дюйма стали в грудь гораздо нагляднее и бесспорнее, чем замыкание
электроконтакта.
- Зато цена победы значение иметь должна, - обратил внимания я на его ремарку.
- Жизнь против выхода в финал или даже олимпийской медали - стимул куда более
существенный...
- Ерунда это все, - вновь возразил Шульгин, похлопывая себя по ноге гибким
клинком. - Причем тут цена победы? Выше... не прыгнешь, если не умеешь. А если
умеешь, можно и зубочистку против собственной головы ставить.
- Вряд ли все так просто, - не согласилась Ирина, - современный спорт - это
условность, а риск возможной гибели весьма мобилизует.
- Эх, - вздохнул Александр Иванович. - Ну вот, хотите эксперимент? Мы с Игорем
мастера примерно одного класса. - Шульгин сделал в мою сторону нечто вроде
реверанса с полупоклоном. - Вдобавок он обладает опытом грядущего века. Сто лет
прогресса, так сказать. Бились мы с ним строго на равных. Смею надеяться -
технически не хуже мушкетеров Людовика, можно по современным им учебникам
проверить. Но вот если что...
- А что? - с любопытством спросила Алла, Фехтовать она тоже умела, а в Венгрии
женская рапира хорошо поставлена и пользуется популярностью. К тому же, наблюдая
бой она пришла к выводу, что мои шансы по сравнению с Шульгиным даже несколько
предпочтительнее.
- Если вопрос станет подраться всерьез, берусь показать уважаемому коллеге,
что так называемая техника к настоящему делу отношения вообще не имеет. Равно
как и желание победить...
- Да неужели? - с вызовом удивилась Алла. И, как она это делала нередко,
мгновенно все за меня решила. - Если Игорь возьмет себя в руки и будет
действовать на пределе своих способностей, а вы не станете нарушать правил, не
думаю, что вы его легко победите.
- Особенно если ставка будет по-настоящему высока... - с иронией продолжил
Шульгин.
- Хотя бы и так. Что вы могли бы поставить такого, ради чего Игорю СИЛЬНО бы
захотелось выиграть?
Нет, на самом деле, ее поведение выходит за всяческие границы! От моего имени
заключает пари, которое мне, честно говоря, принимать не хотелось бы. Но начать
сейчас спорить, дезавуировать ее заявление было бы еще более глупо. Не хватало
нам семейной сцены на глазах малознакомых людей. Я предпочел промолчать.
- Ну, каковы будут ставки? - продолжала раззадоривать Шульгина Алла.
- Я как-то даже и не знаю... Ну, что угодно. Если проиграю - могу оплатить вам
месяц отдыха в Париже, в отеле "Риц", могу публично перед строем объявить себя
козлом... Одним словом, сами придумайте.
Ежели вдруг выиграю, повяжите мне на рукав свой шарфик или подвязку, как в
доброй старой Англии было принято, - развел Александр Иванович руками.
Алла посмотрела на меня очень пронзительно.
- Принимается. Париж для двоих на месяц против моего шарфа и поцелуя.
Простите, а я в данном случае вообще при чем? В чем мой проигрыш и риск? Хотя,
конечно, риск есть, и серьезный. Париж Парижем, а вот лицо терять придется
именно мне...
Не понравилась мне эта затея. Другое дело, если бы Шульгин по-мужски мне
предложил серьезный, принципиальный бой до решительного результата.
И другое тоже не понравилось. Только что мне казалось, что деремся мы в полную
силу, а судя по его простодушной улыбочке, это могло быть далеко не так.
Но не олимпийский же он чемпион, в конце концов, а даже если и так, то
какой-нибудь Олимпиады столетней давности. Если собраться, продержусь...
Но, самое главное, ни я, ни женщины как-то совершенно не заметили, что хитро и
непринужденно изначальная посылка была заменена на прямо противоположную.
Сколь опрометчивы были мои надежды на победу, я понял быстрее, чем ожидал.
Мы вышли на дорожку, отсалютовали, Алла скомандовала: "Бой!" Я поднял клинок в
третью позицию, готовясь к атаке... И не понял, что произошло. Только что
Шульгин стоял, чуть притопывая ногой по дорожке, в шести метрах от меня, и тут
же я увидел, что острие его клинка упирается мне в грудь.
