- О повелитель, - ответила Ширин, - склонить пророка на нашу сторону
будет совсем не трудно. Вскоре он рассеет вражеское войско, и пример
Касема научит государей всего мира относиться к вам с почтением.
- Но ведь уже глубокая ночь, - продолжал король, - а пророк еще не
явился. Неужели он оставил нас?
- Нет, отец, нет, - возразила Ширин, - не надо так думать, пророк не
бросит нас в такой крайности. С неба ему хорошо видно вражеское войско, и,
быть может, как раз сейчас он внесет туда ужас и замешательство.
Именно так и собирался сделать Магомет. Днем я издали следил за
войсками Касема и запомнил их расположение, обратив особое внимание на
королевскую ставку. Я набрал камней, больших и маленьких, наполнил ими
сундук и глубокой ночью поднялся в воздух. Приблизившись к ставке Касема,
я без труда различил королевский шатер - высокий, расшитый золотом, в виде
купола; держался он на двенадцати расписных деревянных столбиках, врытых в
землю. Промежутки между столбиками были заполнены тесно переплетенными
ветками деревьев различных пород. Над верхушками столбиков были проделаны
два окна: одно смотрело на восток, другое на юг.
Расположившиеся вокруг шатра воины все до одного крепко спали,
поэтому я смог незаметно спуститься и заглянуть в одно из окон. И увидел
Касема - он лежал на софе, подложив под голову маленькую атласную подушку.
Я по пояс высунулся из сундука и бросил в Касема большой камень. Этот
камень попал ему прямо в лоб, нанеся опасную рану. Он вскрикнул так, что
проснулась и его охрана, и все приближенные. Вбежав в шатер, они видят
Касема в крови и без чувств. Поднимается крик, в ставке бьют тревогу,
каждый хочет узнать, в чем дело. Разносится слух, что король ранен, но
неизвестно, кто нанес удар. Пока они доискиваются, кто бы это мог сделать,
я взлетаю под облака и высыпаю на королевский и соседние с ним шатры целый
град камней. Несколько воинов ранены, они кричат, что пошел каменный
дождь. Эта новость быстро распространяется, и, чтобы подтвердить ее, я
разбрасываю камни тут и там. Ужас охватил войско. И воины, и их начальники
решили, что пророк рассердился на Касема, и это чудо - слишком явное
доказательство его гнева. И вот перепуганные враги Багамана обратились в
бегство. Впопыхах они бросили снаряжение и шатры и, разбегаясь кто куда,
кричали: "Мы погибли, Магомет истребит нас всех!"
Проснувшись на рассвете, король Газны был немало удивлен, когда
вместо ожидаемого нападения увидел, что враг отступает. С отрядом своих
лучших воинов он тут же пустился в погоню. Он перебил многих беглецов и
захватил в плен самого Касема, который из-за раны не мог бежать быстро.
- Отчего ты беззаконно и беспричинно вторгся в мою страну? - спросил
Багаман. - Разве у тебя был повод для объявления войны?
- Багаман, - ответил пленник, - я думал, что ты из пренебрежения
отказал мне в руке дочери, и решил отомстить. Тогда я не мог поверить, что
Магомет твой зять, а теперь нисколько не сомневаюсь в этом, ибо он ранил
меня и рассеял мое войско.
Багаман не стал долее преследовать бегущих врагов и возвратился в
Газну с пленным Касемом, который в тот же день скончался от своей раны.
Когда стали делить добычу, она оказалась так велика, что воины вернулись
домой, отягощенные золотом. Во всех мечетях возносили благодарственные
молитвы и пели хвалу небу, разгромившему врага. С наступлением ночи король
прибыл во дворец Ширин.
- Дочь моя, - сказал он, - я хочу выразить пророку мою безмерную
признательность. От моего гонца вы уже знаете, что совершил для нас
Магомет. Я так потрясен, что мне не терпится поскорее обнять его колени.
