таковому у Пейдрона Найола влечения, пожалуй, не было совсем.
Вдруг взгляд его вновь обратился на ворох бумаг, лежащих на ближайшем
столе: здесь пестрели рисунки, в беспорядке топорщились конверты депеш и
донесений. Поверх вороха бумаг валялись три чуть помятых рисунка. Один из
рисунков Найол поднял с явной брезгливостью. Который из трех рисунков
выбрать, Найолу было безразлично: все три художника изобразили одну и ту же
сцену, хотя и каждый по-своему.
Кожа Найола, тонкая, как лоскут пергамента, за долгие прожитые им годы
словно бы все туже натягивалась на его тело, составленное, казалось, из
одних костей да жил, вовсе, однако, не такое, как у людей слабых. Ни один
человек не добивался столь высокого положения, которое занимал ныне Найол,
раньше чем в волосах у него забелела бы седина, и всех их, из той длинной
череды владык, отличала твердость камня, из которого сложен был Купол
Истины. И все же он вдруг почувствовал, что собственная рука его, держащая
рисунок, как будто вся стала тонкой и хрупкой, и понял, что надо спешить.
Времени у него оставалось в обрез. Подходил к концу срок, назначенный именно
ему, Найолу. И все же оставленных ему дней и минут должно хватить на все. Он
обязан сам обратить оставшиеся ему мгновения в огромную глыбу времени.
Найол заставил себя развернуть толстый пергаментный свиток хотя бы
наполовину, ровно настолько, чтобы свет упал на изображенное художником
человеческое лицо, весьма небезынтересное для властителя. Рисунки долго
возили в седельных сумках, линии, нанесенные мелом, поистерлись, впрочем,
портрет оставался отчетлив. Портрет юноши, сероглазого, с рыжинкой в
волосах. Похоже было, что юноша высок, однако утверждать это определенно
Найол не рискнул бы. Выглядел-то парень высоким, но отстаивать его рослость
с пеной на губах не хотелось. В любом из городов такой удалец мог бы
проживать, не вызывая подозрений у граждан, когда бы им удалось не обращать
особого внимания на шевелюру молодого человека и выражение его глаз.
- И этот... Этот мальчик провозгласил себя Возрожденным Драконом? -
проговорил Найол.
Дракон! Прозвище сие заставило Найола ощутить мороз зимы и собственной
старости.
Имя Дракон рождено было Льюсом Тэрином Теламоном, рождено в те времена,
когда он обрек на гибель всех мужчин Айз Седай, каждого мужчину, способного
направлять Единую Силу, всех, живших тогда и рождавшихся впоследствии; обрек
он на сумасшествие и смерть и себя в том числе. Прошло три тысячи лет с тех
пор, как гордыня Айз Седай и Война Тени привели к концу Эпоху Легенд. Три
тысячи лет минуло с тех пор, многое позабылось, но люди помнили главное имя,
сохраненное в пророчествах и легендах. Льюс Тэрин Убийца Родичей. Мужчина,
который своей рукой начал Разлом Мира! Тогда обезумевшие мужчины, могущие
черпать из той силы, что приводит в движение Вселенную, уничтожали горные
хребты, а древние земли скрывались под толщей насланных на них океанских
вод. Лик земли исказился в те дни, а те, кто сумел выжить, метались, словно
лесные звери, убегающие от пожара. Конец всему наступил лишь когда умер
последний из мужчин Айз Седай, и пришла пора человеческой расе, истерзанной
и лишенной надежд, заново выстраивать дом своей жизни, хотя бы из
непритязательного булыжника, - если тут и там остались целы безвинные камни.
Имя Дракона ожогом горело в памяти людской, в страшных рассказах матерей
передавалось оно детям. И пророчество гласит, что Дракон будет рожден вновь.
Найол и сам не заметил, что задал вопрос Байару, а рыцарь уже давал
ответ:
- Да, милорд Капитан-Командор, Дракон вновь ступает по земле.
