Шамиль сидит или стоит у себя в комнате лицом или анфас ко входу,
медлительность может спасти меня. Импортная пневматика офисной двери тоже
играла на руку. Дверь растворилась абсолютно бесшумно.
Шамиль сидел у окна, спиной ко мне и наблюдал за действиями своих
телохранителей.
...-- Эй, Шамиль, знаток истории, любимец женщин и убийца малолетних
детей! Повернись ко мне, прими смерть как мужчина. Я хочу посмотреть,
соответствуешь ли ты сам декларируемым принципам мужества... И не встанешь
ли ты сейчас на колени, не станешь ли молить о пощаде, не поползешь ли
целовать мне ноги, когда смерть в моем облике ухмыльнется тебе своей самой
обворожительной улыбкой.
Эй, Шамиль, не так ли вы поступали с нашими пленными
пацанами-срочниками, глумясь и унижая их, перед тем, как перерезать им
горло?
Эй, Шамиль, я не заставлю тебя брать в рот, как это делали вы перед
расстрелом малолеток. Мне хватит и одного взгляда на тебя, чтобы понять
все... Здравствуй, это я, твой ночной кошмар!..
Велик был соблазн произнести нечто подобное, или, по крайней мере,
окликнуть:
-- Эй, Шамиль!
Но... Катакэси но дзюцу... Искусство гасить облики -- не дешевая
голливудская подделка под жизнь. И то, что сейчас происходит -- не финальная
сцена из надуманного кинобоевичка с обилием высокопарных слов и последним
боем на полтора километра пленки. Об этом напомнил мне вновь проснувшийся в
глубине души Хаттори.
"Чеховский" Папа инстинктивно почувствовал спиной взгляд и уже начал
оборачиваться ко мне лицом. Я не дал этого сделать, и разрядил в него всю
обойму. До последнего патрона, без "контрольки". Авторитет сложился и рухнул
на пол.
... Не обязательно знать врага в лицо, если можно выстрелить ему в
спину!..
Шамиля в лицо я знал предостаточно.
Все. Миссия закончена. Мне не нужны жизни неизвестных "духов",
рыскающих сейчас в поисках пришельца по двору. Теперь -- на выход. Пока они
не сопоставили звуки выстрелов с объектом поисков.
На выход -- и прочь отсюда. Не закрывая двери в приемную Шамиля, я
выбежал из дома...
*****
-- На последний рейс только плацкарта осталась, -- заспанная кассирша
равнодушно посмотрела на меня из-за пластикового окошка и пощелкала пальцем
по клавиатуре: "берете -- не берете -- как хотите".
-- Скажите, а в пятый вагон есть плацкарта?
На уют наплевать. Я готов ехать хоть в теплушке, хоть в столыпинском
вагоне. Лишь бы нужным рейсом и лишь бы вагон был пятым. Инниным. В Москву
она "каталась" на третьем, из столицы возвращалась на пятом. Сама об этом
сказала, вроде бы -- ни к чему, так, для сведения.
Кассовый принтер застрекотал, и через минуту я уже держал в руках
заветный билет.
-- Место боковое, -- предупредила билетерша, -- около туалета.
Я, уже войдя в роль привередливого пассажира, удрученно поцокал языком
и возвел очи горе, а сам ничуть не расстроился. Пусть хоть на потолке ваше
место... а я займу свое . В служебном купе. Очень рядом с Несси.
... Покинув гостеприимный дом Шамиля, я, не чуя усталости, пробежал
пару улиц, покружил по каким-то темным дворам и... еле добрел до первой
попавшейся скамейки и обессилено рухнул на нее. Накатывает всегда
неожиданно... Боевой транс заканчивается... На время утрачиваешь связь с
реальным миром. Все детали происшедшего проходят перед тобой, как на
замедленном повторе... Горящие басмачи... бритый "кавказец" -- висельник с
вывалившемся языком... труп кровника в кресле у подоконника.
Все тело ломает, как у наркомана, страдающего от абстиненции. Последний
раз такое со мной было во время предыдущей эпопеи. Когда снайпер методично
садил в меня пулю за пулей с расстояния в тридцать метров, когда я был
вынужден "стать им самим", чтобы выжить.
