У нашего дома встречаю двух собак, а я уже шел с Максом. Серьезные ребята -
поджарые, привыкшие к голодной жизни, самые опасные. Один пес забегает за спину
Максу, второй спереди. Но есть еще я, и они медлят. Я говорю им негромко, но с
угрозой в голосе - "марш отсюда..." Они прекрасно поняли, но не спешат
подчиниться, заходят за дом и ждут. Понимают, что быстрей меня... Чувствую
только уважение к их бесстрашию, выносливости, серьезности морд и глаз. Но я на
другой стороне. Постояв и подумав, они снялись с места и исчезли в кустах. Еще
вернутся, но первая атака отбита. Макс еле жив от страха. Будем есть горох.
Они любят его, и все съели. Хрюша, как всегда, окрысился на Алису, она
спряталась от него под кровать. Я отчитал его, он рыгнул, прыгнул на подоконник
и занялся утренним туалетом, забыв про кошку. День тихий, пасмурный и
неторопливый, за окном еле колышутся ветки, под вечер соберется дождик,
безнадежный, как все глубокой осенью. Время идет, еда есть, и мы пока живы. Нас
восемь, и Серый, который бродит вокруг да около, мечтая стать девятым. Но мы
пока не берем его, уж слишком свиреп и силен.
37. Декабрь восьмого, около нуля...
В последние два дня не было Алисы. Я беспокоился - полуслепая... Сегодня
появилась, еще резвая, в хорошем настроении. Долго вглядывается, но как услышит
голос, сразу бежит навстречу. Ее как всегда оттеснили от еды, я дал ей отдельно
от всех кефира, она любит. Несколько раз мимо дома пробегали собаки, другие, но
тоже опасные. Большой желтый с серьезной мордой, главный; второй - помесь
овчарки с лайкой, мускулистый и подвижный. И резвая сучка с острым носиком,
самая опасная, она подзуживает мужиков, и те нападают. С виду приятные звери, не
успевшие одичать. Люська после их набега оказалась высоко на дереве, и кричала.
Я вышел, она тут же успокоилась и ловко побежала по стволу вниз. Я взял ее на
руки, пушистый комок. Подбежала одна из собак, Люська напряглась и стала
вырываться. Я, конечно, не отпустил, она бы не успела добежать до подвала...
Принес домой, мать тут же облизала эту дылду. Не было только Хрюши. Я
забеспокоился, ведь собаки рядом, пошел искать. Подходя к подвалу, услышал лай,
и понял, что собаки там, добрались до какого-то кота и возятся в темноте.
Услыхав меня, они побежали к выходу. Я прошел дальше и на трубе нашел серую
кошку, Васину подругу, она была напугана, но цела. Все тихо, кое-где капает
вода... Я расстроился из-за собак, потому что ценю подвальный покой. Хрюши нет.
Пошел к девятому, зову - и выбегает мой Хрюшка, серьезный, важный и вовсе не
испуганный. Взял его на руки и понес домой. Он, в отличие от других, не просто
терпит это, а по-настоящему горд, крутит во все стороны курносой головенкой -
смотрите, знайте, сам Хрюша едет... Есть ему было нечего, но он и не хотел,
устроился на подоконнике. Дремлет, ждет, когда же я выброшу к чертям машинку и
захочу с ним поговорить всерьез... На полу Макс, на столе Костик шуршит бумагой,
умывается, на кухне исследует пустые консервные банки Клаус, медленно догрызает
окаменевший сухарь Алиса... Стив, шипел, ругался, чтоб выпустили на лестницу
поклянчить еду, и не дождавшись, удрал в окно. Спрыгнул с балкона и попался
прямо в лапы сучке, она обегала дом и с размаху натолкнулась на кота. Но Стива
не свернешь, стоит как скала. Она покрутилась, попрыгала вокруг да около и
отступилась, а он пошел в девятый подвал. А я, оставшись с самыми верными котами
и кошками, готовлюсь к зиме по-своему. Я жду цветных пятен на белом фоне... и
боюсь тягостного чувства, которое в начале: словно хочешь вспомнить знакомое
лицо, или вещь, пейзаж, а вместо целого перед глазами детали, фрагменты, куски,
пятна, штрихи и наброски, и все это кружится, не удержать, уплывает... В горле
сухость, в животе тоска, в глазах резь и рябь, в висках боль и тяжесть...
Розовощекие графоманы, мать вашу так!..
38. Земля застыла...
