считают тупицей, а он знает, какой я умный. Мы курили с ним
сигареты на чердаке заброшенной фабрики. Мигер, закинув ногу на
ногу, говорил, что больше никому не позволит собой командовать.
Ни учителям. Ни полицейским. И никому другому, пропади они все
пропадом. Волосы он зачесывал назад, разделяя в середине
пробором. Говорил, что я маленький, но второго такого бойца он
не встречал. Что кулаки у меня летают так быстро, что их и
увидеть не успеваешь. И рассказывал, как харить девчонок.
Завести в кусты и трахнуть об землю. Для того они и существуют,
а еще им положено убираться в доме, мыть посуду и не мешать
тебе сидеть в большом удобном кресле и ничего не делать. Кроме
того бабе следует молчать в тряпочку, если конечно ты не
хочешь, чтобы она что-нибудь сказала. Правда, они вместо этого
ищут себе богатых мужей, чтобы можно было самим ничего не
делать. Только слоняться по дому и дуть кофе чашку за чашкой.
Его отец подрядил прибираться в доме бывшую сиделку. Мигер
залез на чердак и провертел в потолке ванной комнаты дырочку. В
субботу мы наблюдали, как она лежит на спине в ванне. Вода
намочила волосы у нее между ног. Мигер сказал, что там
находится щелка, куда вставляют. Потом мы с ним ходили по
ребятам, у которых были сестры, и Мигер проделывал дырки в их
потолках. И все сидели вокруг и дрочили. Каждый чердак в
округе. Был залит спермой. Пока не пошла купаться чья-то
мамаша. И не началась драка. Тот мальчишка сказал, я не позволю
вам пялиться на мою мать. Мигер сзади зажал ему локтем горло,
чуть не придушил. Они боролись, пока с потолка на мамашу в
ванне не посыпалась штукатурка. Целых три мили мы тогда
пробежали. И спрятались в лесу. Отец мальчика долго еще
объезжал в машине окрестности, разыскивал нас. Мигер сказал,
что мамаша ему понравилась, потому что у нее эти штуки такие
здоровые. И что нам повезло, остались без матерей. А то
захотелось бы нам их отодрать, и пошли бы дети, и они
приходились бы нам братьями. Фанни, втягивая щеки, почмокивает.
Девочки, поцеловав меня, обычно потом вытирали губы. Потому что
я был далеко не красавец. Впрочем, Мигер сказал, что в темноте,
когда мы будем всей шоблой трахаться после окончания школы, я
покажусь не хуже других. Там ведь не поймешь, чья нога или
сосок у тебя во рту. В словаре это называется извращением.
Фанни тянет руку. Свой дорогостоящий кулачок. Чтобы понежить
мою мошонку в украшенной драгоценностями ладони. Возьми эту
женщину и пусть она станет твоей законной, венчанной женой. Она
каждый день бывает у парикмахера. Она купила первый в Нью-Йорке
дом со сдвоенным лифтом. Она сдает квартиросъемщикам целую
улицу. И владеет семью заводами, производящими горы ткани.
Обладай ею и оберегай ее. Пока она богатеет. А резец мой
изнашивается. Доколе смерть вас не разлучит. И не отвалится в
небесах твой елдак. Ибо там счастье вечное и богатства уже не
нужны. В то время как на земле они способны избавить тебя от
ада. Возьми меня, стонет Фанни. Школьницей в пору летней жары
она голышом лежала в постели. Размышляя о том, что в такое
время делают богачи. Открытые окна. Слышно было, как футах в
двадцати от нее, в соседнем доме старенький мистер Приббль
уламывает жену, чтобы та ему дала. Корнелиус, когда я была
маленькой, этот костлявый старый пердун лазил ко мне под
платье. Я хотела, чтобы все любили меня. Пыталась покончить с
собой. Перерезала запястья. Если бы только я встретила тебя
тринадцать лет назад. До того, как погубила свою жизнь. Решив,
что ничего хорошего меня уже не ждет. А значит и жить не стоит.
Мне казалось, что я стою посреди пустой железнодорожной
станции. После того как все поезда и все люди ушли.