Вскоре он смог получить это удовольствие. Как обычно, я вошел в окно
Ширин, зная, что он уже там. Он упал к моим ногам, поцеловал землю и
сказал:
- О великий пророк! Никакими словами не выразить то, что я сейчас
чувствую. Читайте же сами в моем сердце, исполненном благодарности.
Я поднял Багамана и поцеловал его в лоб.
- Король, как могли вы подумать, что я оставлю вас без помощи в
затруднительном положении, в котором вы оказались из-за любви ко мне? Я
покарал гордого Касема, намеревавшегося завладеть вашими землями и сделать
Ширин рабыней в своем серале. Теперь вам нечего опасаться, что кто-то из
властителей пойдет на вас войной, а если кто и осмелится сделать это, я
нашлю на его войско огненный дождь, и оно обратится в пепел.
Снова заверив Багамана, что я беру его владения под свое
покровительство, я поведал ему, какой переполох поднялся во вражеском
стане, когда сверху посыпались камни. Багаман же передал мне предсмертные
слова Касема, а затем удалился, чтобы не стеснять Ширин и меня. Принцесса
не менее чем ее отец испытывала признательность за важную услугу,
оказанную мной государству: она осыпала меня ласками. Я чуть не забыл об
осторожности; уже светало, когда я наконец забрался в сундук. Впрочем, к
тому времени все уже твердо считали меня Магометом, что, даже если б воины
и увидели меня в воздухе, это не открыло бы им глаза. Я и сам уже почти
верил, что я пророк, после того как обратил в бегство целое войско.
Через два дня после погребения Касема, которому, хоть он и был
врагом, устроили пышные похороны, король велел устроить в городе
увеселения как по случаю победы, так и для того, чтобы торжественно
отпраздновать брак принцессы Ширин с Магометом. Я решил, что праздник в
мою честь непременно должен увенчаться каким-нибудь чудом. Для этого я
купил в Газне белой смолы и хлопковых семян, а также маленькое огниво.
Целый день я провозился в лесу, приготовляя фейерверк из хлопковых семян,
погруженных в смолу. Ночью, когда народ веселился на улицах, я взлетел так
высоко, чтобы сундук нельзя было различить в огнях фейерверка. И тогда я
высек огонь и поджег смолу. Хлопковые семена рассыпались и трещали,
фейерверк получился великолепный. Затем я благополучно вернулся в лес.
Наутро мне захотелось пойти с город, послушать, как там обо мне судачат. Я
не обманулся в своих ожиданиях: народ толковал на разные лады о моей
проделке. Иные утверждали, будто Магомет, желая показать, что праздник ему
приятен, явил народу небесные огни. Другие уверяли, будто среди летучих
звезд видели самого пророка, почтенного белобородого старца, каким он
представлялся им в воображении.
Все эти бредни страшно меня забавляли! Но увы! Пока я вкушал это
удовольствие, сундук, мой бесценный сундук, источник всех моих чудес,
сгорел в лесу. Видно, в мое отсутствие он занялся от какого-то незаметно
тлевшего уголька, и вот от него ничего не осталось. Возвратившись, я
обнаружил вместо сундука кучу золы. Отец, который по возвращении домой
видит единственного сына в луже крови, пронзенного безжалостным клинком,
не горюет так, как горевал я. Лес огласился моими криками и стонами, я
рвал на себе волосы и раздирал одежды. Не знаю, как я не лишил себя жизни
в таком отчаянии.
Но делать было нечего. Нужно было на что-то решаться. И мне оставался
лишь один выход: поискать счастья в других местах. Итак, пророк Магомет, к
огорчению Багамана и Ширин, покинул Газну. Через три дня я встретил
большой караван - то были каирские купцы, возвращавшиеся на родину. Я
пристал к каравану и прибыл в славный город Каир; для пропитания мне
пришлось сделаться ткачом. Я провел там несколько лет, затем переехал в
Дамаск, где занимаюсь тем же ремеслом. Всем кажется, что я доволен своей
участью, но это только видимость. Я не могу забыть о былом счастье. Ширин
неотлучно пребывает в моем воображении. Утомленный, я хочу изгладить ее из
памяти, напрягаю все силы, и это занятие, столь же тяжкое, сколь и
бесплодное, делает меня глубоко несчастным.
