перемешаем их и развеем по воздуху. Пусть они упадут как попало. И вот мы
соберем их и у нас получится новый язык, новая книга, новые слова, новые
идеи. И нам придется научиться понимать это новое и жить по-новому.
С другой стороны, не он ли предупреждал меня об опасности неузнанного
числа, числа Х. А что такое этот новый язык, как не Х?
А тогда в баре, он поднял на меня свои глаза, взглянул через очки. И
все сразу понял. И упрекнул меня взглядом. Какая же смехотворно малая
штуковина есть наш мозг, как легко его сбить с толку надвигающимся хаосом!
Мистер Берман сумел добиться блестящих успехов в жизни через свой ум, он был
всегда добр ко мне, и даже сверх меры заботлив в советах. Я спросил себя,
неужели мое слово так все меняет. Неужели мистеру Шульцу лучше изменить себя
и попробовать соответствовать ситуации? Как сделал Бо Уайнберг - сделал ли
он так на самом деле или умер, думая о том, что погибает неизвестно за что?
Я предположил и другое: что может мистер Шульц тоже обладал даром
предвидения и тоже все увидел, и как настоящий мужчина взял на себя смелость
хотя бы умереть достойно, в сражении. Так или иначе, его план был планом
самоубийства. Продуманного или неосознанного, какая разница! Я дал ему те
слова, которых он ждал, несмотря на опасное чувство, преследующее его,
тридцатитрех- тридцатипятилетнего? Он отклонил отсрочку с помощью моих слов
от неминуемого приговора, сложил наконец все элементы своей жизни в
разрушительной мощи комбинацию и получил заряд, который вскоре разорвался и
успокоил его навсегда.
То, что я думал я делаю - было передача сообщений. Посланий между двумя
людьми. И срочное послание не может быть отсрочено. Я пытался, но он понял
это и избил меня. Я ведь так хорошо знал обоих. Она снова сделала меня
мальчиком на посылках между ней и мистером Шульцем: "Скажи ему, ладно?" -
сказала она тогда и подняла бинокль, чтобы в отсветах стекла я увидел парад
маленьких лошадок.
x x x
Пришло время окончательного доклада по результатам наблюдения, снова
тот же бар, та же задняя комната с бледно-зелеными обоями и зеркалами, чьи
блестящие металлические ободья напоминали обрамление сверхмодных,
построенных только что, небоскребов, те же лица, землистого цвета, тот же
стол, с неестественно чистой белой скатертью, но было уже очень поздно, ужин
давно закончился и на столе стояли не тарелки и чашки, а счетная машинка с
выдавленной из нее белой лентой бумаги - их вечного атрибута, точное время
было около полуночи, неоновые часы перед баром подмигнули мне, когда я
входил, час справедливости или час милости божьей - полночь.
И вот я с ними, не мальчишка-неизвестно-зачем-приходящий, а
полноправный член банды, доверенное лицо, коллега. Меня охватило чувство
своей значимости и силы, сладость знания того, что неведомо всем остальным.
А вторым ощущением было дрожание коленок от конспирации, от того, что мы
сейчас планировали убить человека, а он об этом и не догадывался - может в
тот самый момент, когда он соберется поцеловать свою жену, или когда будет
чистить зубы, или когда будет читать газету на сон грядущий, чтобы легче
уснуть. Поднимаешься в темноте, нападаешь на него, неприятностей вовсе не
ожидающего - и это стоит ему жизни. А все потому, что я кое-что знал.
Каждое утро, в одно и то же время он выходил из дома.
В какое время?
Десять минут восьмого. К подъезду подъезжает машина, два охранника
выходят из нее и встречают его у самых дверей. Потом они все вместе идут, а
машина следует за ними. На углу с Семьдесят Второй улицей, он заходит в
аптеку и делает телефонный звонок.
Каждый день?
Каждый день. Слева от входа есть два телефона. Машина останавливается
напротив, охрана стоит у дверей, ждет его, пока он не позвонит.
Ждет снаружи?
Да.
А что находится внутри?
Когда заходишь, то справа - фонтан. За ним стойка, там можно
позавтракать.
