Истинному Источнику, к попорченному Саидин, и Переместился.
Местность оказалась ровной и пустынной. Поблизости несла свои воды река,
широкая и прямая, но Льюс Тэрин ощущал, что на сотню лиг вокруг не было ни
души. Он был один, в таком одиночестве, в каком может пребывать человек,
пока жив, но от воспоминаний тем не менее убежать не удалось. Глаза
преследовали его, преследовали по бесконечным пещерам разума. Он не мог
спрятаться от них. Глаза его детей. Глаза Илиены. Слезы блеснули на щеках
Льюса Тэрина, когда он поднял лицо к небу.
- Свет, прости меня!
Он не верил, что прощение придет. За то, что он сделал, - нет. Но Льюс
Тэрин Теламон все равно кричал, обращаясь к небу, моля о том, чего не мог
получить, моля о прощении, не веря в то, что может быть прощен.
Он по-прежнему касался Саидин, мужской половины силы, которая правит
Вселенной и вращает Колесо Времени, и ощущал маслянистое пятно, пачкающее
его поверхность, - пятно ответного удара Тени, пятно, которое обрекло мир
на гибель. Из-за него. Так как в гордыне своей он возомнил, что люди могут
сравниться с Создателем, что они могут восстановить созданное Творцом, но
+n$l,( же испорченное. В гордыне своей он верил в это.
Льюс Тэрин потянулся к Истинному Источнику, жадно припав к нему, как
умирающий от жажды - к сосуду с водой. Он стал быстро черпать Единую Силу,
больше, чем мог направить без посторонней помощи, и кожу его словно
охватило пламенем. Напрягаясь изо всех сил, он заставил себя вобрать еще
больше, стараясь вычерпать все.
- Свет, прости меня! Илиена!
Воздух обратился в пламя, огонь стал жидким сиянием. С неба ударила
молния, и всякий, кто хоть на миг бы узрел ее, выжег бы себе глаза и
ослеп. Сорвавшись с небес, огненная стрела пронзила Льюса Тэрина Теламона
и прожгла себе путь в недра земли. Едва она коснулась скалы, как та
обратилась в пар. Земля заметалась и затряслась, словно живое существо в
предсмертной агонии. Исчез сияющий стержень, на одно биение сердца
связавший землю и небо, и земля пошла волнами, словно море в бешеный
шторм. Плавящиеся скалы взлетели вверх на сотни футов, вздыбилась стонущая
земля, взметнув еще выше пылающий фонтан, С воем примчались ветры - с
севера и с юга, с востока и с запада. Они с хрустом переламывали деревья,
словно те были тонкими прутиками, яростные порывы своими ударами и
пронзительным свистом как бы помогали горе расти все выше к небу. Все выше
к небу, все выше.
Наконец ветры стихли, земля успокоилась, подрагивая в такт отдаленному
грохоту. От Льюса Тэрина Теламона не осталось и следа. Там, где он стоял,
теперь, устремившись на мили в небо, возвышалась гора; пышущая жаром
земных глубин лава еще выплескивалась из обломанной верхушки. Катаклизм
сдвинул русло прежде прямой реки в сторону; теперь она большой дугой
огибала гору, и в самой середине реки, разделяя ее на два рукава, возник
длинный остров. Тень от горы почти достигала острова, ее мрачная полоса
легла на равнину печатью зловещего пророчества. Какое-то время
единственным звуком был глухой протестующий гул.
Воздух над островом замерцал и сгустился. Появилась фигура человека.
Мужчина в черном стоял и разглядывал огненную гору, поднявшуюся над
равниной. Черты его лица исказились от ярости и презрения.
- Ты не уйдешь так просто, Дракон. Меж нами еще не все кончено. И не
кончится - до скончания времен!
Затем он исчез, а гора и остров остались одни. Остались ждать.
И пала Тень на землю, и раскололся Мир, как камень. И отступили океаны,
и сгинули горы, и народы рассеялись по восьми сторонам Мира. Луна была как
кровь, а солнце как пепел. И кипели моря, и живые позавидовали мертвым.