Стоп. Никаких воспоминаний. Иначе процесс выхода из боевого транса
растянется минуты на три. Думаете, это мало? По обычным меркам спокойного,
уравновешенного мира -- может быть. Но только не по нашей жизни. Быть три
минуты абсолютно беззащитным -- непозволительная роскошь в Москве. А мне в
этот раз куда тяжелее отходить, чем тогда. Не только состояние транса
покидает меня, но и Хаттори .
Я это очень хорошо чувствую: впечатление такое, что где-то в темени
образовалась гигантская воронка, и из нее миллиметр за миллиметром
поднимается ввысь моя душа. Душа древнего японца -- моя или чужая? Странныне
спасителей не обманули: Хаттори уходит, покидает мое тело, растворяется в
мутном, ночном уже небе, и я остаюсь один.
Я так ждал этого момента, много лет стремился к нему... откуда же такая
опустошенность? Мне кажется, что я навсегда расстался -- нет, не с паразитом
собственного подсознания -- с частичкой самого себя.
-- Прости, Юлий Леонидович, -- сказал вслух, чтобы окончательно прийти
в себя, -- Я уж не потащусь на ночь глядя в твой офис. Деньги, если сочтешь
нужным, выслать сумеешь. Впрочем, можешь их на Мадину потратить. Прости,
Платонов, что мы с тобой, как всегда, собирались, да так и не посидели. Ну
да живы будем -- не помрем, какие наши годы.
Я резко поднялся со скамейки, и вскоре уже ехал в машине на
Ленинградский вокзал. Никогда в жизни столько на такси не катался, как за
эти несколько дней...
Итак, до моего поезда еще чуть больше получаса. Вон он, кажется, уже к
перрону подогнан.
Мне очень хотелось, не дожидаясь посадки, броситься к пятому вагону,
прокрасться к купе проводников, услышать знакомое иннино "ой!"
Мне очень хотелось... а потому я не бросился.
Ох и эгоист вы, молодой человек! (Нет Хаттори, и некому съехидничать по
поводу моей молодости)Тоже мне, офицер и джентльмен: "Здравствуй, Инна, люби
меня, я здесь!"
А почему хотя бы цветов девушке не купить... бананов, которые она
любит, а я -- люблю смотреть, как она их любит... "Мартини", наконец. А себе
-- конечно же, водки. Честно говоря, я бы сейчас выпил и проспал минут
шестьсот... А потом будет все, только не в тесноте бессонного вагона... Я
просто заберу Инну с абсолютно не ее железной дороги... У нее другая дорога
в этой жизни.
Я заберу ее, и не буду ни о чем расспрашивать, и она меня навряд ли о
чем-то спросит. Вообще, не помню, чтобы мы обсуждали с Несси что-то
серьезное. Мы просто болтали с ней о разной ерунде и через ерунду эту, вроде
бы, абсолютно ничего не значащую, чувствовали, у кого и что творится на
душе.
Да, так все и будет. Все, кроме водки. Вообще-то не часто и пью, но у
Несси видно такая планида, чтобы я всегда был с ней... эээ... полутрезвым.
... Я нарочито медленно иду к своему любимому вагону. В одной руке у
меня гроздь бананов, самых больших, самых сочных, в другой -- непонятные
цветы. Необычные, длинные, похожие немного на ромашки, но синие. В кармане
слаксов бутылка "мартини бьянко", благо, что слаксы широкие.
Я иду чертовски медленно, смакуя каждый шаг, смакуя свое приближение.
Моросит дождь, но я не прибавляю шага, хочу растянуть удовольствие.
Я дико жаден до самых простых удовольствий. Впервые понял, что это
такое, когда вернулся из-за Речки и целый месяц бездумно бродил по улицам,
радуясь трамваям, улицам, прохожим, собакам. Тому, что здесь не стреляют.
Сейчас уже нет той радости, я всего лишь сделал, что считал достойным и
нужным. Но сделал "от и до", а потому... можно, я немного покайфую?
Двадцать первый шаг, двадцать второй, двадцать третий... О-о-о! Что
это?! Кто стоит у подножки моего -- моего! -- вагона?! Нет, такого не может
быть! Откуда они здесь взялись? Парочка. Семейная идиллия под зонтом.
Ремеслук с моей сумкой в руке и... Зико.
-- Привет, Сережа, а я так и понял, что уедешь, не попрощавшись! Гляди
ты, цветы, бананы...