Дежурный завтрак каждый день разный.
В аптеке много народу по утрам?
В такой ранний час - один, два человека, не более.
А затем что он делает?
Выходит из будки, машет рукой хозяину аптеки и идет на улицу.
Сколько времени он находится внутри?
Никогда больше трех, четырех минут. Делает один звонок в офис.
Откуда ты знаешь, что в офис?
Слышал. Как-то раз зашел, якобы за журналами. По телефону он отдавал
приказания. То, что он задумал и продумал за ночь. У него есть маленький
блокнот, он по нему читает. И задает вопросы.
Почему он не звонит из дома? Это уже вступил мистер Берман. Почему он
едет в офис, но за десять минут до этого все-таки звонит в офис - странно?
Не знаю. Старается не терять ни минуты.
Может боится "жучков"! Добавил Лулу Розенкранц.
Прокурор?
А что прокурор? Он что не знает, что любой разговор можно подслушать и
записать? Не хочет рисковать, звоня из дома.
Он опасается свидетелей. Сказал мистер Шульц. Он окружил свою
деятельность секретной завесой, он даже охрану оставляет за дверьми, что
никто не знал, куда и кому он звонит. Я вижу этого сукина сына насквозь.
Лулу прав. Он старается предусмотреть все.
А как насчет возвращения домой? Спросил мистер Берман.
Работает допоздна. Возвращается по-разному. Иногда в десять вечера,
иногда позже. Приезжает машина, он выходит и через секунду он уже в
подъезде.
Нет. Малыш уже высчитал все правильно. Сказал мистер Шульц. Утро - вот
то самое время. Сажаешь двух человек по углам стойки с глушителями, пусть
пьют кофе... Там, кстати, другие выходы есть?
Да, есть запасной выход. Спускаешься вниз и через подвал выходишь на
Семьдесят Вторую улицу.
Отлично, сказал мистер Шульц, похлопывая меня по плечу. Отлично. Я
почувствовал теплоту его ладони, тяжесть руки, будто отцовской руки,
знакомой, полновесной, мужской. Он одобрительно улыбался мне, я видел его
рот, его зубы. Мы покажем им, блядям, что не надо делать, мы покажем, им как
совать нос не в свои дела! А сам буду ошиваться здесь в Джерси и сделаю
морду лопатой: "У меня против прокурора ничего нет!" Я прав? Он сжал мое
плечо и поднялся. Они еще будут благодарить меня, обратился он к мистеру
Берману, и скажут мне про предусмотрительность, которую я реализовал очень и
очень быстро, запомни мои слова, Отто. Вот что значит попасть в струю.
Именно это.
Он потянул, одернул края пиджака вниз и пошел в ванну. Наш стол стоял
под прямым углом к стене, у самого угла комнаты. Я сидел спиной к стене, не
видя вход в бар, но зеркала позволяли мне видеть не только вход в бар, но и
дальше, через коридор. Остальным через зеркала был виден лишь вход. Есть
все-таки в зеркалах некое таинственное могущество видения. Я смог увидеть
даже неоновые часы, вернее их отблески, на самом входе в "Таверну". Свет
напоминал лунный свет на ряби черной воды. Затем мне показалось, что эту
воду кто-то всколыхнул. Я услышал, как о коврик на входе шаркнули ногой и
очень аккуратно открыли и закрыли дверь. Неестественно для такого позднего
часа тихо.
Ну откуда я это знал? Откуда? Я тут же все понял - из этой ряби, из
шороха, из поступи неких людей. Неужто я верил, что своей деятельностью мы
вызвали из небытия духов зла, столь могущественных, что они даже сумели
материализоваться и появиться перед нами? Я осторожно наклонился вперед,
привставая со стула.
Глушители, сказал Лулу, думая о себе. Мистер Берман развернулся лицом к
входной двери, чтобы посмотреть на входящего, глядя на меня, глядя как я
поднимаюсь с места. Я успел заметить тонкие волосы Ирвинга, его аккуратную
прическу, каждый волосок на месте. Затем, двумя шагами я преодолел
пространство до кухни, а там находился мужской туалет. Мне ударил в нос
запах. Открыл дверь. Мистер Шульц стоял над писсуаром, расставив ноги, руки
внизу, полы пиджака расправлены вовне, моча выливалась из него тугой струей.