Сумасбродство его гораздо страшнее, чем любой из припадков какого-нибудь
самозванца, а уж о тех-то я слышал немало. Тысячи облапошенных уже
провозгласили его своим господином. Тарабон и Арад Доман теперь переживают
ужасы гражданской войны, воюя при этом еще и друг с другом. Война идет по
всей Равнине Алмот от края до края, а кроме того, распространяется по всему
Мысу Томан. Тарабонцы сражаются против доманийцев и против Друзей Темного,
взывающих к Дракону, посему следует ожидать продолжения боев до самой зимы,
которая равно охладит правых и виноватых. Милорд Капитан-Командор, я не
видел ни разу, чтобы война разгоралась столь стремительно. Так случается,
когда в амбар, набитый сеном, бросают зажженный факел. Вспыхнувший огонь
может завалить снег, но в ясный вешний день пламя снова взметнется - выше да
ярче, чем при поджоге...
Чтобы прервать рыцаря, Найол взмахнул рукой с вытянутым пальцем. Он уже
вторично дозволил Байару распалить себя мрачными новостями и отлично слышал:
голос воина пышет ненавистью и гневом. Кое-что о деяниях Лжедракона Найол
успел уже услышать от иных вестников, кое о чем Лорд Капитан-Командор ведал
больше, нежели сам Байар, но стоило солнечному властелину вновь услышать о
кровожадных сражениях, гнев его заполыхал с новой силой.
- Джефрам Борнхальд и вместе с ним тысяча наших питомцев пали в бою. И
виной тому Айз Седай. Не гложут ли тебя сомнения, чадо Байар?
- Мне не в чем сомневаться, милорд Капитан-Командор. На пути в Фалме, не
успели мы наголову разбить наскочивших противников, как заметили двух
колдуний из Тар Валона. Свидание с ними обошлось нам дороже, чем победа над
пятью десятками супостатов, однако стрелами своими мы начинили врагинь
сплошь, сверху донизу.
- Спрошу, не гневайся, точно ли ты знаешь, что колдуний послали на тебя
Айз Седай?
- Под ногами у нас земля бурлила, как в горле вулкана! - Голос Байара
звучал твердо, в нем звенела уверенность. Не пристало воину страдать
избытком воображения, вот и Джарет Байар мыслил трезво; он помнил: смерть,
когда бы она к нему ни явилась, - просто часть жизни солдата. - Когда в наши
шеренги вдруг саданула молния, в небе не было ни одной тучки. Кто же иной
мог послать двух воительниц-магинь против целого отряда воинов?
Найол опустил голову понуро. Со времен Разлома Мира никто не слышал о
мужчинах Айз Седай, но и о женщинах, заявлявших о праве так называться,
думать было малоприятно. Дамы сии не уставали кичиться Тремя Клятвами,
произносившимися каждой из них: не говорить ни одного слова лжи, не
участвовать в трудах над рождаемым к бою клинком, какому бы воину ни
полагалось носить меч в ножнах, а потом убить им врага, а третья клятва -
обращать Единую Силу как оружие только против Друзей Тьмы или Порождений
Тени. Теперь, впрочем, длинноязыкие чаровницы собственным делом доказали,
что клятвы их были двоедушны. Найол знал всегда: не дозволено никому
стремиться к такому могуществу, которым обладали те, ибо зачем оно им, как
не бросить вызов самому Создателю, а пытаться стать вровень с Создателем -
значит, служить Темному.
- И тебе ничего не известно о тех, кто взял Фалме и умертвил половину
посланного в этот город легиона?
- Лорд-Капитан Борнхальд сказывал, что они называли себя Шончан, милорд
Капитан-Командор, - ответствовал Байар неохотно. - Добавлю лишь, что эти
Шончан - Друзья Тьмы. Отряд Лорда-Капитана Борнхальда разбил бы их даже в
том случае, если бы он, командир отряда, был бы убит в бою. - Здесь голос
Байара вновь обрел страстность. - Я повстречал множество беженцев-горожан. И
каждый из них в разговоре со мной рассказал, кем и как были разбиты
иноземцы, показавшие спину нашим войскам. Победу одержал Лорд-Капитан
Борнхальд.
Найол невольно вздохнул. Почти теми же самыми словами, вот уже в третий
раз сообщал Байар о подвигах армии, явившейся словно ниоткуда и, не
исключено, специально для взятия Фалме, повторял Байар. Джефрам Борнхальд
был прав, думал Найол, хороший боец наш Байар, да не тот он человек, привык
мерить все собственной мерой.