"Один-ноль!" - растерянно сообщила Алла.
Второй и третий удары я получил с той же немыслимой быстротой. Один со звоном
хлестнул по маске, другой - по правому боку.
Мне не было дано ни малейшего шанса. Я просто не видел его движений.
Шульгин сдернул с лица маску. Торжества на его лице отнюдь не просматривалось.
Победных кликов в свой адрес он тоже не ждал.
Скорее его взгляд выражал утомленную мудрость.
А я тоже все понял. С таким противником ни мне, ни кому-либо другому не
справиться. Скорость его реакции движений превосходила все мне ранее известное
минимум на порядок.
Александр Иванович аккуратно положил саблю на скамейку. Сел с нею рядом.
Пристально посмотрел не на кого-нибудь, а на Аллу.
- Видите ли, девушка, вы попали в очень неприятный в сравнении с вашим мир.
Самое страшное - в нем нельзя верить вроде бы очевидному. Вы думали, что Игорь
умеет прилично фехтовать - и вот... Это обидно, но еще не катастрофа. Следующий
раз вы очаруетесь добрейшим, на ваш взгляд человеком - и рискуете получить перо
в бок. Почитаемые добрым барином за соль земли и кладезь духовности крестьяне с
наслаждением жгли его уникальную библиотеку и коллекцию картин, серебряными
вилками выкалывали глаза породистым лошадям...
Я не понял, почему он обращается не ко мне, а к Алле и зачем говорит не
имеющие отношения к чисто спортивному поединку вещи. А он уже уловил и мою
мысль, снова вздохнул.
- Тебя это тоже касается. Хоть что-то во мне обещало печальный для тебя исход?
Я мотнул головой.
- Следующий случай может оказаться еще хуже. Ты, кажется, имел что-то против
тренировок? Или надеялся на технику? При чем тут техника?
- Вопрос, Александр Иванович, вы ставите некорректно. Если вам дадена такая
реакция, то конечно...
- Об этом мы и будем говорить все время, что нам еще отпущено для
тренировок...
Глава 10
На фоне всех наших занятий совершенно, конечно, особый, даже несколько
болезненный интерес вызывало у меня изучение истории, сравнительной истории
этого и нашего мира. Поскольку чтение книг, просмотр микрофильмов и уцелевших
кинохроник для людей моего образа занятий является по большинству случаев
отдыхом и развлечением (а для 90 процентов нормальных людей это, как известно,
тяжкий труд) к научным занятиям я приступал уже по вечерам.
Зато уж вечера эти и ночи почти до рассвета были полностью моими.
После ужины я отправлял Аллу отдыхать и развлекаться, а сам возвращался в
замок, где мне была отведена рабочая комната.
Не слишком большая, но уютная, с высокими потолками, стрельчатыми окнами,
задернутыми тяжелыми темными шторами. Длинный стол под синей суконной скатертью,
куда я сваливал извлекаемые из стенных шкафов книги и журнальные подшивки, и еще
один. Приставленный к нему под прямым углом столик, где размещался монитор
компьютера. Несколько глубоких кожаных кресел, непременный камин в углу, лампа
под глухим абажуром, бар с кофейником и холодными закусками, необходимыми для
укрепления сил, поскольку я просиживал там до серого рассвета.
Нельзя не оценить предусмотрительности Шульгина, которая вызывала у меня
глухое раздражение. И книги в шкафах, и открытые компьютерные файлы
ограничивались периодом между 1906 и 1924 годами, то есть временем от начала
развилки до текущего момента. Предыдущую историю я знал и так, а последующего
мне пока не показывали. "Для чистоты эксперимента", хотя мне немыслимо хотелось,
пусть бегло, просмотреть что ждет Россию и мир в грядущие десятилетия. Хотя бы
до конца века.
Тонкие психологи, ничего не скажешь.
Я не спеша разжигал дрова в камине, включал электрический кофейник, настольную
лампу, доставал из холодильника бутылку минеральной воды, раскладывал перед
собой коробку сигар, зажигалку, пепельницу, гасил верхнюю люстру и - погружался
в мир чужой жизни.