Я хотел сказать ему, что в такой позе он страшно уязвим. Затем, когда в
комнате раздались выстрелы, я подумал, что через его пенис прошел
электроток, так он дернулся. В книгах говорилось, что никогда не надо
мочиться в шторм, особенно рядом с электрической лампой. Хуже ситуации не
придумать.
Но он не был поражен электричеством, втиснутый вместе со мной в
крошечный туалет, он резко двинул меня плечом, сунув руку за пояс, доставая
пистолет. Я запрыгнул на сиденье и тоже начал лихорадочно доставать свой.
По-моему, он так и не понял, что я рядом с ним, потому что он нацелил ствол
вверх в потолок, а сам продолжал делать смешную вещь - старался быстро
застегнуть ширинку. Мы не слышали выстрелов, они просто оглушили нас,
звенели в ушах, они стали продолжающейся катастрофой, за дверью уничтожающей
все планы и все надежды. Мой пистолет, разумеется, застрял в подкладке
курточки, я, как идиот, извивался и дергался, такой же смешной, как мистер
Шульц. Донесся запах пороховой гари, дымок стелился из-под двери, как
ядовитый газ, и в этот момент мистер Шульц понял, что здесь, в туалете, его
точно шлепнут как муху, прямо через дверь и более позорной смерти и не
придумать. Поэтому он кулаком шибанул в дверь, выскочил и я увидел его
открытый рот - он кричал. Из него вылетали слова, неслышные мне, вылетала
вся его ярость, он выбежал из туалета и направил ствол на противника.
Последнее, что я заметил - мокрые подмышки. Он забежал в комнату. Зазвучали
новые выстрели, более крупного калибра - его спина окрасилась красным,
рваным, на зеленых обоях обозначились точки от пуль. Затем дверь медленно
закрылась.
Пока в ваших ушах не раздается близкий свист пуль от боя, происходящего
на ваших глазах, невозможно понять, как стремительна жизнь. Она в такие
секунды превращается в сгусток энергии, никакие законы и правила не
действуют. Вверху туалета было маленькое оконце, я дотянулся до него,
используя цепочку сливного бачка, распахнул его рывком. Оно было маленьким
для меня, поэтому я в долю секунды исхитрился перевернуться в воздухе и
полез в него ногами вперед, извиваясь как уж, протолкнул колени, бедра,
задницу, затем мне больно сдавило ребра, но я протолкнул и их, вытянул руки,
как Бо перед падением в пучину океана, и упал на землю, всю покрытую кусками
угля. Я подвернул ногу, зашиб голень, куски черного угля врезались мне в
ладони, локти и лицо. Сердце выскакивало наружу, его удары перестали быть
ритмичными, они стали глухими, сердце раскатывалось по всей груди, стесняя
дыхании и забивая глотку. В тот момент я слышал только его. Я рванул,
немного покалеченный в ногах, по улице, сжимая в руке пистолет, как
заправский гангстер. Добежав до угла, я увидел свет фар, они быстро
двигались и затухали в темноте улицы. Через минуту тишина и чернота
восстановились. Я еще видел вдалеке слабые огоньки, но ждать больше не мог,
я прислонился к стене за угол и постоял так в кромешной мгле, видя перед
собой лишь раскачивающиеся от ветра телефонные провода.
Я слышал только себя, свои тяжелые вдохи и выдохи. Открыв дверь в бар,
я увидел плавающий в свете голубых ламп и отблесков от бутылок легкий дым.
Голова хозяина показалась из-за стойки, он увидел меня и тут же спрятался.
Смешно. Но страх смешон. Я пересек главную комнату, прошел по коридору и
прежде чем дошел до той самой комнаты ощутил, что воздух отяжелел и
наполнился гарью, смешанной с запахом крови. Меня затошнило от предстоящего
вида, от смерти, мгновенной и такой нереальной. Войдя внутрь я споткнулся о
ноги Ирвинга, он лежал у входа, лицом вниз, пистолет в руке, нога вытянута.
