Старик спокойно схватил железо, сдавил и проговорил: "Крепка
твоя рука, Илья. Хорош ты богатырек!"123 Впоследствии Илья еще
раз навестит слепого старика-волота по просьбе умирающего
Святогора, чтобы получить от отца "вечное прощеньице". Но в
данном случае нас интересует, так сказать, интерьер первой
встречи Ильи с отцом Святогора. Где можно раскалить кусок
железа? Есть только одно пригодное место -- кузница.
Следовательно, Святогор и, тем более, его безымянный отец (в
некоторых былинах содержится намек на его имя -- Колыван,
несомненно восходящее к имени доиндоевропейского Солнцебога
Коло-Коляды), причастны к священному месту многих древних мифов
-- волшебной кузнице и ее обитателям -- ковачам, свирепым и
негостеприимным -- как характеризовал их Прометей у Эсхила,
очерчивая несчастной беглянке Ио путь с Севера на Юг. Такие
древнейшие кузницы воссоздаются и в одном архаичном
древнерусском заговоре, где поминается фольклорный коррелят
Гипербореи -- Остров Буян: "На море на Окияне, на острове на
Буяне стоят три кузницы. Куют кузнецы на четырех станках".124
Сакральная кузница почти что роковым образом привязана к
циклу былин о Святогоре, о чем свидетельствует также и сказание
о его женитьбе. Текст сохранился только в прозаическом
пересказе; в нем место действия поделено между Сиверными
(Северными) горами, где находится волшебная кузница, Поморским
царством, где живет невеста богатыря-волота (на Севере оно
может располагаться только на берегу Ледовитого океана или его
морей), и Святыми (Светлыми, то есть Подсолнечными) горами, где
живет сам исполин. А начинается сказ со знаменитой встречи
Святогора с Микулой Селяниновичем и его сумочкой переметной.
Хранилась в ней тяга земная, да не далась она Святогору: как ни
тужился великан -- не смог даже приподнять той сумы. Захотел он
тогда узнать про свою судьбу и что ему на роду написано. Микула
предсказывать ничего не стал, но зато подсказал, что надобно
делать. Далеко на Северных горах "под великим деревом"
(отголосок мировой легенды о Космическом древе) стоит кузница,
в ней кузнец-провидец кует два тонких волоса и знает все про
судьбу каждого (знаменитый общеславянский всезнающий Дед
Всевед). Добрался Святогор до вещего ковача, тот ему все и
поведал. В Поморском царстве найдет богатырь свою суженую, она
вот уже как тридцать лет "лежит в гноище", покрытая коростой.
Нашел Святогор ту страдалицу -- тело от струпьев, что "кора
еловая". Подумал: "На что нужна такая жена". Ударил ее мечом в
грудь и ускакал. Хорошо, что денег не забыл оставить. А девица
тем временем очнулась и превратилась в неописуемую красавицу.
На деньги, оставленные вероломным женихом, разбогатела и
поплыла "по славну по синю морю" к "городу великому" на Светлых
горах, где и нашла Святогора. Тот ее не узнал, но тотчас же
влюбился, и в урочный час стала красавица его женой. А как
повел богатырь новобрачную к супружескому ложу да увидал
шрам-рубец от своего же меча, то сразу обо всем догадался и,
главное, понял: не уйти никуда от своей судьбины125.
Кузнецы, по древней мифологической традиции, как правило,
наделены космогоническими чертами. Классический пример --
северный ковач Ильмаринен из карельских рун и финских
песнопений, соединенных впоследствии в связный и литературно
обработанный текст "Калевалы". Как и небесные кователи других
мифологий, Ильмаринен выковывает небесный свод, звезды, солнце,
месяц, а также плуг и меч. Многие события карело-финского эпоса
происходят в далекой и таинственной северной стране Похьеле --
одновременно и враждебной героям, и средоточия всех культурных
и материальных благ. Аналогия между небесным кузнецом
Ильмариненом и сюжетной линией "Илья Муромец -- отец Святогора"
не случайна. Не случайна и созвучность имен Илья -- Ильмаринен.
