к космическому пиратству.
Капитан обернулся и непривычно доверительно сказал:
- Интересно получается. Курс проложен гладко, я даже протекцию Южного Креста в
трех парсеках обхожу, чтобы с наложением полей не морочиться, да и движки у нас,
сам знаешь, при последнем издыхании. А тут на стыке подпространств прямо по
курсу системка совершенно неуместная просматривается... Полюбуйся.
- Вам виднее... - деликатно ответил я, мельком взглянув на экран, где
струились контуры взаимопроникающих многомерных торов и гиперсфер. Правда,
цветовая гамма была изумительно красивая. - Насколько я понимаю, два варианта
возможны. Или мы от курса сильно отклонились или новую систему открыли, в
известных координатах не зафиксированную. Второе, по-моему, лучше...
- Умный, ты Игорь, не зря я тебя учил. Тебе б каравеллой "Санта Мария"
командовать, - непонятно к чему заметил капитан, сунул в рот реликтовую трубку,
которую при мне никогда не закуривал, но постоянно носил в нагрудном кармане, и
начал набирать команды на терминале бортового компьютера.
... Вторая, она же и последняя планета безымянного желтого карлика поразила не
только мен, но и много чего повидавшего на своем веку Маркина. Человека, который
действительно успел прожить, условно говоря, эпоху от сорокатонных колумбовских
каравелл до турбоэлектроходов в двести пятьдесят тысяч регистровых тонн, не
сходя с мостика.
Или, соответственно, от перкалевых бипланов, до реактивных истребителей. А в
нашем случае - от кое-как долетевших до Марса ракет на ЖРД до супергалактических
звездолетов. В истории такие переломные эпохи встречаются не слишком часто, но
все же... И имена людей, сумевших себя проявить на этих переломах, человечество
ранит свято.
Когда наш "Кондотьер" вышел геостационарную орбиту и включились системы
универсального обзора, Валентин Петрович привстал в кресле и произнес нечто
настолько энергично-архаическое, что я даже удивился. И показал мне рукой на
цветную объемную картинку...
Внизу переливался и вспыхивал солнечными бликами ультрамариновый океан.
Увенчанные белыми гребнями валы разбивались о круто падающие в воду скалы.
Вправо, насколько доставал взгляд, тянулись покрытые непроходимыми лесами
хребты. А левее и прямо по курсу до горизонта раскинулась перспектива пляжей
всех оттенков золотого и оранжевого цветов. Такой роскошной панорамы не увидишь
и на Земле, не говоря о прочих, до сего момента открытых планетах.
- Однако... - недоверчиво протянул Маркин, и я отчетливо понял, что имя в
истории на отныне надежно обеспеченно. Открывателей ТАКИХ миров не забывают.
Все стандартные процедуры дистанционного исследования однозначно подтвердили
абсолютную землеподобность и полную безвредность атмо-, био-, гидро- и литосферы
сказочной планеты.
Пока капитан завершал предусмотренный инструкциями предпосадочный облет, я
мучительно пытался уйти от назойливо лезущих в голову слащавых и заведомых
банальностей, подбирая имя для свежеобретенного рая. И снимал, снимал пейзажи
планеты на все свободные бортовые видеокамеры.
Осела взметенная посадочным выхлопом корабля коралловая пыль, последний раз
пробежали по дисплеям колонки цифр, окончательно зафиксировав не просто
безопасный, но совершенно курортный уровень всех мыслимых характеристик внешней
среды, автоматика открыла выходной шлюз, и вскоре площадка лифта мягко коснулась
грунта.
Мода на приличествующие случаю афоризмы и крылатые фразы давно прошла, и на
почву планеты мы ступили молча.
Да и какие слова могли передать настроение людей, годами, как Маркин, или
месяцы, как я, не видевших синего неба, не вдыхавших пахнущий магнолиями,
орхидеями, выброшенными на берег водорослями, морской солью, йодом, горячим