- Милорд Капитан-Командор! - обратился вдруг Байар к Найолу. - Самолично
Лорд-Капитан Борнхальд дал мне команду держаться в сторонке от свиста
клинков. Он приказал мне не упустить ни одну из каверз в ходе сраженья и
затем доложить лично вам обо всем. И еще поведать сыну его, лорду Дэйну, как
погиб в бою он сам, капитан Борнхальд.
- Да-да. - Найол нетерпеливо перебил Байара. На миг он бросил взгляд на
изможденное лицо Байара, затем проговорил: - В чести твоей и доблести ни у
кого из нас сомнений нет, Байар. Именно так и должен был действовать Джефрам
Борнхальд в битве, в которой могло погибнуть и все его войско. - Но для
того, чтобы спокойно обдумать все, найти смысл и направленность столь важных
деяний, тебе, Байар, просто недостает воображения.
И действительно, сей рыцарь не мог вымолвить более ни слова.
- Подвиги твои незабываемы, чадо Байар! Я дозволяю тебе покинуть зал
аудиенций, дабы поведать о гибели Джефрама Борнхальда сыну героя. Насколько
мне известно, сейчас ты можешь найти Дэйна Борнхальда неподалеку от Тар
Валона, он там вместе с Эамоном Валда ждет тебя. Отправляйся же к ним!
- Благо да будет вам, милорд Капитан-Командор! Спасибо! - Поднявшись с
колен, Байар отвесил низкий поклон Найолу. При этом внутренне, мучимый
сомнениями, он был натянут как лук. - Милорд Капитан-Командор! Было еще
совершено предательство! - Ненависть прорезалась в его голосе, как
острозубая пила.
- Вас предал тот самый Друг Тьмы, о коем ты нам уже повторял не раз,
Байар, чадо мое? - Найол не сумел сдержаться, голос его звенел. Тысячи
погибших питомцев Света погребли под своими останками все планы властелина
на год вперед, а этот Байар все твердит единственное имя. - Ты ведь имеешь в
виду Перрина из Двуречья, кузнеца-молодца, ты ведь его всего два раза и
видел-то...
- О да, милорд Капитан-Командор! Не знаю точно, что он сотворил, но
виноват он. Даю слово воина!
- Разберусь я, как быть нам с ним, Байар, чадо мое. - Байар вновь разинул
рот, но Найол уже поднял худую руку, не желая вновь его слушать. - Ступай, я
позволяю тебе уйти! - И мужчине с лицом мученика не оставалось ничего иного,
кроме как вновь отдать поклон и удалиться.
Как только дверь за Байаром закрылась, Найол опустился в кресло с высокой
спинкой. Почему ненависть Байара направлена именно на этого Перрина? И
отчего их так много, слишком уж, пожалуй, много Друзей Тьмы, желающих
понапрасну тратить свои силы на вражду к избранной ими жертве? Да, слишком,
слишком их много, Приспешников Темного: они устроились и на высших ступенях
власти, и на нижних приступках, они скрываются за собственной говорливостью
и зубастыми улыбками. Прислужники Тьмы... Не повредит все же приписать к
перечню супостатов еще одно имя...
Найол устроился на жестком кресле поудобнее, стараясь, чтобы старые его
кости могли отдохнуть. Не в первый уже раз в голове у него мелькнуло, что
подушка, возможно, могла бы оказаться не столь уж грандиозной роскошью. Но
вновь он свое желание отбросил. Мир неудержимо стремился провалиться в хаос,
и у властителя уже не оставалось времени идти на поводу у собственной
старости.
Он позволил себе лишь помыслить о знаках, которыми жонглировала в его
сознании предсказанная катастрофа. Вот смертоубийство захватило уже Тарабон
и Арад Доман, гражданская война разрывает Кайриэн, лихорадка бойни заражает
Тир с Иллианом, которые исстари остаются врагами друг другу. Войну как
таковую нельзя, быть может, расценивать в качестве особого знака - люди
всегда воюют, - но, как правило, до сих пор Лжедраконы появлялись по одному.
А теперь, кроме проказ Лжедракона на Равнине Алмот, второй Лжедракон
раздирал Салдэйю, а для Тира бедствием был третий. Сразу три! Они все должны
быть Лжедраконами! ДОЛЖНЫ ими быть!
К этому главному знаку так и липли пустяки-подлипалы, иные из которых