Разрушено было все, и все потеряно, все, кроме памяти, и одно воспоминание
превыше всех прочих - о том, кто принес Тень и Разлом Мира. И имя ему было
- Дракон.
(из Алет нин Таэрин алта Камора,
Разлом Мира.
Неизвестный автор, Четвертая Эпоха)
И явилось это в те дни, как являлось раньше и как будет являться не раз,
- Тьма тяжко легла на землю и омрачила сердца людей, и увяли листья, и
пожухли травы, и умерла надежда. И возопили люди к Создателю, говоря: О
Свет Небес, Свет Мира, пусть гора родит Обещанного, о котором говорят
пророчества, как то было в эпохах прошедших и как то будет в эпохах
грядущих. Пусть Принц Утра споет земле о зеленеющей траве и о долинах,
полнящихся агнцами. Пусть длань Повелителя Рассвета укроет нас от Тьмы и
великий меч справедливости защитит нас. Пусть вновь несется Дракон на
ветрах времени.
(из Харал Дрианаан тэ Каламон,
Цикл Дракона.
Неизвестный автор, Четвертая Эпоха)
КНИГА ПЕРВАЯ
ОКО МИРА
ТОМ 1
ГЛАВА 1
ПУСТАЯ ДОРОГА
Вращается Колесо Времени, приходят и уходят Эпохи, оставляя в наследство
воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в
миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда Эпоха, что породила его,
приходит вновь. В Эпоху, называемую Третьей Эпохой, Эпоху, которая еще
будет, Эпоху, давно минувшую, поднялся ветер в Горах Тумана. Не был ветер
началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Оно само -
начало всех начал.
Ветер, что родился под пиками, вечно одетыми в облака, давшие горам их
название, дул на восток, через Песчаные Холмы, что до Разлома Мира были
берегом великого океана. Он устремился в Двуречье, в буреломный лес,
прозванный Западным Лесом, и врезался в двух человек, идущих рядом с
лошадью, запряженной в двуколку. Они спускались по усеянному камнями
проселку, который назывался Карьерная Дорога. Ветер дышал ледяным холодом
снежных зарядов, хотя весна должна была наступить уже добрый месяц назад.
Порывы ветра налетели на Ранда ал'Тора, прижали плащ к его спине,
обернули вокруг ног шерстяную ткань серо-бурого цвета, а затем принялись
трепать край плаща. Ранд подумал, что стоило бы одеться потеплее, взять
еще одну рубаху или накинуть плащ потяжелее. Попытка справиться с плащом
одной рукой - в другой он сжимал лук с наложенной на тетиву стрелой - ни к
чему хорошему не привела: пока он возился с плащом, тот ухитрился
зацепиться за колчан, висящий у Ранда возле бедрам
Когда сильный порыв ветра выдернул плащ у него из рук, Ранд через спину
косматой гнедой кобылы взглянул на отца. Он чувствовал себя немного
неловко из-за своего желания убедиться, что Тэм все еще рядом, но такой уж
выдался день. Завывал ветер, но, когда вой утихал, стояла тишина. Тихий
скрип оси двуколки звучал неестественно громко. В лесу не пели птицы, не
пересвистывались на ветках белки. Ранд этого и не ждал.- в такую-то весну.
Зелеными были только те деревья, что не сбросили на зиму листья и хвою.
Камни и корни деревьев оплетала коричневая спутанная паутина прошлогодних
побегов куманики. Среди трав больше всего было крапивы, попадались
растения с колючками и репьями, некоторые, когда их подминал под себя
неосторожный сапог, отвратительно воняли. В глубокой тени плотно стоящих
деревьев еще сохранились белые снеговые тропки. Туда не могли пробиться
солнечные лучи, не имевшие ни нужной силы, ни тепла. Бледное солнце
зацепилось за верхушки деревьев на востоке, но свет его был подернут
темной рябью, будто смешанный с тенью. Утро было тревожным, наводящим на
малоприятные размышления.