КАТРИН БЕРНАР
РИКЕ С ХОХОЛКОМ
Один знатный сеньор из Гренады, не обойденный ни богатством, ни
родовитостью, имел в доме обстоятельство столь досадное, что оно отравило
все милости, какими осыпала его фортуна. Единственная его дочь, хоть и
обладала с рождения всеми чертами, составляющими красоту, выросла до того
глупой, что даже и самая красота ее делалась отталкивающей. В ее движениях
не было ни тени изящества, а тонкий стан казался неуклюжим, ибо телу ее
недоставало души.
Мами (так звали девушку) была не настолько умна, чтобы сознавать свою
глупость, но угадывала общее презрение, не понимая, отчего оно происходит.
Однажды, когда она прогуливалась (по обыкновению, в одиночестве), перед
нею вдруг вышел из-под земли отвратительный на вид человек, сущий уродец.
Увидев его, Мами бросилась было бежать, но, услышав его слова,
остановилась.
- Постойте, - произнес он, - то, что я скажу, будет вам неприятно, но
то, что пообещаю, должно вам понравиться. При всей красоте в вас есть
нечто, отчего на вас не обращают внимания: вы никогда не думаете; пусть я
дурен собою - из-за вашего недостатка я стою бесконечно выше вас: какой я
телом, такая вы умом. Вот то прискорбное известие, что я хотел вам
сообщить; но, судя по вашему глупому виду, я сделал вам слишком много
чести, боясь вас оскорбить, и потому сомневаюсь в успехе своих
предложений. И все же отважусь: хотите быть умнее?
- Да, - отвечала Мами так, словно говорила "нет".
- Хорошо, - продолжал тот, - вот вам средство. Вы должны полюбить
Рике с хохолком - так меня зовут; через год вы должны выйти за меня замуж.
Такое мое условие, обдумайте его, коли сможете. Если же не получится,
повторяйте почаще слова, какие я вам скажу, в конце концов они научат вас
размышлять. Прощайте, встретимся через год. Вот слова, что излечат вас от
холодности и умственного изъяна:
Ты, что вселяешь душу в нас,
Амур, дозволь своею властью
Умнее стать, познав хоть раз
Науку страсти!
Едва Мами произнесла эти стихи, как стан ее сделался гибче, походка
свободнее, а лицо оживилось; она повторила их еще раз. И вот, отправившись
к отцу, она уже держит перед ним речи: поначалу связные, потом осмысленные
и, наконец, разумные. Столь великое и быстрое превращение не могло
ускользнуть от тех, кого более всего волновало. Поклонники явились без
числа; Мами перестала скучать в одиночестве на балах и прогулках; скоро
она уже разрушала верные союзы, заставляла ревновать; кругом говорили лишь
о ней, восхищались лишь ею.
Трудно было полагать, что среди стольких почитателей не отыщется
более статного, чем Рике с хохолком; разум, дарованный Мами ее
благодетелем, сыграл с ним самим злую шутку. Слова, которые она исправно
повторяла, пробудили в ее душе любовь, но, вопреки замыслам автора, не к
нему. Она отдала свое сердце самому красивому из воздыхателей, но не
самому богатому. Отец с матерью, поняв, что вместе с умом желали дочери
несчастья, и не в силах этот ум отнять, пустились читать наставления и
остерегать от любви. Но запрещать юной красавице любить - все равно что
запрещать дереву зеленеть весною: ее любовь к Араде (так звали юношу) от
этого только возросла.
Из осторожности она никому не рассказывала, каким путем достался ей
разум. Тщеславие мешало ей открыть секрет; и теперь уже доставало ума,
чтобы понять, как важно держать в тайне его происхождение.
Между тем год, определенный ей Рике с хохолком, чтобы выучиться
думать и решиться выйти замуж, истекал; в жестокой тоске ожидала она
назначенного срока; самый ум, подмечающий все новые и новые горестные
обстоятельства, сделался ей постыл. Она навеки расстанется с возлюбленным,