Пока боксер ожесточенно обнюхивает мою кроссовку, Ремеслук водружает
мне сумку на шею (тяжелая!) и протягивает ладонь. Рад бы пожать, да как?
Сами заметили: цветы, бананы.
-- Юлий Леонидович, вы здесь какими судьбами?!
Полковник хитро щурится:
-- Я вообще-то еще часа полтора тому назад тебя обматерить хотел, как
твое слово прощальное услышал.
Ремеслук щелкает пальцами, проводит рукой у меня перед лицом, тянет за
пуговицу на рубашке... Вылитый Кио.
-- А ты как думал, я тебя на съедение Шамилю отдам? Вот, гляди... я же
тебе "клопа" в кабаке подсадил, а ты даже и не почувствовал.
Ремеслук показывает стальную нить, зажатую между его большим и
указательным пальцем. Нить размером с две-три булавочные головки. Так вот
что меня кольнуло, когда полковник, словно шутя, толкнул в грудь! А я думал
-- показалось.
-- Микрофон... Так что мы каждый шаг твой контролировали с Платоновым и
Баратынским, и готовы были вмешаться в любую минуту. Танк, который "на
КрЭмль", под парами стоял. "Неотложка" в воздух готова была подняться.
Ладно, молодец, обошелся.
-- Хотя... -- полковник почесал переносицу, -- с технической стороны
есть нарекания. Палил так, что впору мертвым из могилы подняться. Не
понятно, как тебя еще оттуда выпустили...
-- Давайте об этом после...
Я потряс ногой: подлый Зико успел обслюнявить и развязать шнурок на
кроссовке:
-- Лучше скажите, отчего сумка потяжелела? Там же кроме баксов ничего
нет...
-- Есть, Иваныч, есть. Тебе подарок на память. "Тамагочи" от
старика-Ремеслука и... письмо от Мадины.
-- Ну, пойду я, -- полковник потянул пса за поводок, -- Сейчас уже
посадка начнется. Будь здоров. Даст Бог, свидимся.
Я зажал цветы под мышкой и попрощался с Ремеслуком.
-- Юлий Леонидович, вопрос еще один остался...
-- Ну, давай, давай...
-- Зачем вы менят а квсе-таки встретили? Я имею ввиду побоище на
стадионе?
Полковнику явно не хотелось отвечать.
К счастью для него, Зико резко рванулся на поводке, завидев какую-то
облезшую привокзальную суку.
Хитрый Ремеслук сделал вид, что не может противостоять натиску боксера,
и подался вслед за ним:
-- Регионы... Москва... Я тебе еще позвоню... без спутника... Подумай
на досуге, -- крикнул Ремеслук и быстро затерялся в людской толчее.
Охоч полковник до загадок и сюрпризов. Ладно, подумаю. На досуге.
А сейчас завяжу шнурок
... Фу, собачьи слюни!..
перекину сумку за спину, а то как лошадь в хомуте, и перехвачу
поудобнее цветы.
Не забыть спросить у Несси, что это я прикупил для нее? Наверняка
какие-нибудь анемоны или... физалисы?.. или... как их там?
Ну, не разбираюсь я во флоре, что поделать!
ГЛАВА 23
-- ОЙ!
... Как же я ждал этого "Ой"!. .
-- ОЙ! СЕРЕЖА!
Лицо мое помимо воли расплывается в улыбке. Когда вижу Инну, мне всегда
хочется улыбаться, даже если на то нет причин. Вот и сейчас у меня далеко не
радостное настроение: дела все сделаны... все позади... впереди -- неясная
отстраненность и пустота. То , что случилось за эти дни, уже стало моим
прошлым. Н о в ы мпрошлым, о котором я вряд ли скоро забуду. И все же... я
вижу Инну... я не могу не улыбаться ей... я протягиваю Инне бананы и букет.
Несс на грани чугунной серьезности принимает цветы и фрукты из моих
рук, рассматривает дары. А потом прикрывает ладонью рот и, не сдержавшись,
громко прыскает:
-- Неволин, господи, какой же ты пацан еще! Если бы ни была знакома с
тобой тысячу лет, сказала бы: маленький дядя с большим детством в кармане!
-- Почему? Ин?
-- Да по всему твоему поведению, привычкам... А в частности... Ты где