Кристиан тычется в шею Фанни Соурпюсс, целуя ее. Часть
меня лежит у нее внутри. Столь нежно укутанная. Ее мир гибнет,
а мой живет. Ноги это последнее, что покидает женщину, уходя
дорогами старости. Корнелиус, послушай меня. Имея деньги, ты
можешь за все заплатить. За косметический ремонт любви.
Дрыхнуть до десяти утра или до двух пополудни. Ты знаешь, вон
там в сейфе свалены акции, ценные бумаги и облигации,
приносящие дивиденды. А если они ничего не приносят, так у тебя
всегда есть револьвер, чтобы из него застрелиться. У меня куча
поверенных, черт бы их всех подрал. Не знаю, кто хуже, они или
родственнички-шантажисты, которые, пока я не стала богатой,
орали, что я поблядушка. Теперь каждый из них желает, чтобы я
купила ему силосное зернохранилище да еще и финансировала
бесперебойную работу его верзохи. Я нуждаюсь в тебе, Корнелиус.
Женщине нельзя оставаться одной в этом мире.
Где
Жадные
Ждут
И посмеиваются
18
Листва на залитом солнцем дереве под окном Кристиана
становится все темнее. Ветра топорщат ее до конца июня. Датчане
отпраздновали День Конституции, шведы устроили в парке
фестиваль народных и праздничных танцев. И толпа миловидных
молодых людей отплясывала вдоль краев тротуара, отдирая антенны
у автомобилей.
Фанни в пятый раз вышвырнула меня из дому. И мне,
оказавшемуся без пенни в кармане, осталось только читать
фолиант с объявлениями о работе. Горбун высоким вежливым
голоском сказал через дверь, что уважает меня как джентльмена и
очень просит заплатить за жилье. А пароходная компания прислала
двух грубых агентов по взысканию долгов, пригрозивших выломать
эту ебаную дверь к чертовой матери.
Завтракает Кристиан в кафе-автоматах, сливая в одну
недопитые чашки кофе. И поворовывая жаренную фасоль у тех, кто
отправляется на поиски кетчупа. Пока в конце концов не получает
кредит у ирландского бакалейщика за углом, благодаря тому, что
каждый день, беседуя с ним, прибегает ко все более крутому и
все более провинциальному ирландскому акценту. Сидя у окна,
читаю газеты, тщательно отобранные мною в мусорном баке. За
окном кипит жизнь, компания расфуфыренных отроков раскидывает
отбросы по ступенькам и швыряется кирпичами в веерное окошко
над дверью привратника, и тот, выскочив, грозится им кулаком. А
однажды вдруг объявляется мой друг из желтого дома, в белых
шортах, в теннисных туфлях и в бейсбольной шапочке. И с новым
плакатом.
ПОВЕРЖЕН ВО ПРАХ
Сладостным утром, как раз в ту минуту, когда я, стоя на
ступенях крыльца, пытался одновременно рыгнуть и чихнуть, меня
окликнул незнакомый мужчина. Я поначалу подумал, что он хочет
удостовериться, не со мной ли он встречался на соревнованиях,
которых на моем счету числятся дюжины. Но он шустро всучил мне
повестку. Явиться в суд во вторник, в десять часов.
В последней чистой рубашке и последних целых носках
Кристиан отправляется в Спортивный клуб, поплавать. Соскребаю
грязь с подошв большой мягкой щеткой и сосной пахнущим мылом.
Мимо, тряся моржовыми складками жира, вразвалочку фланируют
члены клуба. А я могу неделями вообще ничего не есть. И едва я
укладываю на скамью мои кости и ставшую великоватой кожу, как
меня выкликают к телефону.
-- Корнелиус.
-- Да.
-- Это Шарлотта Грейвз. Надеюсь, я тебе не очень помешала.
Ну как ты.
-- Впал в нужду.
-- Ой, а что такое.
-- Нуждаюсь в работе.
-- Так ты бы повидался с мистером Моттом.
Кристиан, одевшись и причесавшись, спускается в подземку,
перескакивая по три ступеньки зараз. Гром поездов лупит его по
мозгам. Напротив него сидит чернокожий джентльмен. Плечи его
подпрыгивают, кулаки колотят по коленям, он поет, щас как
жахну, щас рвану, подожгите мне фитиль. Щас шарахну, все
порушу, только пыль пойдет столбом. Уступите мне дорогу, потому
что щас рвану.