На мой взгляд, гораздо более интересной и увлекательной, чем наша. Да потому и
увлекательной, что история и жизнь - чужая. Своя понятна, естественна,
единственно возможна, а тут вдруг...
Как если бы узнать, что из двух одинаковых бутылок в одной, которую открыл ты,
оказался обыкновенный "Токай", а в другой, доставшейся товарищу, - джин,
исполняющий желания.
Ну, пусть японская война, о которой мы разговаривали с Новиковым, здесь
протекала на удивление зеркально тому, что знал о ней я. Так ведь и дальше
развитие событий пошло абсолютно неожиданным образом.
Уже в ходе неудачной войны в России начались беспорядки, организованные левыми
социал-демократами на японские деньги. С помощью нескольких миллионов золотых
йен они сумели не только устроить бунты в Москве и Петербурге, но и парализовать
движение по Транссибирской магистрали, единственному пути, связывающему фронт с
центром метрополии.
Неудачный мир лишил Россию международного авторитета, флота, огромных
финансовых средств, внутреннего спокойствия и десятилетиями завоевываемых
позиций на Дальнем Востоке и вообще в Азии.
В результате в мировую войну она вступила на год раньше, чем у нас, плохо
подготовленной, раздираемой внутренними противоречиями и конфликтами, а главное
- в союзе с Англией и Францией против Германии, а не наоборот.
В нашем варианте истории Россия при поддержке Германии и Японии вела активные
операции в Южных морях, без особого труда захватывая колонии Великобритании и
выступивших на ее стороне САСШ. Я привык гордиться славным для русского флота
сражением у Филиппин в 1917 году, после которого для нас на Тихоокеанском театре
не возникало проблем.
И если бы не октябрьская 1918 года революция в Берлине, Тройственный союз
вполне бы мог установить свою гегемонию в Европе, Азии и Северной Африке.
Здесь, у них, русская армия, плохо поддерживаемая союзниками, которые боялись
ее победы больше собственного поражения, вела кровопролитные и малоуспешные
сражения на западной театре и в результате, после вновь организованных, теперь
уже на германские деньги, беспорядков вышла из войны и получила вместо
заслуженной победы позорный Брестский мир, коммунистический переворот и
трехлетнюю гражданскую войну.
У нас все вышло иначе. Пролетарская революция в Германии, потом к ней
присоединилась полуразгромленная Франция, и только через полгода под влиянием
дурного примера союзников и противников, а также и бездарной политики Николая II
нечто подобное случилось и в России. В гораздо более смягченном варианте. Да и
то лишь потому, что император Николай был убит в своей ставке заговорщиками. В
противном случае он, безусловно, сумел бы подавить возникшие в Петрограде и
Москве беспорядки. Его же слабохарактерный братец Михаил, растерянный и
напуганный, через месяц отрекся от престола и уехал в Грецию, где правила его
двоюродная сестра Ольга.
На выборах в Учредительное собрание победил блок кадетов, правых
социалистов-революционеров и социал-демократов-плехановцев.
Радикальные коммунисты получили в V Государственной Думе чуть больше четверти
мест. И хотя устроили они в 1920 году очередной революционный переворот,
захватили власть и около двух лет ее удерживали, насаждая штыками и пулями
"военный коммунизм", авантюра эта по естественным причинам провалилась. С тех
пор мы (то есть Российская демократическая республика) продолжали достаточно
спокойное и умеренно прогрессивное развитие. Не обошлось, конечно, без
внутренних и внешних конфликтов, десятка кровопролитных войн, но ничего
подобного ужасной мировой войне у нас больше не случалось.
Самое поразительное (или забавное, как смотреть) заключалось в том, что
Новиков в своих рассуждениях был абсолютно прав.
И наш мир - действительно химера. В сравнении с вот этим, здешним. С момента
прохождения точки бифуркации у них все совершалось с железной
детерминированности истории, что у меня раньше - наш вариант.
Да и не могло быть иначе - ведь изнутри все кажется таким логичным,
единственно возможным, тезис, что история не имеет сослагательного наклонения,
господствует в умах, и только отчаянные одиночки, вроде неизвестного мне
капитана Семенова, имеют смелость настаивать, что все обстоит совсем не так, как