Холод загнал всех в подвалы, кончилась пора утренних купаний в листьях. Земля
застыла, молчит и не жалуется. Травинки твердые и ломкие, с беловатым налетом,
трупное окоченение вызывает тоску... Две женщины собирают мусор. Одна средних
лет, кряжистая, с грубым красноватым лицом, вторая молодая, высокая и бледная,
как глиста после чеснока. Им мешают коты, грязнят землю и пол в подвалах, а
запах!.. В их кучах мусор от людей, а они этого видеть не желают. Они считают,
что люди лучше зверей, я сомневаюсь. Я не хочу их слушать... Прибежала Люська,
пушистая гусеница на тоненьких ножках, оживленна и быстра. Она любит гулять по
зимней траве. Бежит и оглядывается, иду ли, а руку протяну - пригибается и
жмурится, но это игра.
Задолго до нее, в этой же траве сидела Жучка, черная маленькая кошка, кудлатая и
дикая. Та же прогнутая спина... От нее и Феликса пошли все черные. Она исчезла,
как многие - вчера была, а сегодня искать бесполезно. Куда они забиваются перед
концом?.. Судьбы безымянных и забытых зверей сильней всего трогают меня. Сколько
их позади... В долгой жизни мало хорошего, столько ушедших лиц... Люди лучше
устроились, их жизнь ценится дороже, а кошку можно просто придушить, как мой
сосед, - лишайная, мол, - и выкинуть в мусоропровод. Безмолвное страдание
бессильных и непонимающих вытолкнуло меня из жизненной колеи - несколько ударов,
толчков, и я оказался не годен для человеческой жизни. Говорят, это опасно...
Женщины молча наблюдают, как я разговариваю с кошкой. Я знаю, что они думают обо
мне. О моей ненормальности давно знают постоянные гонители кошек, они потрясают
своими половиками... Истерическое провозглашение чистоты, с обязательным
вывешиванием на балконе всего имущества, как простыней новобрачных. Сочетание
стерильных тряпочек в своем углу с непролазной грязью за порогом собственного
дома, на огромной ничейной земле. Нет уважения к жизни, только надуманные или
истеричные любови и привязанности...
Из подвала показался Хрюша, потом Клаус и последним Костик, верный друг
лохматых. Клаус любит Костика, но тот надоедает ему своими нежностями. Зато Макс
обожает покровительствовать, кладет лапы на шею Косте, облизывает всего, а тот и
рад, спит, прижавшись к Максову лохматому боку. Макс помнит свои неудачи,
бегство в девятый, и рад, что кто-то слабей его. В сущности оба еще подростки, а
Клаус взрослый, староватый кот, не любит слабых, и с кошками у него все ясно, и
дел по утрам хватает.
Макса я увидел у помойного ящика. Как ни корми, их тянет сюда. Опасно, иногда
подсыпают всякую дрянь, но с дурными привычками трудно справиться, особенно,
если вкусно. Все-таки он решил пойти за мной, и что?.. стоило ли ради останков
монашески пресного минтая, потонувших в густой каше?.. И все равно,
встрепенулись все, кто сидел и лежал, кто мылся или дремал - новому обязательно
добавят, вдруг удастся поживиться... Но у Макса не отнимешь.
Он пожевал немного и быстренько смылся обратно к мусору, оттуда в окно несет
зловонием вперемешку со сногсшибательным ароматом копченой рыбы. А Костик
остался, спит на теплой хрустящей бумажке, свернулся и всхрапывает.
Шум мотора, мусорка едет. Выглядываю - Макс удирает от толстой тетки в девятый
дом. Клаус тоже удрал, но наверх, домой... волоча живот по доскам, пролезает
через узкую дыру на балкон, смотрит на меня желтым глазом... Беззвучно мяукает,
прыгает на колени, и замирает.
39. Нуль, и подсохло...
Листья, грязные кружева... Макс за ночь проголодался. Появляется Люська, и они
бок о бок бегут впереди меня. Что значит неопытность - заворачивают за угол и не
останавливаются!.. Вот Хрюша - замарашка, деловит и озабочен. В подвале Клаус на
деревяшке, отполированной густою шерстью. Как хорошо мы вчера дружили!.. Годами
тянется его борьба за место на коленях. Вокруг меня все время крутятся
недостойные личности, так он считает. Я вечно виноват перед ним... и не могу
исправиться.