Кристиан выходит. Вверх по темным ступеням, потом
затененной узенькой улочкой. Взгляни на летящие вверху облака и
ты ощутишь, как на тебя рушится мир. Над убойной силы
бронзовыми дверьми высечено в камне увенчанное изображением
орла огромное слово Мотт. Красноватого мрамора холл. Справочный
указатель на стене, важно надутые рожи, шныряющие взад-вперед с
чемоданчиками.
Кристиан взвивается в лифте наверх. Выходит в широкий
коридор, устланный коричневатой ковровой дорожкой. Сельские
виды на стенах, череда холмов, зеленые изгороди. Кони, скачущие
через ограды. Тихо и скромно приблизься к столу регистраторши.
Что стоит посреди сверкающего, холеного холла.
-- Могу ли я быть вам полезной, сэр.
-- Видите ли, я просто зашел кое с кем повидаться.
-- Кого вы хотите видеть.
-- Ну, вообще-то я тут знаю только одного человека.
-- Боюсь, я обязана выяснить, кого именно вы хотите
увидеть.
-- Я хочу сказать, что это не так уж и важно, я просто шел
мимо, дай, думаю, зайду.
-- Простите, но пока вы не сообщите мне, какое у вас дело
и какого отдела или конкретного человека оно касается, я не
смогу вам помочь.
-- Хорошо, я хотел повидаться с мистером Моттом.
-- С мистером Моттом.
-- Да, с мистером Моттом.
-- Вам известно, кто такой мистер Мотт.
-- Да. Владелец или что-то вроде этого. Я хочу с ним
повидаться.
-- Это невозможно.
-- Почему.
-- Вы договаривались о встрече.
-- Нет.
-- Тогда это совершенно невозможно.
-- Я его друг.
-- Извините, но за вами стоят люди, вы их задерживаете.
-- Мы живем в демократической стране.
-- Будьте любезны, вы задерживаете людей.
-- Я требую, чтобы вы связались с мистером Моттом и
сказали ему, что пришел Корнелиус Кристиан.
Кристиан нависает над столом, упираясь в него ладонями.
Испарина на челе. Вновь наступает миг, когда мир еще раз
пытается помешать мне как следует развернуться. Эта сучка сидит
между мною и выживанием. Постукивая по блокноту пакостными
карандашом. И самодовольно ухмыляясь.
-- Боюсь, если вам не было назначено.
-- Правильно боитесь, мадам, потому что для мистера Мотта
куда предпочтительнее потратить на вас пять секунд, чем
увидеть, как пять полицейских патрулей станут с криками носится
по этому зданию, разыскивая меня после того, как я подвергну
вас заслуженному телесному наказанию, а все эти люди, что ждут
сзади меня, разбегутся, спасая собственные шкуры. Что, клянусь
богом, непременно случится, если вы сию же минуту не свяжетесь
с мистером Моттом и не скажете ему, что пришел Корнелиус
Кристиан.
Регистраторша пальчиками с кроваво-красными ногтями. Берет
телефонную трубку. Заводит брови и легко фыркает носом.
-- Тут пришел один джентльмен, Корнелиус Кристиан, он
хочет повидаться с мистером Моттом. Нет, не назначено. Но он
настаивает. Да. Очень.
Прикрыв ладошкой трубку. Регистраторша поднимает глаза на
Кристиана. Народ между тем так и валит из лифта.
-- В чем состоит ваше дело.
-- Я ему сам доложу.
-- Он сам доложит.
Какой-то деятель с ворчанием норовит отпихнуть меня, тыкая
в спину острым углом конверта. Господи, что за город. Никому
даже в голову не приходит пожертвовать тебе и двух минут
собственной жизни ради спасения двадцати пяти миллионов твоей.
А у девицы уже отвисает челюсть. Она снова поднимает глаза.
-- Мистер Кристиан, извините меня. Вам надо было сразу
сказать мне, кто вы. Вас примут немедленно. Вы только пройдите
к секретарше, последняя дверь налево по коридору.
-- Спасибо.
На этом создании божием зеленая блузка и серая фланелевая
юбка. Проводит меня через холл. Потом через другую приемную.
Мимо цветов. Затем небольшая, обшитая деревом прихожая и дверь,
которую она передо мной открывает. Приятно хоть на минуту вдруг