Последнее -- от финского ilma -- "воздух", "небо".
Первое -- христианизированное имя библейского происхождения; от
имени пророка Илии, означающее "мой Бог" и восходящее к другим
именам древних семитских Богов: угаритский Илу (также звали и
древнейеменского верховного Бога), финикийский Крон -- Эл и др.
По-аккадски, например, в "Эпосе о Гильгамеше" ilu также
означает Бог. Данный корень фигурирует и в индоевропейской
мифологии: Ила -- ведийская Богиня жертвенного возлияния и
молитвы, Иллуянка -- хеттский дракон, победивший Бога грозы, и
др. Наконец, нельзя не заметить, что в исконном названии
легендарной Трои -- Илион присутствует все тот же корень "ил".
Итак, совершенно очевидно, что корневая основа "ил" имеет
фундаментальное значение в индоевропейской, финно-угорской и
семитской мифологии и восходит к той эпохе, когда между
соответствующими протоэтносами, их языками и культурами не
существовало непроходимой грани. Представляется достаточно
вероятным, что образ русского былинного богатыря Ильи Муромца
как раз и совместился с более древним мифологическим героем,
древнее имя которого оказалось созвучным новому
христианизированному имени. Во всяком случае, углубленный
лексический и смысловой анализ свидетельствует в пользу такого
предположения. Кто был этот древний герой? Какой культуре
принадлежал? Какие напластования отделяют его от современной
эпохи? Возможно, дальнейшие изыскания дадут ответы на
поставленные вопросы.
Кстати, прозвище знаменитого русского богатыря, как оно
представляется нынешнему поколению читателей и слушателей,
вовсе не является каноническим. Уже упоминавшийся выше польский
путешественник Эрих Лассота, который побывал в XVI веке на
месте захоронения Ильи, называет его Моровлянином. В ряде
былинных записей он именуется Муриным или Муровичем, что еще в
прошлом веке крайне озадачивало исследователей былевого эпоса.
Ныне не подлежащим сомнению считается объяснение прозвища Ильи
от названия города Мурома, в окрестности которого расположено
село, где родился русский богатырь. Это -- явно позднейшая
версия, "отредактированная" каликами перехожими. Если же идти в
глубь веков с учетом зафиксированных неканонических прозвищ
Ильи, то придется принять во внимание, что город Муром
поименован так по самоназванию финно-угорского племени муромы,
жившего в тех краях. Но в основе этого этнонима лежит корень
"мур", имеющий наидревнейшее происхождение и в одних языках
означающий "море", а в других языках "траву". Отсюда русская
"мурава", а от нее -- "муравей", имеющий в том числе и тотемную
значимость (вспомним описанное Аль-Массуди языческое славянское
капище с изваянным идолом в виде старца, окруженного муравьями,
а также легендарный народ мирмидонян -- дословно
"муравьиные", -- который их вождь Ахилл привел с Севера к
стенам осажденной Трои). Наконец, в основе основ обнаруживается
все тот же доиндоевропейский корень mr, давший жизнь и
названию вселенской горы Меру, и египетским пирамидам, и емкому
русскому слову "мир", и множеству аналогичных слов в других
языках.