Стив дремлет на соседском коврике. Я осматриваю его место - много волос, но
никаких серьезных улик... Все доедают кашу, когда в окно вскакивает Костик и
сходу бросается на тарелку, хотя бока у него раздуты. Тот, кто в детстве
голодал, поймет его. Сегодня праздник для всех - кусочки куриного фарша! Как
только завидели пакетик, поднялся отчаянный вой. Больше всех старается
Константин, за ним Люська. Клаус немного в стороне, он ненавидит суету, и
выжидает. Развожу фарш горячей водой, чтобы получился жиденький супчик, и
наливаю в огромную плоскую тарелку. К ней тут же припадает шесть рыл, незаметно
оттесняют друг друга, вроде бы случайно, прямых столкновений никто не хочет:
пока докажешь свою правоту, тарелка будет вылизана до блеска. Хрюша до еды
отчаянно размахивал лапами, а у тарелки он последний, его оттесняют даже кошки.
Я предвижу это, у меня наготове еще немного, наливаю ему в отдельную мисочку.
Клаус, урвавши из общей миски, ждет, пока отойдет Хрюша. Малыш не умеет
вылизывать углы так тщательно и методично, как старый кот. Клаусу достанется
немало, ведь в осадке самые крупные кусочки фарша. Пусть побольше, да лучше -
девиз старика. Он не очень-то стар, десять лет, но старше его только Алиса.
Смотрю, ее оттеснили, она безропотно наблюдает за остальными, отдыхает.
Вытряхиваю ей самые остатки...
Вот теперь утро кончилось. Мы собрались, поклевали чуть-чуть и разойдемся по
своим делам. Им спокойней, они принадлежат к большому сильному племени, во главе
которого я - не дам пропасть.
40. Два месяца прошло...
Пока зима нетороплива и мягка. В доме тихо, жильцы покинули скамейку, что у
подъезда - зябко стало, и волны злобы гаснут быстрей, чем летом. Не так видно
зверей, как в теплые дни, а в подвалы мало кто заходит, там страшно, грязно и
темно, так люди говорят... Я думаю о друзьях. Как можно таким маленьким и слабым
жить среди огромных, громких и злобных?
Поели, и тихо. Востроглазый Костик в кухне на столе; на серой бумажке его не
видно, он знает это и горд собой. На полке развалилась Люська. Я положил туда
тряпочку, она полюбила это место: видно, кто приходит, уходит, и в стороне от
суеты. Она ложится на спину и мурлычет, поглядывая на меня, ее коготки остры, но
руку держат осторожно. Деликатны беспризорные существа... А на полу сидит ее
полуслепая мать, ей досталось мало еды, но она рада покою, и тому, что рядом
красивая кошка, ее дочь. Люська готовится встречать женихов, а Алиса устала от
этой дребедени, всю жизнь донимали коты да коты...
41. Гололед, плохое настроение...
Снега нет и нет, а на камнях тонкая блестящая пленка по утрам. Навстречу мне
Макс, зуб торчит уныло. Погладил его, он слабо вякнул в ответ и побежал за мной.
А это Стив, тоже бежит ко мне, исчез, что ли, могущественный покровитель?..
Покормил их, сел, Стив взгромоздился ко мне на грудь и заурчал, закатывая глаза.
Иногда вспоминает старую дружбу. Огромная лобастая у него башка, больше, чем у
всех других моих знакомых. Самый большой, тяжелый и сильный кот, и самый
неприступный, самостоятельный. Недавно стал забывать свои обиды, придет, положит
голову на колени, что-то бормочет, позволяет себя гладить... На правой щеке
снова открылся свищ. Рассказывать про его болячки скучно. До главной операции он
был беспокойным, дерзким, драчливым, а стал злым, бесстрашным - и равнодушным.
Он не участвует в нашей жизни, когда является, лежит в коридоре поперек дороги и
никого не боится... Мы долго разговаривали с ним, и даже Хрюша не возмущался,
сидел рядом на подоконнике и делал вид, что ему совершенно все равно.
Клаус шел ко мне с явным намерением поговорить, увидев Стива, остановился. Между
ними ни дружбы ни вражды, избегают встречаться на узких дорожках. На балконе
подал голос Хрюша. Он стоит, маленький, курносый, обрубок хвостика торчком - и
воет, тоскливо и долго. Он поел, здоров, я люблю его, но этого мало. Кот должен
жить своею жизнью, Хрюша хочет этого и боится, потому и кричит. Ему трудно быть
храбрым, выдерживать взгляды больших и сильных котов. Вечный подросток, он
должен - и страшно!
Внизу загремела мусорка, все встрепенулись, и Хрюша отвлекся от философии в
сторону злобы дня. Утро кончилось.