Без всякой задней мысли Ранд потрогал на хвостовике стрелы прорезь для
тетивы, готовый одним плавным движением подтянуть ее к щеке - как учил его
Тэм. На фермах зима выдалась тяжелой, худшей из всех, что помнили старики,
но в горах она должна была оказаться еще более жестокой, если судить по
количеству волков, устремившихся с гор в Двуречье. Волки совершали набеги
на овчарни и нацеливались на хлева, чтобы добраться до скотины и лошадей.
За овцами повадились и медведи - и это там, где медведей годами не видели.
Выходить со двора с наступлением темноты стало небезопасно. Столь же
часто, как и овцы, добычей зверей становились люди, и не только после
захода солнца.
По другую сторону от Белы равномерно шагал Тэм, используя копье как
дорожный посох и не обращая внимания на ветер, который играл его
коричневым плащом, развевая его, точно знамя. Время от времени он легонько
похлопывал кобылу по боку, чтобы та не останавливалась. Плотного
телосложения, с могучей грудью и с широким лицом, в это утро он был единст
венной опорой реального мира, словно камень в самой середине медленно
проплывающего видения. Пусть морщинисты его загорелые щеки, пусть седина
выбелила когда-то темные волосы, но в нем была прочность - поток мог
бурлить вокруг него, но сбить его с ног был не в силах. Тэм спокойно шагал
по дороге. Волки и медведи были, как он говаривал, "зверье что надо", и
+n!.), кто держит овец, должен их опасаться, но им лучше не пытаться
остановить Тэма ал'Тора, направляющегося в Эмондов Луг.
Виновато вздрогнув, Ранд вернулся к наблюдению за своей стороной дороги:
деловитость Тэма напомнила ему о собственных обязанностях. Ранд был на
голову выше отца, выше любого в округе, но телосложением мало походил на
Тэма, за исключением, пожалуй, широких плеч. Серые глаза и рыжеватые
волосы достались Ранду, как утверждал Тэм, от матери. Она была нездешней,
и Ранд плохо ее помнил, разве что улыбающееся лицо, хотя каждый год -
весной, в Бэл Тайн, и летом, в День Солнца,.- приносил цветы на ее могилу.
В повозке лежали два маленьких бочонка яблочного бренди Тэма, там же
находились восемь больших бочек яблочного сидра - небольшая, доля
спиртного из зимних запасов. Каждый год Тэм доставлял такой груз в
гостиницу "Винный Ручей", чтобы было что выпить в Бэл Тайн. Он заявил, что
этой весной его может остановить только нечто большее, чем просто волки и
холодный ветер. Из-за волков-то они и не были в деревне несколько недель.
В эти дни даже Тэм не уходил с фермы надолго. Но относительно бренди и
сидра Тэм дал слово, а для Тэма было важно исполнить обещанное, - даже
если ему придется отложить доставку груза до кануна Праздника. А Ранд
только рад был выбраться с фермы, почти так же рад, как и самому Бэл
Тайну.
Ранд следил за своей стороной дороги и вдруг почувствовал, что за ним
кто-то наблюдает. Какое-то время он старался не обращать на это внимания -
среди деревьев ничто не шелохнулось, не раздалось ни звука, только ветер
шумел. Но ощущение не только не исчезло, оно стало сильнее. Волоски на
руках шевельнулись, по коже пробежал зуд, ее защипало, словно бы ее кололи
тысячи иголок.
Ранд раздраженно перехватил лук, чтобы почесать руки, и приказал себе не
поддаваться фантазиям. С его стороны леса ничего не было, а Там сказал бы,
если что-то произошло с его стороны. Ранд бросил взгляд через плечо... и
прищурился. Не более чем в двадцати спанах за ними по дороге следовала
верхом на лошади фигура в плаще, лошадь и всадник одинаково черные, унылые
и без единого светлого пятна.
Скорее машинально, Ранд отступил на шаг, к борту повозки.
Плащ скрывал всадника до голенищ сапог, капюшон был надвинут так, что не