Высказанные соображения во многом относятся и к другим
героям русского эпоса. Павел Николаевич Рыбников (1831
-- 1885) -- один из первооткрывателей неисчерпаемого мира
северных былин -- предполагал, что даже самые простые и
житейски приземленные герои русского фольклора в
действительности имеют древнейшее происхождение, уходящее в
индоевропейскую и доиндоевропейскую культурную и мифологическую
общность. Так, Рыбников считал, что Соловей Будимирович много
древней Ильи Муромца. Выше было уже проиллюстрировано: так оно
на самом деле и есть. Множество убедительных аргументов в
пользу архаичности основных героев русского былевого эпоса
привел известный деятель отечественной культуры Владимир
Васильевич Стасов (1824 -- 1906). Проанализировав целый ряд
малодоступных русскому читателю иностранных источников, он на
конкретных примерах доказал, что корни большинства персонажей
русских былин уходят к самым истокам мировой культуры и
истории. Например, хрестоматийная фигура удалого новгородского
купца Садко, которого постоянно пытаются принизить до
заурядного ушкуйника периода феодальной раздробленности Руси,
на самом деле родственен героям древнеиндийского эпоса, а также
легенд тибетцев, индонезийских даяков и индейцев Северной
Америки, где развивался мотив встречи с Морским царем,
искупительной человеческой жертвы и т.п.126.
То, что Садко -- древнейший мифологический персонаж,
подтверждает и былина, где он действует совместно со
Святогором, более того, Святогор живет у Садко купца богатого и
именно от него отправляется в свой последний смертный путь
(См.: Онежские былины, записанные А.Ф.Гильфердингом, т.2,
No119). Вывод, однако, В.В.Стасов делает более чем странный и
не вяжущийся с его патриотической позицией: все русские
былинные богатыри -- и старшие и младшие -- не самобытны, а
заимствованы у других народов, сопредельных с древней Русью
(скажем, в Илье Муромце Стасов усматривал главным образом черты
иранского богатыря, наподобие героев "Шахнаме" и положенных в
ее основу древних персидских сказаний). Но здесь русский критик
ошибался. Собрав и введя в научный оборот Монблан нетривиальных
фактов, он не сумел правильно их осмыслить. Искать
заимствования чего бы то ни было у кого бы то ни было в эпосе,
фольклоре, мифологии -- дело вообще довольно-таки
бесперспективное. Правильным было бы говорить об общем
происхождении и общности в далеком прошлом всех языков,
культур, верований, обычаев, традиций, сказок, легенд и их
персонажей.
Более плодотворный путь археологического анализа былин
избрал другой, уже упоминавшийся выдающийся деятель
отечественной культуры -- П.А.Бессонов, блестящий
филолог-славист, этнограф и фольклорист. Ему принадлежит
издание самого полного до сих пор сборника русских духовных
стихов под названием "Калики перехожие" (М., 1861 -- 1863),
куда включено, помимо прочего, 16 вариантов Стиха о Голубиной
книге. По поручению Общества любителей российской словесности
Бессонов выпустил в свет былины и песни из собраний
П.В.Киреевского и П.Н.Рыбникова, что само по себе явилось
крупнейшим событием в литературной жизни России. Оба издания
Бессонов снабдил собственными обширнейшими комментариями --
они-то и вызвали полное непонимание и резкое неприятие
(традиция эта по инерции сохраняется и по сей день). Что же
произошло? А дело все в том, что Бессонов попытался отыскать
корни русских былин и сказок в древнегреческой (в основном)
мифологии. Например, у героев популярной сказки "Семь Симеонов"
он отыскивает и демонстрирует функции Олимпийских Богов:
Симеон-корабельщик = морской владыка Посейдон, Симеон-вор =
вороватый покровитель торговли Гермес, Симеон-всевидящий =
провидец Зевс, Симеон-стрелок = стрелометатель Аполлон127 и
т.д. -- настоящий Русский Олимп. Научная общественность и
читающая публика к такому повороту была не подготовлена, и
концепция Бессонова попросту выпала из общей линии развития
отечественной фольклористики и этнографии. А жаль -- русский
профессор во многом был прав, хотя многие его гипотезы,
действительно, оказались натянутыми. Почти пророчески он
предвидел: "...Русский народ, в связи с прочими славянами, даже
в остатках своего творчества... передал повесть своего бытия
доисторического глубже, выразительнее и обильнее многих
современных народов Европы. Здесь всего ближе мы можем сравнить
